Петр Кропоткин - В русских и французских тюрьмах
Каторжане, высылаемые ежегодно в Сибирь в количестве 1800-1900 чел., распределяются различным образом и употребляются для разного рода работ. Часть таких ссыльных (2700-3000) попадают в каторжные тюрьмы Западной и Восточной Сибири, остальных же посылают или на Карийские золотые прииски или на соляные заводы Усолья и Усть-Кута. В виду того, однако, что немногие рудники и заводы, принадлежащие казне в Сибири, не могут использовать труда почти 10.000 человек, присужденных к каторжным работам и которых приходится держать в Сибири, – из этого положение был найден выход в том, что таких арестантов стали отдавать в наем, в качестве рабочих, на частные золотые прииски. Легко себе представить, что в таких условиях люди, присужденные к каторжной работе, могут попасть в совершенно различную обстановку по воле или капризу начальства, а также и по средствам, которыми они располагают. Он может умереть под плетями на Каре или в Усть-Куте, но может также вести довольно комфортабельную жизнь на частных приисках какого-нибудь приятеля, в качестве «надсмотрщика», чувствуя неудобство ссылки в Сибирь лишь в замедлении получение новостей от друзей из России.
Ссыльно-каторжные в Сибири могут быть разделены на три главные категории: содержимые в тюрьмах, работающие на золотых приисках Кабинета или частных владельцев и, наконец, работающие на соляных заводах.
Судьба первых мало чем отличается от судьбы арестантов, находящихся в центральных тюрьмах России. Может быть, сибирский тюремный смотритель курит трубку, а не сигару, во время порки арестантов; может быть, он употребляет плети, а не розги; может быть, он порет арестантов, озлобленный тем, что жена приготовила ему плохой обед, – между тем как русский тюремный смотритель порет их вследствие того, что ему не повезло на охоте: результаты для арестантов получаются те же самые. В Сибири, как и в России, если сменят смотрителя, «секущего без пощады», то на смену является смотритель, «который прогуливается кулаком по физиономии арестантов и самым бессовестным образом обкрадывает их»; если же на должность смотрителя случайно попадает честный человек, он скоро уходит в отставку, или его увольняют из состава тюремной администрации, где честные люди являются лишь «помехой».
Не лучше и судьба тех двух тысяч арестантов, которых посылают на Карийские золотые прииски. Уже в шестидесятых годах в оффициальных отчетах указывалось на состояние тюрьмы в Верхней Каре: это было старое, пострадавшее от непогод, бревенчатое здание, построенное на болотистой почве и насквозь пропитанное грязью, скоплявшейся в течение многих лет целыми поколениеми арестантов, переполнявших тюрьму. Уже тогда, в оффициальном отчете указывалось на необходимость – немедленно разобрать это обветшавшее здание; но оно до сих пор служит местом заключение арестантов и, даже во время управление тюрьмой полковником Кононовичем, полы в ней мылись четыре раза в год. Она всегда переполнена вдвое против того, сколько позволяет ей кубическая вместимость и арестанты спят не только на нарах, расположенных в 2 этажа, один над другим, но и на полу, покрытом толстым слоем липкой грязи, причем их мокрая и грязная одежда служит для них и подстилкой и одеялом. Так было тогда, так оно и теперь. Главная тюрьма Карийских золотых приисков, Нижняя Кара, судя по сделанному в 1863 г. г. Максимовым описанию и по тем оффициальным документам, которые я читал, уже тогда была ветхим, гнилым зданием, по которому гулял ветер и в которое свободно проникал дождь и снег. Такова она и теперь, как говорили мне друзья. Средне-Карийская тюрьма была несколько лет тому назад подновлена, но вскоре сделалась такой же грязной, как и две другие. Шесть или восемь месяцев в году арестанты в этих тюрьмах ровно ничего не делают; и уже этого одного достаточно для полной деморализации обитателей тюрьмы и развития среди них всевозможных пороков. Желающие изучить вопрос о моральном влиянии русских тюрем на заключенных найдут обильный материал в замечательном психологическом труде Достоевского, работах Максимова, Львова и многих других.
Работа на золотых приисках, в общем, очень тяжела. Правда, она производится на поверхности земли, причем в алювиальной почве долины делаются глубокие выемки, с целью – извлечь золотоносный ил и песок, которые потом на телегах подвозятся к золотопромывательной машине. Но, в общем, как мы сказали, это – очень трудная и нездоровая работа. Выемки всегда ниже уровня реки, которая искусственным каналом отводится на известной высоте к золотопромывательной машине; вследствие этого, выемки в большей или меньшей степени наполняются просачивающейся водою, не говоря уже о потоках ледяной воды, льющейся со стен выемок, по мере того, как земля оттаивает под горячими лучами солнца. Насосы для откачивание воды мало помогают и людям приходится работать (я пишу об этом на основании собственных наблюдений) – в течении целаго дня, стоя в ледяной воде, доходящей до колен, а иногда даже до пояса; по возвращении в тюрьму, арестанту не дают сухой одежды для перемены и ему приходится спать в мокрой. Правда, что тысячи свободных рабочих находят возможным работать при тех же условиях на частных золотых приисках. Но дело в том, что владельцы этих приисков в Сибири, пожалуй, совсем не нашли бы рабочих, если бы при их найме они не прибегали к тем способам, которые практиковались в XVII ст. для пополнение армии. Их обыкновенно нанимают в состоянии полного опьянение, всовывая им крупные задатки, немедленно переходящие в карманы кабатчиков. Что же касается до ссыльно-поселенцев, голодная армия которых поставляет значительный контингент рабочих для частных золотых промыслов, то они в большинстве случаев сдаются в работы волостным начальством, которое немедленно захватывает их задатки в уплату податей, всегда накопляющихся за поселенцами.
Вследствие вышесказанных причин, каждую весну, при отправке «вольных рабочих» на прииски, дело не обходится без вмешательства уездной полиции или даже посылки военного конвоя. Понятно, что условия работы ссыльно-каторжных еще более тяжелы. Дневной «урок», который каждому из них приходится выполнить – больше по размерам и тяжелее по условиям работы, чем на частных приисках; кроме того, многие из каторжан работают в кандалах; а на Каре им приходится делать 7 верст пешком – расстояние от тюрьмы до места работы, таким образом, к их ежедневному «уроку» присоединяется еще 3 часа ходьбы. В тех случаях, когда золотоносный слой оказывается беднее по содержанию золота, чем ожидалось, и предполагавшееся количество не может быть промыто при обычных условиях труда, каторжан заставляют работать сверх сил, до поздней ночи, вследствие чего и без того высокий среди них процент смертности достигает ужасающих размеров. Короче говоря, все, серьезно изучавшие условия каторжного труда в Сибири, пришли к заключению, что каторжный, отбывший в течении нескольких лет наказание на Каре или на соляных заводах, выходит из них на поселение с совершенно разбитым здоровьем, потеряв работоспособность и вплоть до смерти является лишь бременем для общества.
Пища, – в общем менее питательная, чем на частных золотых приисках, может быть рассматриваема, как вполне достаточная, когда арестанты получают пайки, установленные для рабочаго времени. На каждого арестанта тогда отпускается ежедневно 4 фун. черного хлеба и ежемесячно такое количество мяса, капусты, гречневой крупы и пр., какое можно купить на 1 руб. Хороший эконом мог бы отпускать при этих условиях около полфунта мяса на человека ежедневно. Но вследствие отсутствия какого бы то ни было контроля, арестанты самым безжалостным образом обкрадываются начальством. Если в Петербургском доме предварительного заключение, под самым носом у дюжины инспекторов, подобное хищение практиковалось в течении ряда лет в колоссальных размерах, то чего же можно ожидать от каторжной тюрьмы, на краю света, в Забайкальских горах? Честные экономы, целиком отдающие арестантам их казенный паек, являются, конечно, редкими исключениеми. Кроме того, не должно забывать, что вышеуказанный паек дается в таких размерах лишь в период золотопромывательных работ, который продолжается менее 4-х месяцев в году. В продолжении же всей зимы, когда замерзшая почва напоминает по твердости железо, работа на приисках прекращается. И как только «годовой урожай» снят с розсыпей, пища арестантов доводится до размеров и качества, едва достаточных лишь для поддержание жизни. Что же касается платы за работу, то она – совершенно смехотворного размера, что-то около 11/2–2 рублей в месяц, причем даже из этой нищенской платы большую половину арестанту приходится расходовать на покупку одежды, в виду того, что даваемая казной быстро изнашивается на работе. Не мудрено, что цынга, эта ужасная гостья всех сибирских золотых приисков, находит массу жертв среди арестантов и что смертность на Каре колеблется ежегодно между 90-287 на 2000 чел., т.е., от 1 на 11 до 1 на 7, что является высоким процентом для взрослаго население. Оффициальные цифры, однако, не вполне совпадают с правдой, так как тяжело и безнадежно больных отсылают с приисков в богадельни или приюты для калек, где они и умирают.
