Николай Лесков - Статьи, предположительно написанные Лесковым
— Это особенный род архитектуры, — ответит он, и ничего, живет долее.
Такое печальное положение священника нимало не зависит от его беспечности. Во-первых, потому, что молодой священник прежде всего — бедняк, которому не на что производить постройки, а во-вторых, потому, что постройки эти на церковной земле производить очень рискованно. Завтра, мимо воли священника и мимо воли его прихожан, его могут назначить в другой приход, и все его постройки, дворик, который он укрыл для скотинки, и теплая хата, и садик, в котором копался собственными руками, и огородец — все достается другому, который исхлопотал себе его место. Заплатит он ему за домик что вздумает, да и то еще в рассрочку, а другого покупщика негде взять. От этой непрочности своего положения, от неуверенности, что никто не тронет священника с места, если он прихожанами, а прихожане им довольны, у него поневоле опускаются руки, и он живет в вечном страхе и вечной зависимости от безапелляционных передвигателей.
Общественные дома для священника значатся чаще только по «клировым ведомостям», a de facto[7] на месте их «растет бурьян и чертополох», Иногда случается, что прихожане, полюбив священника, и сами сложатся ему на домик, деньги соберутся у помещика и… пойдут «на роскошный обед в честь собравшегося дворянства». Теперь этого, конечно, не будет, и священники могут надеяться на лучшую и более самостоятельную жизнь в своих приходах.
Но есть в селах священники и другого сорта. «Поповская аристократия, поповское обывательство», как называет их «Дух христианина». Вот что рассказывает о них этот честный журнал: «У некоторых из этих духовных помещиков вы найдете фаэтон с четвернею лошадей. Они платят 200–300 руб<лей> гувернантке, воспитывающей их дочерей. В доме у них 5—10 комнат с роскошной мебелью, аристократическим убранством и варшавскими или венскими фортепьянами. Очевидно, что этот комфорт вытекает не из обыкновенных средств сельского священника». По выводам «Духа христианина», все эти презренные блага мира сего берутся между прочим с излишней против положения церковной земли и «с особенных местных условий, дающих возможность спекулировать церковным имуществом, извлекая из него чистый доход наличными деньгами. То же самое можно заметить и о близком соседстве с польской границей: оно вводит некоторых в слишком опасные искушения ради не безгрешных, но всегда выгодных сделок насчет контрабанды. Поэтому-то места, близкие к границе, до сих пор считаются у многих священников самыми лакомыми» (стр. 189). «Преимущественно же источником обогащения некоторых сельских священников служит не слишком церемонное обращение их с своими прихожанами, по поводу получения платы за совершение треб. В некоторых приходах есть даже что-то вроде определенной таксы на все требы, от заказной обедни до краткой поминальной панихиды. Эта система имеет предпочтительное значение у священников-аристократов, и потому-то прихожане их питают к ним неудовольствие и нелюбовь» (стр. 190). Однако, как сейчас увидим, положение этих «духовных помещиков» не всегда бывает аристократическое. «Во время епархиальной ревизии, — продолжает „Дух христианина“, — еще недели за две, за три до прибытия ревизора, все эти фаэтоны, фортепьяна, разные вольтеровские кресла и все прочее подобное припрятывается как можно подальше от проницательных глаз некоторых ревизоров».
Мы не можем делать более выписок из интересной статьи о быте сельских священников и советуем нашим читателям обратить на нее свое внимание. Мы вполне разделяем мнение почтенной редакции, что вопрос о сельском духовенстве «стоит на очереди», и только жалеем, что он так долго «стоит». «Стоянием города не возьмешь», говорит пословица, и стояние это ни для кого не выгодно, ни для народа, ни для правительства, ни для самого сельского духовенства. Нет спора, что светская литература никому не оказала так мало услуг, как духовенству; но нет сомнения, что она готова ему служить с тем же бескорыстием и искренностью, с какою она служила крестьянству и вообще всем вызывавшим ее на честное и откровенное слово. Бояться, кажется, нечего. Отдельные лица — не литература, и она не думает увлекаться двумя, тремя голосами, да, по правде сказать, она и не слышит голосов, способных переверить ее в том, что нужно и что полезно народу в его нынешнем возрасте. По поводу этого очередного вопроса мы ощущаем потребность сказать очень многое, потому что он нам очень близок и мы ему очень сочувствуем. Без всякого сомнения, мы более всего желаем видеть в наших селах не тех «духовных помещиков», с которыми познакомились из сделанных выдержек, но и не желаем видеть ни одного из представителей нашей церкви в том нищенском положении, в котором нам часто приходилось их видеть и в котором они, как явствует из приведенной статьи, встречаются довольно часто. Бесприютность и беспрестанные лишения, а вдобавок к ним боязнь, что неожиданный «указ из консистории» завтра лишит семью и того промерзлого угла, в котором она кое-как отогревает свои коченеющие члены, могут убить самую сильную душу и притупить самую энергическую волю. В таком положении, пожалуй, можно и смеяться над своим горем, но эта насмешка невесела; она скорее напоминает не стоическое спокойствие философа, а равнодушие, с которым изнуренная и истерзанная кляча принимает на свои бока новый удар кнута. Сократов немного на свете, да и к тому же Сократ жил не в наше время и не в нашем климате. Плохо размышлять о высоких предметах и сочинять поучения, когда в одном углу ревут продрогшие дети, а в другом стонет больная и, может быть, клянущая свою долю жена. Нет, так нельзя жить священнику, в такой обстановке мудрено избежать и ропота, и попреков, и… средств, отгоняющих неотступную злодейку-тоску. Общество, конечно, имеет много средств пересоздать условия, в которых мы застаем наше сельское духовенство, и ему пора об этом позаботиться. Что касается нас, то мы главною причиною бесхозяйства сельских священников считаем ту же самую причину, на которую указывает «Дух христианина», то есть право, по которому его могут, мимо его воли и мимо воли его прихожан, взять с места, где его все любят, кроме какого-нибудь одного помещика, и послать на другой край епархии, где он не встретит ни одного знакомого лица. «Дух христианина» замечает, что у униатов так не делалось, а мы прибавим, что так не делается и у немцев. Священник, конечно, человек, так сказать, мирской, «общественный»; он должен служить миру, и ближайший его судья не тот наезжий ревизор, от проницательных глаз которого он спрячет свои вольтеровские кресла и прочие доспехи, а «мир», этот вечный, докучливый ревизор, который помнит веселые звуки фортепияно, терзавшие его душу в ту пору, когда мимо батюшкина дома несли его дорогих покойников. Этот ревизор знает все, и седение, и восстание. Новые положения о крестьянах, вызвавшие их к самоуправлению, вверили им выбор нужных для их общин людей. Для крестьянской общины священник — лицо также несомненно нужное, а достоверно известно, что священники, за которых стоит горою мир, подвергаются опалам, интригам и проискам со стороны двух, трех мироедов именно за качества, долженствующие быть принадлежностью духовного сана. Ergo[8] — вопрос, «стоящий на очереди», надо сдвинуть с его stad-puncto[9] и вести к решению путем свободного и открытого рассуждения. Только таким путем, мы надеемся, удастся помочь духовенству нищенствующему и освободить народ от «духовных помещиков». Очевидно, что чистоте дел здесь мешает та же болезнь: отсутствие свободы совести и недостаток нравственной гарантии перед безнравственной силой; затем невежество, как неизбежное последствие такого состояния.
Мы только в одном не можем согласиться с «Духом христианина». Он полагает, что священникам было бы лучше, если бы они не заботились о обработке полей и получали, вместо земель, определенное количество хлеба и проч. Мы этого не думаем. Как ни тяжело подчас бывает хозяйничать, но едва ли хоть один русский человек пожелает из хозяина сделаться мещинником. Народ же обыкновенно терпеть не может этих мещинников, у которых «всегда один урожай, что в сушь, что в ведро». В мещинничестве лежала первая причина презрения крестьян к дворовым людям; оно будет постоянно не нравиться народу и во всех других случаях, потому что он может любить только тех, кто радуется его радостями и болит его болезнями, в чьем сердце ветры и засухи отзываются так же неприятно, как и в сердце мужичка-пахаря. Мещиннику же все равно; он берет положенное, и интересы его не могут быть одинаковы с интересами тех, чье счастье Бог зародит на поле. Свое хозяйство (не спекулятивное, разумеется) сближает священника с его прихожанами и не может быть для него источником беспокойств и больших неприятностей, если другие стороны его домашнего и общественного быта изменятся во всем том, в чем им давно пора измениться.
