Дмитрий Менделеев - Познание России. Заветные мысли (сборник)
Работу могут производить и ветер, и вода, и животные; труд же есть дело чисто человеческое, выражающееся не только внешним, так сказать, физическим результатом, но и внутренним, так сказать, духовным способом, особенно влиянием на волю других людей. В труде должна содержаться всегда и польза людская, и энергия трудящегося, которая при помощи произведений труда и выражается во внешности. Это выражение гораздо разнообразнее, чем механическая работа, которая также многообразна и происходит как при землетрясениях, так и при движении или питании малейшего организма.
Труду, иногда очень большому и многозначительному, зачастую отвечает ничтожная на вид видимая работа, например труду руководителя, ученого или художника. Главную же характеристику труда в том смысле, в котором это слово употребляется здесь21, составляет его полезность для людей, и чем более труд относится к широким областям сознательных потребностей, тем больше он приобретает общего значения. Смысл денег или вознаграждения исключительно сводится к пониманию труда. И те, которые идут за Марксами и считают ценною или принимают во внимание только людскую работу, находятся в грубейшем заблуждении, чего мне даже не хочется и доказывать вследствие очевидности, потому что все высшее и лучшее, начиная с постижения истины, с достижения добра и с произведений искусства, получается большим трудом, но малою работою. Потребность труда для жизни становится очевидною только при развитой общественной организации, которая начинается с так называемого «разделения труда» или его специализации. В начальном быту, как и у животных, требуется почти исключительно лишь работа для поддержания жизни и всех первичных отношений. Только труд делает общественное сложение постоянно улучшающимся через изобретения и приложение внутренней энергии к общей пользе. Постепенно, хотя и неуклонно, из как бы прихотливой особенности труд становится полной общей необходимостью, и для меня несомненно, что придет время, когда нетрудящиеся не будут в состоянии прожить, хотя до этого, конечно, ныне еще очень далеко. Количеством труда, т. е. количеством произведенных полезностей и всего спрашиваемого людьми, определяется и, чем дальше, тем больше будет определяться весь достаток людей, все их так называемое богатство и весь их капитал, который есть не что иное, как результат произведенного труда или, правильнее, остаток непотребленного труда. Выражая достаток и богатства деньгами, т. е., в сущности, золотом, люди избрали его как совершенно условную единицу и то только по той причине, что золото в малом объеме и весе содержит много труда, не только потребного для разыскания тех немногих мест, где оно находится, но и на работу, потраченную на его извлечение из недр земли и на переделку.
Весьма характерно и поучительно, что денежная ценность добываемого каменного угля ныне почти приравнялась по ценности с получаемым в мире золотом22, но для получения данной ценности, в виде ли золота или в виде каменного угля, в результате оказывается затрата одинакового числа рабочих дней. Людям, не привыкшим обращаться с понятиями такого значения, как труд, работа, деньги и достаток, кажется возмутительным и во всех отношениях ложным то положение, которое занимают в настоящее время деньги, столь необходимые людям в сложившихся обществах на каждом шагу и столь ненужные Робинзону и дикарям. Они забывают, что земли на каждого Робинзона приходится много десятин и на ней каждый достает свое довольство, а нам так жить нельзя, и затем забывают, что денег обращается в мире много раз более, чем имеется золота, хотя золото есть их выразитель и первообраз, конечно, условный. Деньги прежде всего есть доверие или вера в труд, а труд — выражение полезности, следовательно, деньги выражают полезность и суть представитель полезности. Полезное же понимается иногда также не вполне ясно, потому что под ним подразумевают нередко то, что лично полезно. В золоте же личной полезности чрезвычайно мало. В этих понятиях, на вид кажущихся сложными, но в сущности имеющихся уже у всех, лежит объяснение множества недоразумений, и поныне господствующих в мире. Моя речь исключительно направлена к тем, кто с этими понятиями уже достаточно обошелся и не затруднится, подобно детям, в разборе их совокупности.
В этом смысле важнейшими данными для понимания народов и их современного положения служит суждение об их достатке или богатстве. Но и тут есть свои усложняющие обстоятельства. Богатство может быть потенциальным, если можно так выразиться, т. е. доступным, находящимся в непосредственном владении данного народа, но вовсе еще не извлеченным или не находящимся в непосредственном распоряжении. Таково, например, богатство почвы или богатство залежей полезных ископаемых, например руд железа или каменного угля. Таково даже богатство народных сил, т. е. число работоспособных жителей, даже богатство климатическое и т. п. Таких богатств у России несметное количество, но они едва затронуты, и, пользуясь ими, хотя и самыми первобытными способами, страна наша приобрела свое мировое значение. Это про них давно сказано, что «земля наша велика и обильна». Богатство иного рода, т. е. уже находящееся в состоянии, выражаемом прямо деньгами, обыкновенно явно отличается от предшествующего, и в этом смысле Англия или Франция суть страны богатейшие, а Россия принадлежит к числу беднейших. Это можно было бы выразить при переписи, если бы при ней счесть годовую ценность добываемых полезностей и их запасов, в разном виде находящихся, в сущности капиталы и составляющих. Наши запасы — я говорю не об одном золоте, а о всяких запасах произведений действительного труда — и наша годовая производительность, выражающаяся лучше всего в промышленно-торговых оборотах, ничтожно малы — по числу жителей — сравнительно с тем, чем бы они могли быть, если бы труда у нас тратилось за прежнее время столько же, сколько затрачивалось его в других богатых странах за последние века.
Воспеваемый многими патриархальный быт совершенно чужд понятий этого рода, и если взять конкретный случай нашего земледельца, то спрашивается, много ли труда затратит он в течение года для своей и общей пользы? Не принужден ли он условиями быта и климата большую часть времени посвящать ничегонеделанию, а при этом может ли он обладать достатком, тем более что земледелие в его первичных формах неизбежно сопряжено, как охота, кочевой быт и все первичное, со случайностями неурожаев, падежа скота и тому подобных бедствий, которые и ведут в конце концов, к тому, что самые благодатные по климату и самые богатые по почве страны, занимающиеся исключительно или преимущественно земледелием, во всем мире бедны в современном смысле и никогда богатыми быть не могут, если не приноровятся к требованиям промышленного времени. Это прежде всего нужно понять в настоящую эпоху, когда для народившихся коренных вопросов России надо найти не мечтательные или ретроградные, а практически выполнимые и вперед идти побуждающие ответы. Нашу бедность можно было бы прямо доказать ясными сравнительными числами, если бы наша перепись, как переписи уже во многих странах, сопровождалась опросом о количестве оборотов и доходов всякого рода, получаемых жителями, и перечислением имеющихся у нас запасов всякого рода полезностей.
Этот путь поняли многие земства, учредившие местную статистику и показавшие, что, оценивая все производимое и потребляемое крестьянами, никак нельзя считать на душу годовой достаток большим, чем в 50–60 руб., тогда как достаточно указать на то, что, разделив годовую ценность товаров, производимых фабриками и заводами, для С.-А. С. Штатов получим на каждого жителя в среднем около 350 руб. в год, не считая производимого такими первичными промыслами, как сельское хозяйство, рыбная ловля и т. п., равно как и того, что дает прямо горная добыча. Откуда происходит наша бедность, это совершенно ясно: от занятия преимущественно первичными промыслами, какими занимались иногда, когда все и всюду были бедны; это первое, а второе — от незначительности затрачиваемого у нас труда, а затрачивать его есть куда во все времена года и во всех широтах, хотя бы потому, что наши недра обладают такими богатствами, каких мало в других странах, а добыча и переделки таких запасов могут дать товары, спрашиваемые всем светом, и достатки (заработки) массе русского народа — летом и зимой. Не говоря ни о чем прочем, скажу лишь о том, что, совершив с тремя знатоками-помощниками поездку в 1899 г. на Урал, я лично убедился и старался это доказать в своем труде «Уральская железная промышленность в 1899 г.» (Изд. Министерства финансов; все разошлось), что мы можем весь мир снабдить своим дешевейшим чугуном, железом и сталью. Наши нефтяные, каменноугольные и другие богатства едва-едва затронуты; наша почва, богатства которой славятся во всем мире и которая уступает только разве азиатскому лессу, часть которого находится в наших владениях, дает, благодаря малому приложению знания, труда и капиталов, ничтожные урожаи, а может давать обильные. Даже такие произведения, спрашиваемые людьми, как виноградное вино, мы можем доставлять дешевле, чем кто-либо, потому что на это есть все природные условия для производства самых высших сортов, и даже имеются примеры не только на царских фермах, но и на виноградниках Голицыных, Трубецких и тому подобных передовых деятелей. Наши ситцы могут быть производимы, без сомнения, исключительно из нашего дешевого хлопка, если умножить орошение в Закавказье и в Закаспийском крае, а по своему достоинству они на всех выставках оказались первоклассными во всех отношениях. Так и во всем ином, по крайней мере в чрезвычайно многом, куда можно и должно приложить русский труд.
