Газета Завтра Газета - Газета Завтра 504 (29 2003)
С другой, не охваченной строительством стороны, вид не менялся: луга уходили за горизонт, за которым было разбито городское кладбище.
С некоторых известных пор прекратился захват лесных угодий городскими домами. Жилищное строительство попросту прекратилось, домостроительные комбинаты позакрывались, а оставшиеся на плаву, благодаря счастливому альянсу директора домостроителей с дочкой мэра, возводили жилища на коммерческой основе исключительно в черте города: имеющие деньги на задворках селиться не желают.
Скромная радость от возможности любоваться сохранившимся видом не компенсирует уныния от невозможности основной массе людей получить сносные жилищные условия или какие-либо вообще.
Зато в сохранившихся лесах стали появляться проплешины — в них строились коттеджи, под которые и вырубались необходимые площади. Богатеи обустраивали гнёздышки ещё и вдали от шума городского и суеты.
Но вот на горизонте с неохваченной строительством стороны на волнистой луговой линии горизонта появился крест. Другой, третий... — расположенное за линией горизонта кладбище стало разрастаться, наступая на город. Металлические распятия, мраморные надгробия в солнечную погоду сверкают на солнце, посылая в окна городских домов солнечные зайчики. Приближающаяся смерть заигрывает с горожанами. Наступление её стремительно и беспощадно, как-то фаталистически неотвратимо: совсем краткий перерыв в посещении импровизированной смотровой площадки в квартире верхнего этажа оборачивался жутью лицезрения стремительно множащихся надгробий и крестов. Смерть наступает на город. И линия горизонта, сделавшаяся кладбищенской, создаёт ощущение, что город берётся могилами в кольцо.
Странное движение разрастающегося погоста в сторону города объясняется тем, что в противоположном направлении кладбище дошло до городских границ, за которыми находится территория сельского района, не разрешающая на посевных площадях сеять смерть.
Кладбище, устроенное в конце 80-х с учётом темпов тогдашней смертности, было рассчитано на 40-50 лет захоронений, после чего должно было закрыться для погребений. Но темпы смертности превзошли все тогдашние ожидания и прогнозы. Поэтому сверхсрочно заполненное под завязку место последнего приюта горожан двинуло в места прежнего проживания своих нынешних вечных поселенцев. Горожане, не дождавшиеся квартир с одной, обозреваемой, стороны, получают тесное прибежище на прямо противоположной. Наверное, такое перепрофилирование обиталища горожан радует кого-то, но не самих горожан, видящих смерть у порога своего дома агрессивно наступающей. Всё это ужасает именно своей повседневностью, обыденностью, леденящей реальностью. Впрочем, нам обещали к 2000-му году каждому отдельную... И вот оно, обещанное. Разве не каждому и разве не отдельное? Какое и где — детали. Блестящие, сверкающие посланники смерти совсем рядом…
ПРОФЕССИЯ – НИЩИЙ
22 июля 2003 0
30(505)
Date: 22-07-2003
Author: Ольга Шорина
ПРОФЕССИЯ – НИЩИЙ
Иду по городу. Слышу мелодичный голос — крайне вежливый, с императорским достоинством:
— Не поможете деньгами немножко?
— Немножко — это сколько?— уточняю не очень-то ласково.
— Ну, мелочь какую-нибудь...
В варежку старушки перекочевывают несколько блестящих, верно, только что отчеканенных на Монетном дворе рублевых "копеечек".
— Извините, что мало, я — не работаю...
— Да что вы, ничего, — большое спасибо...
Наша площадь В.И Ленина — роза ветров, или же солнце, звезда с разбегающимися во все стороны лучами улиц: Шмидта /восток/, Парковая /север/, Комарова /запад/ и Первый Советский переулок /юг/. Отправляюсь на запад. Здесь — новая "звезда", "солнце", "роза", но магазинов больше, чем домов. Вот два торговых братца, сиамских близнеца, желтый и белый, словно яичница-глазунья, пластиковых павильончика. Захожу в ближний, желтоватый.
Следом появляется человек, черный с ног до головы, в рясе. Кивает мне. Я принимаю его за знакомого иерея Троицкого собора на Пролетарском проспекте, крестом рассеченном Советским переулком, но ошибаюсь. Человек горячо и неразборчиво шепчет мне свою историю, а кончик его мясистого крупного носа красен.
— Я приехал к вам из Сергиева-Посада ... к тяжелобольной матери,.. не могли бы помочь немного,.. я еще вернусь сюда, я отработаю...
Я знаю твердо, что за пять с половиной лет, истекших после окончания мною общеобразовательной школы, не имея блата и волосатой лапы, да и желания впрягаться, поправ свое достоинство, в наш бандитский капитализм, я не погибла, не стала бомжихой и кем-то еще вроде этих двух только благодаря встречам с такими вот людьми. Верно, выполняя их просьбы, я жизнь и судьбу свою у великого Бога выкупаю. Феофан Затворник написал в 1899-м: "Апостол убеждает нас смотреть на милостыню не иначе, как на сеяние. Сеющий, тратя семена, не думает, что истощает себя. Мы, тратя, приобретаем. Господь принимает нашу милость людям так, как бы она предназначалась Ему…"
Впервые я "сеяла" в ноябре 1997-го... Начинать всегда трудно. На "Кропоткинской" сидел молодой парень в одной тельняшке, невзирая на холод, — впрочем, калориферы нагнетали тепло, — это чтобы все видели, что он — не аферист, что рука и в самом деле ампутирована до самого плеча, а рядом — коробка из-под ботинок. Несколько молодых людей положили туда купюры, и это меня подтолкнуло, поддержало, и я в тайном смущении впервые внесла в своей семнадцатилетней жизни взнос в Небесный Жертвенник, где ломаная монетка может стать ценнее золотого дублона. Он поднял на меня, улыбаясь, зеленовато-серые глаза, помню его чело, в меленьких русых кудряшках:
— Удачи вам, солнышко.
В тот год шептала мне вода:
"Удач всегда!"
А день, какой был день тогда?
Ах да, среда...
На обратном пути, на Комсомольской, не выдержала, почувствовав себя обязанной дать рублик черной старухе. Надо было видеть ее наглейшую, самодовольнейшую рожу и не по возрасту проворную руку в толстой черной рукавице. Мол, вы, молодые, нам по гроб жизни должны...
Меня всё время тыкают в газетно-телевизионные факты, что все эти нищие зарабатывают в день несколько десятков тысяч... Ну и что с того? Хотя какое-то инородное тело внутри меня, какой-то детектор вопрошает, а что другого, "достойного " выхода для этих людей нет?
В том-то и дело, что нет.
... Самым первым у Таньки умер дедушка, крепкий, абсолютно здоровый семидесятилетний рабочий щелковского хлопчатобумажного комбината. Любил он в одиночку ходить по грибы в лес на Гребенской горе. И надо же такому случиться, что в августе 1999-го с санкции зама Главы района по культуре, образованию и делам молодежи в селе Воря-Богородское проводился слет байкеров. А Гребенская гора, где автобусная остановка "Мемориал" — ворота в несколько наших сельских округов, словно узкое горлышко графина.
Дедушка Таньки зазевался и попал под мотоцикл (или, как они говорят, "байку"). На дороге случился затор, — куча мала, на тщедушного грибника навалились несколько тяжелых мотоциклов. Приехали "скорая" и милиция, старика госпитализировали с "переломом левой голени", где он через неделю умер от коронарной недостаточности, — оказались отбиты органы грудной клетки.
Затем — бабушка. Она, на свою беду, работала уборщицей в продуктовом магазине "Хозяюшка". Магазин хирел, торговлишка мельчала, а заведующая рвала глотку, что, мол, приказчицы приносят консервы из дома, чем обеспечивают себе левый заработок. И когда содержать двух пожилых уборщиц, предусмотренных штатным расписанием, стало уж совсем невмоготу, заведующая молвила:
— Лексевна, с завтрашнего дня ты уволена по сокращению штатов. Что ты переживаешь? У тебя ведь есть пенсия.
Но женщина проконсультировалась у бесплатного юриста "фонда занятости", узнав, что ее были обязаны предупредить за два месяца:
— Идите и работайте. Или же подавайте на директора в суд.
— Ладно уж, работай,— неожиданно смилостивилась работодательница.
А спустя неделю Зоя Алексеевна упала без сознания на мешки, из носа хлынула кровь. Сутки спустя она умерла в больнице от кровоизлияния в мозг.
Третьей — мама. Она не вынесла смерти обоих своих родителей и умерла во сне от остановки сердца.
И остался у Таньки один лишь отчим. Он вышел на льготную пенсию и уже год как не работал, только лежал на диване, уставившись в телевизор. Танька считала, что это из-за лени, но ошиблась. Однажды она нашла его мертвым,— желтым, скрюченным,— вот так коварно человека, заменившего ей отца, сгрызла скоротечная саркома.
И осталась Танька в девятнадцать лет совсем одна. Когда всё было в порядке, у Таньки была куча подружек, но после четырех смертей менее чем за год все от нее отвернулись, чтобы "не заразиться горем". Пережив мор семьи, Танька повзрослела лет на десять, если не на все двадцать. Раньше она как-то не задумывалась, что нужно платить за квартиру, свет и даже газ, и осиротев, не имея ни малейших средств к жизни, просто разорвала, рассеяв после по ветру, абонентские книжки по расчету за электроэнергию и газ. ДЕЗ же каждый месяц присылал новый счет за квартиру, но Танька рвала его, не глядя. Бережливый дедушка оставил ей в чулке энную сумму, — благодаря этому Танька не умерла с голоду.
