Еремей Парнов - Фантастика в век НТР
И это ад?
А за что, собственно, скажите, терзать эти великолепные… души, что толпятся у входа в дамский солярий, или вот эту носатую душу с такой земной, такой саркастической улыбкой на тонких и длинных губах?
— Бонжур, мосье Вольтер!
Да, это он, он самый. И заметьте: местная администрация своим умом дошла до истины, что такого человека просто не за что обрекать на вечные муки. Что он сделал плохого в своей жизни, кроме того, что писал книги? Но они до сих пор печатаются и расходятся, значит, не так уж плохи, а если мосье Вольтер и позволял себе нечто вроде атеизма, то почему ад должен видеть в том смертный грех? Логично, не правда ли? Даже если допустить, что синьор Сатана не сам дошел до столь просвещенного образа мыслей, а лишь снял тот урожай, который принесло сочувствие Данте, то и здесь мы должны констатировать большой прогресс. Во времена войн гибеллинов и гвельфов только для древнегреческих мудрецов ад допускал известные послабления. Не виноваты же эти достойные люди, что родились и померли до рождества Христова, а потому и не исповедовали истинного бога! Ад времен Серджо Туроне продвинулся еще дальше. И если небеса в своем закоснелом консерватизме все еще обрекали на вечные муки не только убийц и предателей, но философов и поэтов, кинорежиссеров и даже пылких любовников, то ад смотрел на все это гораздо шире. Он научился терпимости, привык к снисходительности. Отсюда и коренная перестройка, реконструкция ландшафта, смена, так сказать, интерьера. И не удивляйтесь поэтому, читатель, что четвертый ров второго круга больше похож на Капри или Биарриц, чем на… ад.
Итак, остается признать, что все эти перемены к лучшему не так уж неожиданны. Скорее, напротив, они логичны и закономерны. А если так, то вполне понятно и стремление местной администрации к хорошей рекламе. Здесь-то мы и подходим к основной пружине фабулы рассказа "Рекламная компания".
Аду понадобился специалист по рекламе, чтобы общественное мнение могло расстаться наконец с вековыми предрассудками по поводу этого великолепного социального, скажем так, института.
Как мы узнаем далее из другого рассказа Туроне "Необычный ангел", сходные проблемы стоят и перед райской канцелярией. В царстве абсолюта тоже обеспокоены резким снижением собственной популярности. Еще бы! Чего стоит конкуренция с адом? А тут еще эта затея с рекламой…
Впрочем, почему бы специалисту своего дела и не послужить на благо аду? Разве не рекламировали консервированное молоко, от которого в первый же день умерло 75 младенцев (это в рассказе), и средство для обезболивания родов, сделавшее несчастными тысячи семей (это, к сожалению, происходит на наших глазах)? Разве в той же Италии не раскрылась афера с маргарином, в котором не было ни грана животного масла? Или взять, например, скандал неподалеку от Италии — в Греции, где отлично наладили сбыт вина, целиком сработанного из химикалий?
Поэтому адский юрисконсульт синьор Фауст отправляется в краткосрочную командировку наверх. Просто ему нужен специалист; если учитывать специфику работы, он не должен быть ни слишком набожным, ни чересчур симпатичным.
Естественно, что за хорошее (чек на 1 000 000 долларов) вознаграждение Джон Турризи берет это дело на себя. По-своему он порядочный человек. Лучше делать рекламу для ада, чем для мафии. "Мафия — это правосудие на дому"… Нет, это слишком дурно пахнет, лучше работать на фирму "Сатана, Вельзевул энд К°". Тем более, что Джон старается не ради денег! Он даже не предъявит чек к оплате. Ведь щедрый синьор Фауст вручил ему еще и вечную путевку на пребывание… в аду. Да, именно там, где мы были: пинии, солярий, виллы на берегу залива, казино. С чего же начинает свою деятельность король рекламы?
Кажется, он подает жалобу на мафию, которая уже дала предупредительную автоматную очередь по фасаду здания его фирмы… Что он делает? Неужели не знает, что мафия (и в рассказе, и в жизни) не любит шутить? Очевидно, знает… Да, он знает, на что идет. Подав жалобу, он садится на скамейку в парке и с тихой улыбкой ждет, когда наконец жакан из люпары разворотит ему затылок. Человек, которому предстоит четвертый ров второго круга, спешит досрочно покинуть ад на поверхности Земли!
Правда, он, кажется, нарушает условия сделки и чуточку обманывает синьора Фауста, но чек-то оказывается непредъявленным, да и ад давным-давно стал человечным и снисходительным.
Вот мы и расстались с нашим первым проводником. С вашего согласия, теперь эту роль я возьму на себя. Хочу лишь обратить внимание на то, что если герой "Рекламной компании" предпочитает адские, теперь мы можем так говорить, кущи безумному миру, в котором живет, то он для него хуже ада. В остальных рассказах сборника и пойдет речь об этом самом мире.
Был грозен срыв, откуда надо было
Спускаться вниз, и зрелище являл,
Которое любого бы смутило.
Так начинается двенадцатая песнь, так начинается спуск в седьмой круг, где Данте встретил разбойников и убийц.
Вряд ли можно было удивить средневекового горожанина каким-нибудь новшеством по части умерщвления своих ближних. Яд нередко оказывался самым решающим аргументом в династических спорах, на площадях сжигали еретиков, в подземных тюрьмах пускали в дело арсеналы костедробильных орудий, а уж о войнах и говорить нечего. Тут разбой и убийство исстари считались богоугодным делом. В этом смысле новое время отличается от минувших эпох лишь более широкими масштабами истребления.
И все же даже кошмарная фантазия Данте не сумела спуститься в такие иррациональные бездны, где таились до срока ростки явления, которое нашему веку суждено было назвать индустрией смерти. Что мрачная география ада с его поясами и рвами по сравнению с дорогой от подъездного пути к газовой камере? И что классическая надпись "Оставь надежду всяк сюда входящий" рядом с лозунгами у лагерных ворот: "Труд освобождает" и "Каждому — свое"?
Герра Моргентойфеля ("Украденная душа" Серджо Туроне) одолевают кошмары. Этот здоровый и благополучный пекарь из нейтральной и сытой страны никого еще не убил. А если он и восприимчив слегка к злокачественному вирусу расизма, то разве обязательно должны сбыться его ужасные сны, в которых он предстает перед судом как убийца сотен тысяч людей? Что? Он убивал по приказу? Но ведь так говорят все убийцы! Все, кто ходил когда-то в черной форме, кто носил на околыше серебряный череп, у кого на петлице были нашиты две рунические буквы «С». И те, кто надевал судейские мантии, так говорят. И те, кто всегда ходил в штатских костюмах и убивал только на бумаге, так говорят. А химики из "ИГ Фарбениндустри", наполнявшие жестянки сиреневыми кристаллами "Циклона Б", и теплотехники из фирмы "Топф и сыновья", сложившие печи для крематориев, — те вообще говорят, что никого не убивали, а просто исполняли приказ.
Неужели все так плохо обстоит с герром Моргентойфелем? Неужели в соответствующих обстоятельствах он тоже способен… Но зачем ждать этих обстоятельств? Не лучше ли, как это делает Серджо Туроне, воссоздать их в микроскопических масштабах? Вы спросите, зачем? А затем, чтобы знать, какие процессы незримо для мира протекают в подсознании (пока еще в подсознании!) моргентойфелей. Кстати о фамилиях. Они не случайны. Моргентойфель, Гольдентойфель! Вряд ли в маленьком рассказе возможно такое совпадение. По-немецки «тойфель» — это черт, дьявол. Пусть этот черт сегодня занимается хлебопечением, но если вдруг какой-нибудь новый фюрер преподнесет ему черный мундир… Так пусть потенциальный людоед проявит себя заурядным убийцей. Конечно, это не выход из положения. Но что же делать, если буржуазная социология и буржуазная фемида ищут корни зла не в расистском, «комплексе» который созревает в подсознании «благонамеренных» граждан, а, окажем, в преступных наклонностях иностранных рабочих.
Понимаете теперь почему наше путешествие подобно прогулке, описанной в первой части "Божественной комедии"? Впрочем, это можно доказать и на других примерах. Пока же, уверенный в полном праве своем, я повторяю первые строфы третьей песни:
Я увожу к отверженным селеньям,
Я увожу сквозь вековечный стон,
Я увожу к погибшим поколеньям.
За мной, читатель! Пусть тот же лифт переместит нас в город безумцев. Он накален ненавистью. И ненависть эта наложила неповторимый отпечаток на всю его жизнь. Социальное лицо человека определяется там числом пробоин в черном яблочке мишени, вес в обществе зависит от количества повешенных негров. Город готовится к убийству федерального президента. Готовятся полиция и детективы, охрана и судебные власти. Имя будущего убийцы, этого потенциального героя нации у всех на устах. Только сам президент ничего не знает, только его супруга думает о туалете, в котором появится на приеме у губернатора штата. Но приема не будет. До секунды рассчитан путь торжественного кортежа. Каждому полицейскому в деталях известна вся операция и его роль в ней. У перекрестка, где должна остановиться президентская машина, уже установлены камеры цветного телевидения, одна из них нацелена на то самое окно шестого этажа, откуда будут сделаны три выстрела! Только три! Все расписано, как по нотам. Известно, какой полицейский арестует убийцу и где это произойдет, подготовлен и человек, которому надлежит совершить на этого убийцу покушение…
