Газета День Литературы - Газета День Литературы # 129 (2007 5)
Фактически Сергей Есенин заставил нас заново написать историю целого периода русской жизни. Потому что фигура поэта притягивала к себе множество людей из самых разных слоев общества. Как из маленького отростка вырастает целый куст, так и нам приходилось целые пласты событий, вырастающие из единичных фактов, окучивать и вскапывать заново. Мы анализировали отношения Есенина то с царским двором, то с членами первого ленинского правительства, то с идеологическими вождями той эпохи, то с его ближайшим литературным окружением, которое, в свою очередь, тоже было связано с людьми из совершенно других сфер. Так кругами, кругами наслаивался материал, который, естественно, чисто физически не мог войти в нашу книгу. Приходилось отслаивать целые пласты этого материала. Очень жаль было расставаться с отдельными сюжетными линиями, но они бы неизбежно увели нас ещё глубже и, возможно, далеко от самого поэта.
Такого рода подход к есенинской биографии, к его судьбе и поэзии не мог не вызвать огромного интереса. Это связано не только с тем, что книга вышла в год столетнего есенинского юбилея, когда была взбита очередная "пена" вокруг его имени. Помимо серьёзных работ, было много шумихи вокруг фигуры Есенина, которая подогревала интерес к нему. Мы не подогревали интерес. Мы пытались рассуждать вместе с поэтом и вместе с его читателем, что произошло в России в те годы, как это сказалось на есенинской судьбе, и какое влияние он всей судьбой оказал на своё время. Прямо скажем, что это весьма нетривиальный разговор, очень своеобразный контекст в русле всех многочисленных книг о Есенине, которые вышли до этого.
Конечно же, подобный смысл разговора и подобная его тональность вызвали интерес к книге. Произошло, в общем, то, о чём мы подспудно про себя думали, но даже боялись на это рассчитывать: что наша книга заставит идти дальше нас в разговоре не только о судьбе Есенина, но и о судьбе России в ХХ веке. Тем не менее, это произошло. По многочисленным письмам и встречам с читателями, по тем вопросам, которые нам задавали, по совершенно неожиданным открытиям, которые делали наши читатели в процессе чтения книги, мы увидели, что разговор вошел именно в то русло, которое мы пытались этой книгой проложить. Тем паче, что время, когда вышло первое издание нашей книги, было временем полной беспросветности в жизни страны. Казалось, что над Россией висит какая-то густая, чёрная, огромная туча, абсолютно непроходимая. Туча, которую не способен прорвать ни один лучик света. Это состояние тоже повлияло на нашу работу в том плане, что мы так или иначе были вынуждены сопоставлять наше время с есенинским. И думать о том, как жилось ему в его эпоху. И как он умудрялся при всём при этом даже перекраивать целые событийные куски времени своей поэзией, своими поступками. Своим поведением, вообще самой своей жизнью.
– Чем больше сгущаются подобные тучи, тем острее в обществе потребность прорвать темноту, осветить и развенчать какие-то укоренившиеся либо старательно укореняемые мифы. Не так ли?
– Безусловно. Я здесь поставил бы вопрос ещё острее. Приходилось развенчивать не только укоренившиеся мифы, но и мифы, наново созданные в каком-то лихорадочном порядке и массированным прессом вколачивавшиеся в головы людей с такой силой, на какую не был способен советский агитпроп. Самое отрадное в общении с людьми по поводу нашей книги было то, что мы удостоверились, как велико в умах людей сопротивление этому новому агитпропу. И какое подспорье сам Есенин и наша книга о нём оказывают в этой тяжелейшей интеллектуальной, духовной и душевной борьбе за русское самостояние.
– Не хотелось бы прерывать эту линию разговора, но вернёмся к созданию книги о Есенине. Как шла совместная с отцом работа над рукописью? Литературное соавторство – такая тонкая и сложная вещь, что не случайно во всей истории литературы – буквально считанные случаи удачных опытов на этой ниве.
– Отвечать на этот вопрос, с одной стороны, очень просто, с другой, – очень сложно. Приходится возвращаться к самому процессу работы над книгой. В моей творческой судьбе это был единственный случай именно совместного написания, после которого я сказал себе, что больше такого опыта никогда повторять не буду. Дело не в том, что мы как-то мешали друг другу или вносили какой-то дискомфорт в жизнь друг друга во время работы над книгой. Нет. Дело в том, что интенсивность творческого процесса была очень велика, приходилось соединять главы, совершенно по-разному и с разных концов написанные. К счастью, мы сразу решили не писать вдвоем одну главу, а разделили материал и обозначили в плане книги, кто какие периоды в жизни Есенина берёт. Тем самым работу облегчили, сделали ее более естественной. Но все равно без очень жёстких споров, без каких-то удвоенных, утроенных по силе размышлений над теми или иными моментами биографии, над теми или иными строчками отдельных глав обойтись, естественно, не могло. А ведь ещё стояла задача подогнать главы друг к другу так, чтобы не было стилистического зазора между ними. Нам удалось этого добиться: люди читали книгу и не отличали главы, написанные отцом, от глав, написанных мною. С одной стороны, для творческого человека эта характеристика самоубийственная. Но, с другой стороны, как будто сам Есенин потребовал от нас такой жертвы, принесенной лично для него. Хотя приносить её было, ой как непросто.
Хочу подчеркнуть, что сила и интенсивность мозгового, нервного и духовного напряжения в этот период была такова, что, разбирая накопленный за 20 лет материал, мы осмыслили его и написали книгу за два месяца. Это кажется невероятным?
Если бы мне сейчас кто-нибудь сказал, я бы тоже в это никогда не поверил. И тем не менее, это чистая правда, я говорю, как есть. Было такое ощущение, что это пишем не мы сами, а кто-то помимо нас.
– “Божья дудка”, говоря словами Есенина?
– Возможно.
– А когда открылись архивы в начале 90-х годов, как вы работали с ними? В повествование вошел такой обширный материал, который действительно в советское время был недоступен.
– Слава Богу, опыт работы с архивами у меня уже был. Поскольку я, можно сказать, многолетняя "архивная крыса", накопились навыки обращения с документами, рукописями, они многому способствовали в создании книги. Ведь впервые есенинские подлинники я взял в руки в двадцатилетнем возрасте. И с этого момента шло уже не просто эмпирическое чтение его стихов и попытки анализа тех или иных произведений. Это совмещалось с попыткой проникновения в его творческую лабораторию, в его непосредственную поэтическую работу над стихотворением, над его формой, над каждой строкой. Здесь уже шло постижение того, что водило рукой поэта, когда он писал ту или иную строчку или слово. Впрочем, я подхожу уже к той черте, которую не стоит переступать.
Во время чтения документов и накопления материалов открывались такие вещи, которые по самой своей природе, наверное, не могли укладываться ни в какую письменную или устную формулу. Я знаю страницы книги, где эти моменты присутствуют, можно сказать, за кадром, за написанным текстом и как бы сообщают ему необходимую музыку. А что касается новейших архивов, то безусловную помощь нам оказали сотрудники тогда еще Комитета государственной безопасности, давшие возможность ознакомиться с делами, заведёнными на крестьянских поэтов в 20-30-е годы. Тогда мы впервые увидели дело Есенина, заведённое в ЧК в 1920 году, знаменитое дело четырех поэтов 1923 года, а также все дела друзей Есенина: Николая Клюева, Сергея Клычкова, Василия Наседкина, Петра Орешина, Ивана Приблудного и других.
– То есть параллельно Есенину шло накопление фактуры для следующей книги, о крестьянских поэтах?
– Да, фактически одновременно с биографией Сергея Есенина у нас складывалась книга "Растерзанные тени", которая состояла из этих дел и комментариев к ним. Отдельными главами она печаталась в 1992 году на страницах "Нашего современника". Но само книжное издание состоялось тогда же, к юбилею Есенина в 1995 году в издательстве "Голос".
– А сборник "О Русь, взмахни крылами!", куда вошли стихи названных поэтов, вышел чуть ли не за 10 лет до этого – в 1986 году?
– Собственно, с него всё и началось. Потому что мы предложили издательству "Современник" выпустить антологию так называемой новокрестьянской поэзии. Тогда впервые подумалось о том, чтобы к 90-летию Есенина представить как единый литературный пласт это уникальное направление в литературе. Я нисколько не преувеличиваю, говоря о нём, как о направлении. У нас принято считать последним литературным направлением символизм. Но новокрестьянская литература обладает всеми признаками, свойственными именно направлению, которое, к сожалению, в таком качестве практически не рассматривалось. В лучшем случае, этих поэтов считали литературной группой рубежа 10-20-ых годов. С тех пор их произведения под одной обложкой, как представителей единого культурного пласта, никогда за все годы советской власти не появлялись. Можно сказать, на её излёте мы это сделали первыми.
