Анна Гейфман - Революционный террор в России, 1894— 1917
Мы не хотим сказать, что террор всегда был изолирован от экономической борьбы. В 1905-м, например, в Риге эсеры убили десятки управляющих и директоров фабрик, которых они считали виновными в тяжелых условиях труда или в которых видели противников стачек и других форм протеста рабочих(122). В это же время на Урале существовали особые боевые отряды эсеров, использующих террористические методы для помощи рабочему движению в этом промышленном регионе(123). На Кавказе весной 1907 года эсеры принимали активное участие в забастовке каспийских матросов в Баку, действуя под руководством комитета ПСР и распространяя листовки с угрозами нанимателям, отказывавшимся принять рабочих обратно на службу. Они также взорвали большой корабль, причинив ущерб приблизительно в шестьдесят тысяч рублей, и убили командира корабля, пытавшегося прекратить беспорядки(124).
Не желая слепо следовать официальной линии партии, многие эсеры ощущали необходимость переоценить свое личное отношение к индивидуальному и экономическому террору. Их новые взгляды часто сильно отличались от ортодоксального социал-революционного мышления, и попытки руководства ПСР подчинить еретиков более жесткому центральному контролю привели к тому, что многие из них отошли от партии и образовали автономную организацию — фракцию максималистов.
МАКСИМАЛИСТЫ
Со дня своего основания Партия социалистов-революционеров пропагандировала политический террор, определяя его как «нападения на правительственных чиновников, в том числе шпионов и осведомителей». Однако начиная примерно с 1904 года в среде эсеров] стали возникать группы, призывавшие к использованию экономического террора как «средства более тесно связать деятельность партии с движениями масс». Экономический терроризм принимал различные формы, включая в себя аграрный и фабричный террор и революционные экспроприации(125).
С самого начала отношение ПСР к аграрному террору было двойственным. С одной стороны, уже в 1902 году Крестьянский союз эсеров предлагал мирные средства экономической борьбы, такие, как забастовки и бойкоты, но указывал, что в случае необходимости крестьяне могут прибегать и к насильственно-разрушительным действиям, таким, как незаконный выпас скота и порубки леса, поджоги (на языке;' деревни — пускание «красного петуха»), захват урожая, нападения на усадьбы и на самих землевладельцев и их управляющих(126). С другой стороны, лидеры; ПСР часто осуждали аграрный террор, потому что им было трудно контролировать традиционные выступления крестьян против землевладельцев и вводить их в { рамки общей партийной работы в деревне(127). В то же время руководство ПСР опасалось, что партия может остаться в стороне от крестьянского движения, если будет настаивать только на мирных и организованных формах экономической борьбы(128).
Последнее соображение привело некоторых эсеров к созданию в Женеве группы аграрных террористов под; руководством старой народоволки Екатерины Брешко-Брешковской («бабушки русской революции») и М.И. Соколова (Каина или Медведя), которые к 1904 году стали требовать от партии более активного участия во всех крестьянских выступлениях, в том числе в провоцировании и координации насильственных действий в деревнях. В ноябре того же года женевская группа приняла резолюцию о формировании особых боевых отрядов для проведения аграрного и политического террора на местах с целью уничтожения представителей и защитников правящих классов(129).
Брешковскую и Соколова поддержали наиболее молодые и радикальные эсеры, занимавшиеся практической деятельностью, в то время как старшее поколение революционеров в эмиграции выступило против их предложений. Те, кто пытался не допустить вовлечения ПСР в аграрный террор, были более знакомы с теорией, а не с работой среди крестьян. Они боялись распространения анархии в деревне и настаивали, чтобы партия не участвовала в экстремистских выступлениях, поскольку насильственные действия крестьян не поддаются контролю.
Центральный комитет был готов пойти на компромисс со сторонниками аграрного террора и разрешить нападения на казаков и сторожей в помещичьих усадьбах, объявив такие акты частью политической борьбы(130). В определенных случаях руководство ПСР само призывало к насильственным действиям против землевладельцев и их собственности(131). Более того, ЦК разрешило аграрным террористам, как партийному меньшинству, остаться в партии и пропагандировать свои взгляды при условии, что они не будут заниматься агитацией среди крестьян. Однако Соколов по возвращении в Россию немедленно нарушил это условие и начал активную работу среди рабочих и крестьян, призывая их «избивать царских чиновников, капиталистов и зем-левладельцев»(132). Его попытки привлечь к аграрному терроризму эсеров на всей территории империи оказались успешными, особенно в западных губерниях, на Украине и в Белоруссии; но в апреле 1905 года Соколов и его сторонники были арестованы в Курске, что практически «уничтожило аграрных террористов как организованную партийную фракцию»(133).
Тем не менее, по словам Перри, аграрный терроризм стал одним из основных пунктов партийной программы максималистов в 1906 году, хотя на деле они больше занимались экономическим террором в городах, а не в сельской местности(134). Для максималистов экономический террор в городах означал в первую очередь фабричный террор, то есть насильственные акты против жизни или собственности владельцев фабрик и заводов с целью оказания помощи рабочим в их экономической борьбе. Фабричный террор особенно широко распространился в промышленных районах, таких, как Урал, а также на Кавказе и в северо-западных областях. Политика максималистов основывалась на убеждении, что «только бомбами… мы можем заставить
буржуазию пойти на уступки»(135). Официальная же позиция ПСР по вопросу о фабричном терроре была не менее двусмысленной, чем в случае аграрного терроризма: критикуя и даже осуждая его в теории, руководители партии на практике допускали и даже поощряли террористические акты против капиталистов(13б). Вполне понятно, что и отношение максималистов к политическим убийствам было более радикальным, чем среди эсеров. Возмущенные слишком сильным, как они считали, центральным контролем деятельности эсеров-террористов и отсутствием независимости в проведении боевых операций, особенно после решения ПСР в октябре 1905 года о прекращении террористической деятельности, максималисты порвали в начале 1906 года формальные связи с ПСР и объединились в Союз эсеров-максималистов(111). В первый же год существования этого союза его члены под руководством Соколова (который сам в прошлом был членом эсеровской Боевой организации) приняли участие в нескольких особо кровавых террористических выступлениях и стали участниками многочисленных случаев беспорядочного насилия. Летом и осенью 1906 года более ста максималистов были арестованы, что привело к расколу организации на отдельные группы полуанархистского типа(138).
Чернов с полным основанием описывал террористическую деятельность максималистов как массовые убийства наподобие погромов, и даже сами они признавали, что история их движения была отмечена преступно легкомысленным отношением к их собственной и чужой жизни(139). Это не были просто безответственные поступки отдельных террористов, такова была официальная политика: на Первой конференции эсеров-максималистов в октябре 1906 года лидеры фракции решили перейти от индивидуального террора к террору массовому. Участники конференции проголосовали за проведение боевых акций не только против наиболее ненавистных представителей администрации, но и против целых учреждений, заявив: «Где не помогает устранение одного лица, там нужно устранение их десятками; где не помогают десятки — там нужны сотни»(140).
Вероятно, наиболее чудовищным примером такого легкомысленного отношения к человеческой жизни было сенсационное покушение на Столыпина 12 августа 1906 года. Три максималиста, двое в форме офицеров корпуса жандармов и один в штатском, подъехали на извозчике к даче Столыпина на Аптекарском острове в С.-Петербурге, имея в руках по портфелю с бомбами. Уже внутри здания они были остановлены охраной и с криком «Да здравствует свобода, да здравствует анархия!» с силой бросили портфели с шестнадцатипудовыми бомбами наземь. Произошел страшный взрыв, максималисты были разорваны в куски(141). Герасимов, прибывший на место взрыва, так описывает увиденную картину: «Вся дача еще была окружена густыми клубами дыма. Весь передний фасад здания разрушен. Кругом лежат обломки балкона и крыши. Под обломками — разбитый экипаж и бьются раненые лошади. Вокруг несутся стоны. Повсюду клочья человеческого мяса и кровь»(142). По счастливой случайности, от взрыва не пострадало только одно помещение — кабинет Столыпина, где он находился в момент нападения. Единственным ущербом для министра было то, что взрывной волной подбросило в воздух чернильницу на его столе, и его лицо и одежда оказались забрызганы чернилами(НЗ). Место и время этого покушения прекрасно демонстрируют отношение максималистов к человеческой жизни. Рассчитав, что легче всего было проникнуть к Столыпину в приемный день, они не могли не предвидеть, что десятки людей будут ожидать своей очереди увидеть премьер-министра. В результате не только были ранены четырнадцатилетняя дочь и четырехлетний сын Столыпина, но и пострадало еще почти шестьдесят человек, из которых, по официальным данным, 27 было убито, в том числе несколько женщин и стариков(144).
