Андрей Амальрик - СССР и Запад в одной лодке (сборник статей)
Победа коммунистов в Италии может совпасть с послетитовским кризисом в Югославии, и это облегчит ввод в Югославию советских войск.
Тогда не только Югославия, но и Албания снова войдут в советскую орбиту, изолированная Греция окажется в положении Финляндии, Италия — в положении сегодняшней Югославии, а Испания — в положении сегодняшней Италии. Южный фланг НАТО перестанет существовать, вернее, на южном фланге окажутся Германия и Бельгия.
Конечно, для того чтобы это произошло, Советский Союз должен преодолеть тот внутренний кризис, который начинает разъедать его, — но, быть может, внутренний кризис как раз и будет преодолен таким образом.
Существует точка зрения, что для СССР нежелательна победа еврокоммунистов в Италии или Франции, поскольку это создает еще один независимый вид коммунизма в мире. Если это будет демократический коммунизм, то он будет слишком привлекателен для советских народов, а если тоталитарный, то он будет представлять вызов Москве своей независимостью.
Все это кажется мне неверным. Более свободная, чем СССР, коммунистическая Италия окажет, в конце концов, на советских граждан не больше влияния, чем оказывает более свободная, чем СССР, Польша. А тоталитарная коммунистическая Франция сможет быть не более независимой, чем тоталитарная Румыния.
И французский, и итальянский коммунистические режимы будут чувствовать себя слишком неуверенными как внутри страны, так и по отношению к своим западным соседям, чтобы проводить независимую от Москвы политику. Напротив, СССР будет единственным гарантом того, что они смогут удержаться у власти, и это заставит их принимать все советские условия. Даже такой колосс, как Китай, долго не мог себе позволить роскошь разрыва с СССР.
Конечно, приход к власти еврокоммунистов не неизбежен, а их участие в оппозиции может играть даже положительную роль. Сам феномен еврокоммунизма еще может претерпевать долгую эволюцию, и здесь мне кажутся важными два диалога.
Во-первых, диалог еврокоммунистов с сильными — с руководителями США, которые могут дать еврокоммунистам некоторое пространство для маневра, некоторую возможность отрыва от СССР без страха перед США. Во-вторых, диалог со слабыми — с инакомыслящими СССР и Восточной Европы, которые могут напоминать еврокоммунистам, к чему приводит построение коммунизма насильственными методами. Отказ или готовность еврокоммунистов к такому диалогу сами по себе есть хороший показатель их демократичности.
Хотя сейчас еврокоммунизм натыкается на сопротивление главным образом справа, я думаю, что по-настоящему он сможет быть преодолен.
Столько слева. Новая идеология, если она сумеет найти баланс между свободой и безопасностью и положит в основу неделимые права человека, будет означать конец коммунистической идеологии.
18–19 мая 1977, Утрехт
Опубликовано в «The International Herald Tribune» 21.6.77 (Франция).
Американская пресса и советские диссиденты
Бывший московский корреспондент «Вашингтон Пост» г-н Питер Оснос в своей статье в «Коламбия джорнализм ревью» (ноябрь-декабрь 1977) выдвигает, говоря огрубление, два положения: во-первых, диссиденты обязаны своей известностью и влиянием западным средствам массовой информации, которые преувеличивают их значение; во-вторых, из-за общения с диссидентами западные корреспонденты рисуют искаженную и упрощенную картину советской жизни.
Несомненно, что средства массовой информации делают человека или движение известными, а известность увеличивает возможность влияния. Если бы журналисты договорились между собой не писать и не говорить ни слова, например, о президенте Картере, то, несмотря на все рычаги влияния в его руках и самые драматические жесты, он превратился бы в как бы несуществующую фигуру. Однако позиция и действия г-на Картера важны не потому, что о них пишет пресса, а наоборот, пресса пишет о них потому, что они важны. Каких бы хороших друзей не имел г-н Картер в «Нью-Йорк Таймс» или «Вашингтон Пост», они не написали бы о нем ни слова, если бы он не делал ничего, чтобы привлечь общественное внимание. То же относится к любым людям в мире, в том числе и к диссидентам.
Есть много свидетельств, что западная пресса скорее долго игнорировала случаи диссента в СССР, чем преувеличивала их. В 1962-65 годах несколько человек было арестовано за их политический или художественный нонконформизм — и хотя иностранные корреспонденты знали об этих случаях, они ничего не писали об этом, не считая арест малоизвестных людей событием. В частности, непосредственным поводом для моего ареста в 1965 году послужила попытка дать интервью для «Ньюсуик» — ни слова о моем аресте ни в «Ньюсуик», ни в другом месте не появилось. Г-н Оснос упоминает меня как пример человека, который «достиг международной известности, потому что корреспонденты „Нью-Йорк Тайме“ и „Вашингтон Пост“, которые были его друзьями, писали восхищенно о его мужестве». Я действительно многим обязан своим друзьям-корреспондентам, но писать обо мне они стали только в связи с моей книгой «Доживет ли СССР до 1984 года?», успех которой на Западе и сделал меня известным. Кстати, тогда в американской прессе писали не только о моем мужестве, но и о том, что книга написана по прямому или косвенному заданию КГБ, привожу это как пример неподготовленности западной прессы к появлению диссидентов в СССР.
Еще более характерный пример — рабочее восстание в Новочеркасске в 1962 году, которое было подавлено властями с помощью танков и стоило десятков человеческих жертв, американская печать ничего не писала об этом. Конечно, если бы подобное событие произошло теперь, то именно благодаря движению диссидентов оно могло бы сразу же стать известно, и г-н Оснос не смог бы сказать, что в СССР невозможны события вроде рабочих беспорядков в Польше в 1976 году. Такие события весьма возможны в СССР, как возможно и то, что из-за обширности и закрытости страны они окажутся недостижимы для непосредственного наблюдения иностранных журналистов. Внимание иностранных журналистов сосредоточено, главным образом, на нескольких ведущих диссидентах, вышедших из советского истаблишмента, и это порождает тенденцию писать о движении диссидентов как о деле исключительно интеллигенции, между тем анализ известных арестов по политическим мотивам за 1969-70 годы, например, показывает, что 34 % арестованных были рабочими. Теперь же стали известны и попытки рабочих защитить свои экономические права, когда они обратились за помощью к диссидентам и иностранным корреспондентам (см. статью Д. Шиплера в «Нью-Йорк Таймс», 9 декабря 1977).
Интерес журналистов к диссидентам начался в 1966 году, когда власти устроили «показательный» процесс над Юлием Даниэлем и Андреем Синявским, освещая его в печати, по радио и телевидению. Только увидев, какое большое значение придают этому процессу советские власти, западные журналисты начали много писать о деле Синявского и Даниэля, а затем и о диссидентах вообще. Если бы власти осудили двух писателей без всякого шума, то и западные журналисты в Москве не придали бы никакого значения им. В интересы властей вовсе не входило делать рекламу Синявскому и Даниэлю, но они гораздо раньше и лучше иностранных журналистов поняли, какую опасность для режима представляет инакомыслие, и хотели этим процессом запугать потенциальных диссидентов и одновременно настроить общество против них.
В качестве примера, как «маленькое число мало известных частных граждан в наиболее могущественном тоталитарном государстве» смогло оказать влияние на Запад, г-н Оснос приводит Хельсинкскую группу во главе с Юрием Орловым и добавляет: «Только западные репортеры в Москве могли вывести их так быстро на глаза публики и удерживать ее внимание».
Факты не говорят об этом. Западные корреспонденты в Москве мало писали о деятельности группы до ареста трех ее членов — Юрия Орлова, Александра Гинзбурга и Анатолия Щаранского, а точнее — до заявлений по этому поводу сначала представителей Госдепартамента, а затем президента Картера. Именно когда этот вопрос — вне всякой зависимости от его освещения иностранными корреспондентами в Москве — стал предметом внимания американской администрации, о нем стала много писать американская пресса. Группа все время имела открытый контакт с комиссией Конгресса США, передавая туда свои документы о нарушении прав человека в СССР.
Мне кажется, что не отвечает фактам и противопоставление г-ном Осносом эмиграции, как он пишет, «основного населения» из Восточной Германии эмиграции из СССР «второклассных национальностей». Эмиграция из СССР носит не только национальный (еврейский и немецкий), но и социальный характер — отъезд интеллигенции, причем многие эмигранты принадлежат к самой верхушке интеллигенции, к гражданам «первого класса», пользуясь терминологией г-на Осноса, и это весьма характерный симптом для больного общества. Кроме того, анализ материалов Хельсинкских групп показывает, что сейчас все большее число русских обращается к властям за разрешением эмигрировать.
