Газета День Литературы - Газета День Литературы # 121 (2006 9)
– Может, директора подождем? – негромко спросила тетя Аля.
– Пошел он! – отвечал дядя Саша, горделиво вскинув горбатый нос. Покосился на часы: – Обещал в шесть ноль-ноль – уже семь! Это не по-нашему.
– Может, занят?.. – хотел было поддержать хозяйку дома учитель рисования.
– Найн! – дядя Саша пощекотал рюмкой белые усики-треугольник и выпил.
И раздался телефонный звонок.
– Это он! – хмыкнул дядя Саша. – Всегда чует, где пьют. – И попросил жену: – Побалакай с ним. Обещали премию. А может и орден дадут, наконец. Из шоколада.
Тетя Аля взяла трубку:
– Слушаю. Да, Сергей Николаевич... Что?.. Да, да. – И голос ее все более сникал: – Да. Неужели так? Нет, дома. – И жена протянула мужу черную трубку, прошептав: – Говорит, со склада опять пропал товар.
– Что он мелет? – закипая, схватил дядя Сашу трубу: – Ты чего мне говоришь, директор?! Позавчера проверяли... Что?.. Да... Заперты были. Перерезали?... С-суки.
И почернев лицом, он больше ничего не говорил.
И бросил, наконец, трубку на рычажки.
– Саша, не бери в голову... – забормотал Александр Александрович. – Сейчас такое ворье везде. Ты хоть и главный, не уследишь. Может, твои и наводку дали.
– Много украли? – спросил толстый гость. – А то скинемся? Я-то сейчас практически не употребляю, сын валит лес, деньги есть.
Дядя Саша не отвечал, он сидел во главе стола, заставленного красными и розовыми гладиолусами, съежившийся, жалкий, глядя в скатерть.
Тетя Аля вздохнула:
– С дальних ворот въехали и увезли машину телевизоров и всякой всячины. Это больших денег стоит.
– Не понимаю, – наконец откликнулся виновник тожества. – Там ворота, просто так не открыть. Мы же на территории бывшей ракетной точки. – И вдруг, оскалясь, завопил: – Да что я говорю?! Уже топорами все оборудование вырубили… сам директор рации какие-то на дачу увез... Как может сработать сигнализация, если то и дело нет электричества?! Все на честном слове! Все бывшие военные, с Чечни и Афгана. Предатели! Наркоманы! За щепотку порошка родину продадут!..
Дядя Саша вскочил, впал в неистовство, он рыдал, брызгая слезами вправо-влево. И убежал в спальню. И, было слышно, рухнул там на кровать...
Через пять лет тетя Аля пригласила меня на 70-летие дяди Саши. Он перенес инсульт и, кажется, выкарабкивается. "Приезжай, – писала тетя Аля. – Он часто о тебе вспоминает. Как вы из воздушной винтовки в тире стреляли, изумляя девочек".
Но приехать вовремя у меня не получилось. Прилетел я через полгода, когда дядю Сашу уже похоронили...
По небу неслись бурые тучи, полные снега. Постоял я рядом с тетей Алей на кладбище, тупо глядя на красную жестяную звезду над могилкой.
– Он просил никаких фотографий и никакого каменного памятника. Чтобы как у всех фронтовиков того времени.
Тетя Аля рассказала, что на семидесятилетии был, наконец, Булат, и дочери явились с мужьями.
Довольный дядя Саша покрикивал на своих зятьков, заставил поднимать двухпудовую гирю – и чтобы непременно с неподвижным лицом.
– Жили бы в деревне – дрова бы принудил пилить, – смеялась тетя Аля.
Она вспомнила, как, оставшись без работы, неугомонный ее муж томился от скуки. Когда дети уехали, играл с утра до вечера с мужиками из соседних подъездов во дворе в домино. Щелк да щелк! "Рыба! Ура!.."
– Я вышла его, стала упрекать... с кем сидишь? Тут одни пьянчушки! А он разозлился... схватил двумя пальцами – большим и указательным – край стола и оскалился: "Хочешь, отщиплю – дам как кусочек хлеба. Если моей пенсии мало. Только отстань!"
Потом дядю Сашу снова тряхнул инсульт. Он ослабел, не брился, оброс. Внезапно о нем вспомнили сослуживцы мирного времени – строители и охранники, в газету хорошую статейку написали. А из редакции позвонили и попросили фотографию.
Тетя Аля быстро полистала семейный альбом – увы, все фотографии оказались старые и мелкие. Тогда она настояла, чтобы мужа на дому сфотографировал хороший фотограф. А перед этим пригласила парикмахера Карла Ивановича из соседнего подъезда.
Тот, балагуря (рассказывал про своих многочисленных внучек), намылил старику лицо и махом – заодно – сбрил ему усы.
Когда юбиляр глянул в зеркало и увидел, что "ворошиловских усов" больше нет, он застонал:
– Что ты наделал, парень?! Я не буду без усов фотографироваться!
Тетя Аля воскликнула, пытаясь его развеселить:
– Господи, кто это?! Ты без усов такой молодой! Твои усы мне надоели, как мыши!..
– Что, что ты сказала?!
– Тише, тише... я пошутила...
– Я сказал – не буду без усов!
Карл Иванович, по кличке Карл Маркс, растерялся.
– Ну, давайте я вам приклею обратно... они подержатся...
– Что?! Что?! – зарычал, краснея, дядя Саша.
Тетя Аля миролюбиво предложила:
– Милый Шаех, ну, давай сажей намажу... помнишь, в юности в театр играли... ты мазался...
Дядя Саша в ответ на это предложение зарыдал как ребенок.
– Нет! Без усов не буду!.. Не буду!..
– Хорошо, хорошо, дорогой, – согласилась тетя Аля и договорилась с фотографом, что он снимет ее мужа на фотокарточку через неделю. – У него быстро растет волос, – улыбнулась она. – А лишние я сама уберу.
– Вот это другое дело, – оттаял, наконец, и дядя Саша. Хрипло дыша, он закрыл глаза. – Подождем неделю. Когда-то в школе ждал больше...
В эту ночь тетя Аля вдруг проснулась в половине четвертого, подошла к мужу и, испуганная бледностью его лица, закричала:
– Шаех!.. милый мой!.. Ты умираешь?!
– Еще нет, – пробормотал ее муж. И ей даже почудилась тень усмешки на желтом лице.
– Держись! Мы будем жить! – воскликнула она. – Тебе дать валерьянки?
Муж не ответил. Он смотрел в потолок, словно там видел что-то очень важное для него.
Там в горящей лампочке жужжал раскаленный волосок. Тетя Аля тоже внимательно посмотрела туда, а потом оглянулась на мужа, и вдруг поняла, что он уже умер...
(газетный вариант)
Андрей Шацков НА ПОЛЕ КУЛИКОВОМ
"Куликовская битва принадлежит…
к символическим событиям русской истории. Таким событиям суждено возвращение. Разгадка их ещё впереди…"
А.А.Блок
ПОСТРИГИ
Пролог
(Монолог Ивана Красного – отца
Дмитрия Донского)
Кому и сколько остается днесь?
Опять ветра заводят перебранку,
Принесшие с Востока злую весть
И с запада – гнилую лихоманку.
Я думаю: "Чудны твои дела,
Господь, пославший эту завируху".
Но мы дружиной сядем у стола
И ножиком источенным краюху
Развалим, сыну в детскую ладонь,
Нацедим сыть, чтоб пил единым махом.
Расти, сынок, души не охолонь,
Не опогань её пустяшным страхом
.
Половую не чти отца завет:
В тиши степей опарой зреет время,
Когда затмит стрелами белый свет,
И ты с порога вденешь ногу в стремя!
Когда приходят поры осенин,
В соитье губ сладка предзимья горечь…
Каким ты станешь в эти годы, сын,
И вспомнишь ли о нашем уговоре?
Не позабыв о тяжести вериг
Очелья Мономахова убора…
Как гулок голос княжеской крови
В миг пострига, средь суетного хора!
I. ПРЕДСТОЯНИЕ
(Август 1380 года)
Этот август, нарушивший сонный покой,
Разогнавший ветрами полынными одурь…
Слышишь, вороны грают за Доном-рекой?
Видишь, мутят сомы под обрывами воду!
В малахае упрятав и лоб и глаза,
Отгоняя докучного слепня камчою,
