Еремей Парнов - Зеркало Урании
Такова участь изобретателей. Они не могут остановиться. Что ж, иди, изобретай… Возможно, ты достигнешь того же, что и смешной гений ("Эксперт" Мая Рейнольдса [Мэка Рейнольдса — ЮЗ]). Твои творения купят, чтобы положить их под сукно. А это, в сущности, не так плохо. Ты сможешь прокормить и себя и семью, всегда сумеешь заплатить за выпивку. Постепенно алкоголь отучит тебя изобретать, и постоянное надоедливое беспокойство отпустит твое сердце. Тебе не в чем упрекнуть себя. Мир не хочет новинок. Но он великодушен к тебе. Пусть лучше мысль умрет под сукном, чем воплотится в нового Франкенштейна. Твой суперцереброграф, как, впрочем, и времесместитель ("Мгновенье вечность бережет" Роберта Туми) — всего лишь игрушки, забавные пустячки. Можно лишь радоваться, что смещение времени вызвало к жизни бронтозавра, а не, скажем, грузовик с гитлеровскими штурмовиками. Но, говорят, у пьяных есть свой добрый бог. У пьяных героев научно-фантастических рассказов и у создателей этих героев, изображающих камерные сюжеты, "добрый бог" не дает довести мысль до логического конца. Они выдают свой новый компонент и спешат к случайной развязке, обрывают повествование, чтобы было "все тихо". В противном случае следовало бы сделать такие же беспощадные выводы, как и Шервуд [Шерред — ЮЗ] в своей великолепной «Попытке». Здесь действительно до конца соблюден принцип гомеостаза. Новое ворвалось в жизнь, пришло с ней в столкновение и, достигнув равновесия, утвердилось. Такова по всяком случае схема кибернетической игры. Математика с трудом описывает явления скрытые. Она обходит и то, что на время изолировано, как бы исключено из обращения. Новый элемент в том, что такой мир уже обречен. Он неизбежно взорвется. Если в обществе начинают говорить (цитирую Шервуда): "Нечего нам копаться в старой грязи…", "Подобные вещи лучше всего простить и забыть…", "Ничего подобного никогда не происходило, а если происходило, то напоминающие — все равно отпетые лгуны и клеветники", — значит, оно начинает бороться не за будущее, а за свое, очевидно, не совсем блистательное прошлое. Такая борьба ведет к неизбежному проигрышу именно завтрашнего дня, то есть к полному поражению. Мир Шервуда не принял гениальное изобретение, способное восстановить любую историческую истину, ибо вообще не хотел никакой истины, "На психологию слишком долго воздействовало извращение истины". Это звучит, как афоризм.
Автор не показал нам картину гибели своего обреченного общества. Напротив, с первых же слов рассказа читатель убедился в том, что зло победило. Но надолго ли?
"Попытка" — безусловно лучшее фантастическое произведение последних лет. Рассказ как бы окутан дымкой второго, ненаписанного, но продуманного автором плана. Поэтому трудно отказаться от впечатления, что победа реакционных сил той Америки, о которой пишет Шервуд, только временная. Однажды произнесенное слово истины не исчезает, но тлеет подспудно, сжигая все рогатки и препоны, пока не вспыхнет всеочистительным пламенем.
Но сегодня творцов нового, провозвестников истины ожидает либо смерть, либо бегство. Бежит от лап Пентагона профессор Барнхауз, бежит и доктор Хори. Оба рассказа совершенно идентичны по фабуле. И в том и в другом случае новый элемент мира вместо блага грозит обернуться страшным злом для всего человечества, и в том и в другом случае творец вынужден бежать, спасая себя и свое детище. Особенно знаменательно то, что и Барнхауз и Хорн не просто бегут, а вступают на путь активной борьбы, сопротивления. В этом рассказы тесно смыкаются с «Попыткой» и делают современную прогрессивную фантастику Запада столь действенной и эффективной. Недаром во многих университетах США и Канады научная фантастика по требованию студентов введена как специальный предмет. В США фантастику преподают, как уже упоминалось, в пятистах университетах и колледжах.
Пора подвести некоторые итоги. Мы убедились, что большую часть научно-фантастических произведений объединяет именно новый элемент мира — то или иное фантастическое изобретение. Попытка внедрить его кончается неудачей, даже если это не затрагивает интересов властей и армии.
В самом деле, сравнительно скромное изобретение — электролизная ванна для воссоздания первобытной фауны (Спрог де Кэмп [Спрэг де Камп — ЮЗ] "Такая работа") — и то угрожает могуществу маленькой, но весьма агрессивной монополии и приводит к острому конфликту. Охотничий агрегат из одноименного рассказа Кэрол Эмшуилер [Эмшуиллер — ЮЗ], который, казалось бы, никого персонально не может задеть, становится тем не менее своего рода символом, подтачивающим общество безразличия и пустоты. А демонстратор четвертого измерения Мюррей Лейнстер ("Четвертое измерение") способен только дублировать долларовые банкноты и блондинок из ночного клуба. И все потому, что общество ничего иного от него не ждет. Деньги и секс. Это все. Иначе изобретение превратится в общественную угрозу.
Вот и выходит, что именно социальные недуги определяют сравнительно сходную эволюцию нового элемента действительности.
Разумеется, каждый писатель преследует свои особые цели, и я далек от мысли, что, скажем, Лейнстер действительно хочет обличить современное общество, как это сделал Шервуд. Но сама логика развития идеи такова, что наш вопрос о возможностях того же демонстратора выглядит отнюдь не надуманно! В самом деле: почему четвертое измерение может быть источником только денег, блондинок V. еще этих несколько экстравагантных кенгуру? Нарочитая ограниченность здесь, конечно, налицо. Так мы вплотную подходим к оценке художественного и идейного уровня произведения.
Если технические, космические, биологические аспекты воображаемых наук будущего писатели хоть как-то могли себе представить, то социальные отношения, образы самих людей будущего им редко удавались. Произвольные схемы, надуманные черты быта, наивное воскрешение античных традиций, примитивная идеализация — одним словом, все, что характерно для многих современных книг о будущем, в гораздо больших масштабах было представлено в фантастике прошлого.
И это понятно. Развитие техники человек может прогнозировать более или менее объективно, изменение человеческой психологии приходится ретроспективно постулировать. Нельзя отрывать человеческое сознание от социальных отношений, а они развиваются и совершенствуются медленнее, чем материально-техническая база.
Отсюда понятно, где коренятся, истоки творческой, неудачи, которая постигла и малоизвестного советскому читателю Тома Годвина ("Необходимость — мать изобретений"), и такого великолепного мастера, как Гарри Гаррисон ("Проникший в скалы"). В отличие от реальных, подлинными изобретениями фантастики могут быть признаны далеко не все новые элементы мира. Здесь новизна выступает как критерий необходимый, но вовсе не достаточный! Всепроникатель Гаррисона, допустим, нов, но чего достиг с его помощью автор? Показал нам хорошую драку в недрах земли? И только? Очевидно, фантастическое изобретение отнюдь не адекватно техническому, оно должно содержать в себе эмоциональный заряд, затрагивающий коренные проблемы человеческого существования, социальные аспекты общества,
Вне социальных критериев мы не можем оценивать и те негативные последствия научно-технической революции, о которых уже шла речь. А ведь именно они и создали тот психологический климат, который вызвал к жизни фантастику изобретений и поражения.
Прогноз всегда следовал по пятам за фантастикой. И в этом смысле она прямо влияет на научно-технический прогресс. Писатель не изобретает технических новинок, но он чутко реагирует на ожидания общества. Авторы, о которых шла речь, прежде всего ощутили переживаемый их обществом страх.
И он весьма обоснован. Возможно, американскому негру и в самом деле рискованно надеть шлем для чтения мыслей, а рядовому фермеру стоит опасаться того, что вашингтонские бюрократы вскоре начнут приказывать, где и когда должен пойти дождь, а где снег. В обществе частного предпринимательства, в условиях конкурентной борьбы и столкновения самых противоположных интересов такая регламентация действительно представляется делом весьма непростым.
Мы — современники совпадения величайших пиков в истории человечества. Эры атомной энергии и покорения космоса, кибернетики и управляемой биологии совпали с эпохой коренных социальных преобразований. Это напряженный и сложный век, требующий высоких скоростей и большого нервного напряжения. Здесь возможны ошибки и неудачи. Но они — только издержки на пути к великому будущему человечества. Никто и ничто не сможет остановить его на этом пути или замедлить продвижение. Оно столь же необоримо, как и стремление к полному социальному равенству.
Но мир движется и развивается путем непрерывного появления все новых и новых его компонентов, которые сначала появляются в виде идей.
