Александр Проханов - Алюминиевое лицо. Замковый камень (сборник)
– Ты кто? – спросил он.
– Я Вера, – произнесла она, и в губах ее замерцал, загораясь и исчезая, второй бриллиантик. – Меня прислал к вам Кирилл Федотович. Это его для вас подарок.
– Поистине царский подарок, – ответил Зеркальцев и подумал, что появление девушки тоже было предсказано старцем. «И реченное слово обернется бриллиантом».
– Могу я отвлечь вас от горестных раздумий? – спросила Вера, держа на языке, как карамельку, крохотную лучистую звездочку.
– «И будет послана ему в пути звезда утешения».
Девушка привычно, с ловкостью санитарки, совлекла с Зеркальцева одежды, пронзенные дробью, пропитанные порохом, окропленные черной озерной водой.
– Слава богу, заряды этих пиратов вас не задели. Вы просто немного устали, и вам следует забыться.
У нее были маленькие острые груди, легкие нежные руки, крепкие колени, подвижный живот с каплей бриллианта в пупке. Она сжала его круглыми пятками, села на него, покачиваясь, как в седле. Он чувствовал ее теплую, влажную плоть. Она была похожа на лесную проворную птицу, скользящую вдоль ствола и проникающую чутким клювиком во все трещинки, впадинки и чешуйки. Ее острый сладкий язык облизал ему губы, и она оставила у него во рту драгоценную звездочку. Лучистый кристаллик таял во рту, как ломтик льда, и волшебные лучи разлетались в крови, рождая пьянящий звон. Девушка воздевала руки, отбрасывала за плечи плещущие волосы, поворачивалась в разные стороны, словно танцевала в седле огненный танец. Ему было сладко, дивно, в нем переливались изумрудные, голубые, малиновые лучи, в глазах трепетали крохотные спектры, танцевали невесомые радуги. И танцующая девушка меняла свое обличье. Становилась тяжеловесной матроной с литыми грудями и коричневыми сосками, чьи грузные бедра источали жар. Черноволосой, с жемчужным телом красавицей, чьи перламутровые ногти больно раздирали ему грудь. Пухленькой деревенской красоткой с румяными щеками и пунцовыми губками, которые она облизывала смешливым языком, и на ее полном животе волновалась упитанная складка.
Теперь над ним склонилась его жена в тот первый их вечер, когда вернулись с мороза в натопленный дом, и он жадно срывал с нее шубу, пахнущий холодом свитер, шелковую, шелестящую искрами сорочку.
Жена превратилась в африканку с пухлыми губами, фиолетовым чудным телом, и он гладил ее длинные козьи груди, густой каракуль лобка. Ее сменила немолодая, накрашенная проститутка, к которой он нырнул в ее душную, пахнущую духами каморку, и огромная постель была прикрыта стеганным лоскутным одеялом.
Женщины сменяли одна другую, и он знал, что это одна и та же женщина, менявшая маску, вовлекавшая его в восхитительный карнавал, в опасную погоню. В свете красных факелов сверкают стеклянные буруны, раздаются громкие выстрелы, скачут по палубе гильзы, лодки рывками отворачивают в сторону и исчезают во тьме. И в этой погоне, в этой страсти, в этих развеянных волосах и метущихся огнях, в этих пролетающих лодках и плещущих грудях что-то приближается к нему. Что-то самое важное и восхитительное, составляющее смысл его жизни, определяющее момент его смерти и указывающее тот тончайший луч, ту жемчужную радугу, куда умчится душа после смерти.
Полыхнуло в каюте, смывая все видения, унося непроявленную тайну. Девушка упала ему на грудь, и он чувствовал, как дрожит ее тело, как не могут успокоиться обнимавшие его руки. Он нашел ее губы и передал обратно лучистую звездочку, почувствовав, как в нем самом воцарилась блаженная темнота.
– Вера, царский подарок. – Он гладил ее маленькое атласное тело, которым она к нему прижималась. – Ты чья?
– Я мамина, папина.
– А кто твоя мама?
– Уборщица. Магазин убирает.
– А папа?
– Шофер. На грузовике в монастырь продукты возит.
– В какой монастырь?
– В Тимофееву пустынь.
Зеркальцев был поражен. Он был уловлен. Вокруг него невидимым циркулем провели магические круги, и на каждом была отмечена связанная с монастырем тайна.
– А он может меня отвезти в монастырь?
– А что тут особенного-то? Вы и сами на машине доедете.
– Нет, мне нужно тайно. Чтобы меня никто не заметил. Ни мать Фекла, ни отец Антон. Поговори с отцом.
– Поговорю.
– Я ему заплачу. Дай мне его телефон.
Он протянул в темноту руку, нащупал среди сброшенной одежды мобильник. Протянул девушке, и та, ударяя ноготками по светящимся жемчужинам, набила телефон отца.
И Зеркальцев, лежа в темной каюте, в несущейся по черному озеру яхте, вновь почувствовал острую боль, словно его настиг чей-то умоляющий зов, чей-то молчаливый, несущийся из заточения взгляд.
– Как зовут отца?
– Кузьма Трофимович.
Яхта между тем уже покинула озеро, плыла в темных, без огней, берегах Красавы. Причалила к пристани, где Голосевича поджидало несколько автомобилей.
– Надеюсь, Петр Степанович, вас не разочаровала прогулка? Наши толковательницы Алевтины разгадают финал пророчества, и мы повторим наше плаванье «по черной воде лбом вперед». Завтра утром в гостиницу за вами приедет Василий Егорович Макарцев и расскажет о дальнейших планах.
Он укатил на тяжелом упругом джипе, а Зеркальцев, чувствуя себя в центре магических колец, поглаживал в кармане телефон с драгоценным номером шофера, Кузьмы Трофимовича.
Глава 11
Едва Зеркальцев позавтракал в ресторане отеля великолепным омлетом с ветчиной, свежевыжатым апельсиновым соком и чудесным душистым кофе, как в вестибюле его перехватил предводитель православного братства Василий Егорович Макарцев. Он был одет в легкий белый костюм с малиновым шелковым бантом, что делало его похожим на художника Никоса Сафронова. Он был торжествен, строг и обращался с Зеркальцевым, как опекун, который блюл интересы неопытного и не слишком расторопного подопечного.
– Вы вчера совершили неосмотрительное и опасное путешествие. Я сделал Кириллу Федотовичу Голосевичу внушение. Нельзя доверять толкованиям, совершенным впопыхах и через силу. Надо проверять, проверять и еще раз проверять. Неверное толкование может дать ход трагическим вариантам истории. Многие смерти и катаклизмы, включая убийство эрцгерцога Фердинанда и гибель «Титаника», были следствием неверных и скороспелых истолкований. Надеюсь, вы готовы? Тогда я забираю вас с собой.
– Я хотел бы отдохнуть от вчерашних злоключений, – робко возразил Зеркальцев.
– Злоключения есть результат неверных толкований, – назидательно повторил Макарцев. – Сегодня состоится важнейшее мероприятие. Мы присваиваем титул князя самому уважаемому члену нашего сообщества. После этого посвящения в нашем городе появится святейший князь, что упрочит весь монархический проект, который близок к своему завершению.
– Кто же сей уважаемый господин, кто сподобился этого вельможного титула?
– Да вы его знаете. Это глава красавинского ФСБ, генерал Леонид Сергеевич Лагунец. Он, кстати, тоже сделал Кириллу Федотовичу выговор за вчерашний вояж. – Макарцев взял Зеркальцева под локоть и повел, продолжая говорить на ходу: – По пути мы заедем на одно мое предприятие, которое я сегодня запускаю и которое согласился освятить наш уважаемый батюшка, отец Антон. Думаю, он уже на месте.
На разном от него удалении вращались концентрические окружности, загадочные кольца Сатурна, и каждое содержало в себе тайну, влекущую и губительную, и он не мог вырваться за пределы магических кругов. Был пленником странной реальности, в которой перемещался, как в жидком стекле.
Так чувствовал он, садясь в свой ХС90, направляя машину вслед черному джипу.
Они выехали за город, где струились железнодорожные пути, и оказались перед металлической призмой производственного сооружения с четкой пластикой стен. Оно напоминало современный автомобильный завод, или цех, производящий электронику, или склад дорогой продукции. Перед входом стояла охрана. Над закрытыми воротами красовалась неоновая надпись: «Оазис» и переливалась стеклянная бычья голова, в которой драгоценно дрожало солнце. Им навстречу из «лендровера» вышел отец Антон, казавшийся еще величественней и огромней, румяный, с рыжей бородой, синими острыми глазками и пухлыми могучими руками, в которых сиял крест. Макарцев радостно, развевая полы пиджака, припал к кресту, а Зеркальцев издали поклонился батюшке в черном облачении, отдавая дань его сану.
– Ну что, братие, совершим обряд освящения, прочтем очистительную молитву, да и отправимся чествовать светлейшего князя Леонида Сергеевича.
Из «лендровера» вышел шофер в подряснике и темной скуфейке, по виду церковный служка. Он постелил на черный капот машины алую бархатную скатерть. Поставил на нее золоченую чашу. Налил из фляги воды. Прилепил к краю чаши зажженную свечку. Положил возле чаши кропило, похожее на малярную кисть. Раскрыл тяжелую книгу, прилежно полистав страницы.
Отец Антон, сгибая могучий торс, поклонился, осенил себя крестом и гулко, с рокочущими руладами, произнес: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа, и ныне и присно, аминь!»
