Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 15. Чудеса лунной ночи
Остается еще сказать, что шалашник – близкий родственник наших ворон и галок. Внимательно просматривая досье на наших вороватых эстетов, я обнаружил: кроме вещичек, имеющих блеск, они уносят и кое-что ярко окрашенное. Какой же цвет их больше всего привлекает? Оказывается… синий. Расчески, бусины, обрывки пластика, карандаши преимущественно синего цвета. А вот и прямо сообщенье об эксперименте. «На птицефабрике четыремстам курам породы белый леггорн дали гранулированный корм, окрашенный в голубой, зеленый, желтый и красный цвет. К удивлению экспериментаторов, куры кинулись клевать гранулы голубые». Голубые! Почему? Пока что ответа, кажется, нет.
• Фото И. Константинова и из журнала «Нэшнл джиогрэфик» (из архива В. Пескова). 15 апреля 1984 г.
Всюду желанный
Мы летели над тундрой. Невысоко летели. Денек был пасмурный. Земля и небо, было видно из вертолета, местами соединялись космами серых дождей. Но вдруг появлялось и солнце, и тогда тундра блестела множеством мелких озер и в дымке у далекого горизонта глаз ловил чешуйчатый бег немалой здешней реки Пясины.
Виктор Иванович Иценко.
Вертолет вез охотников. Приближался великий ход диких оленей. Речка была у них на пути. И охотники загодя занимали позицию – бить оленей на переправах.
В нужных местах машина наша снижалась, морщила ветром воду в реке, пригибала к земле желтые травы и белые звезды пушицы. Чуть касаясь земли, вертолет зависал, и в открытую дверь на землю прыгал механик Миша. Прижимая к голове растрепанный ветром чуб, он пробовал твердость земли ногами, глядел, пригибаясь, – все ли надежно у нас под колесами, – и радостно, взмахом руки разрешал вертолету коснуться тверди.
Иногда мы сразу же улетали, оставив на берегу Пясины человека с ружьем. В других местах командир выключал двигатель и, дав винту замереть, выпускал нас всех поразмяться.
В долгом этом полете запомнились мне не столько охотники, сколько пилоты. Их было трое. Возрастом – разные, и характер сквозил у каждого свой. Но была в их работе не просто необходимая четкая слаженность, а что-то большее. И это большее ощущалось как радость, которая передалась и мне, пассажиру.
Командир дал наушники, и мы сквозь грохот машины говорили по радио, хотя сидели почти что рядом.
– Любите летать? – спросил я, заранее зная ответ.
– Люблю, – кивнул командир.
– И ребята?
– Любят!
Второй пилот, как оказалось, пять лет врачами по причине бронхита не допускался к полетам. И вот четыре недели назад полеты ему разрешили.
– Медовый месяц… – сказал командир.
Второй пилот, безмолвно принимавший участие в нашем радиоразговоре, благодарно кивнул: «Медовый!»
Командир хорошо понимал, что чувствует в этом долгом интересном полете младший его напарник. Он полностью дал ему управленье. Сам только зорко посматривал за приборами.
Третий член экипажа – механик – тоже летал всего месяц. Он пробовал силы после училища. И на мальчишеском лице его читалось все, что испытывала душа. На борту были у него невидимые мне обязанности. Но вся энергия молодого механика выливалась в моменты, когда вертолет зависал и за механиком, прыгнувшим в дверь, было последнее слово: садиться или не садиться.
– Прямо как дирижер! – дружелюбно пошутил командир, когда на обратном пути в Дудинку мы садились у домика рыбаков.
Сам командир, Виктор Иванович Иценко, летает уже девятнадцатый год. И все тут, на Севере, – сначала в Якутии, теперь на Таймыре. Однообразная для новичка тундра ему знакома, как домашняя скатерть.
– Юра, чуть влево, покажем гостю озеро с лебедями…
Минут через пять мы действительно видим взлетевших с синей воды белых птиц.
– Вот эти озера без рыбы – до дна промерзают. А то, небольшое – с рыбой… Как думаете, сколько верст до той вон красной горушки?.. Нет, ошиблись, не менее ста километров…
Родом командир из сельской лесной Черниговщины, с реки Остер.
– Не скучно ли командиру в этих местах? Двадцать без малого лет – это ведь больше, чем половина жизни, когда человеку дано летать. И тундра, тундра…
В наушниках слышен треск, скороговорка короткой связи с Дудинкой. И тут же – ответ на вопрос.
– Нет, не скучно! Конечно, много на родине дорогого – лес, речка, тепло, родня. Но из отпуска в эту тундру возвращаюсь всегда с охотой. С радостью!
– Привычка?
– Может быть. Но, поглядите, у этой земли разве нет своей красоты?! Магнитом тянет здешняя тишина, тянут пространства, что-то еще – не сразу и скажешь…
– Может, особая нужность людям? Я видел, как встречали вертолет рыбаки.
– Да-да. Возможно, это самое главное. Тут очень остро чувствуешь, как ты нужен, как ждут, как рады тебе. Садишься на иной точке, и тебя целует, да, целует от радости какой-нибудь обросший щетиной детина…
Мне объяснять все это не надо. За тридцать лет журналистской работы, начало которой как раз совпало с появлением вертолетов, сколько тысяч верст налетал я в местах, как правило, отдаленных, глухих, бездорожных! Сколько раз с небольшой высоты, сидя рядом вот так с пилотом, видел я тундру, горы, тайгу, ледяные массивы, островки в море, сухие песни, сердцевину вулканов. Сколько раз приходилось, сидя у таежного костерка в каком-нибудь на карте не означенном месте, с надеждою слушать: летит? Не летит?.. Летит!!!
Вспоминаю пилотов. Разные, молодые и уже с сединой. Всегда простые, открытые, неизбалованные комфортом. Летают всегда охотно. Летают они пониже аэропланов. И вся их жизнь, весь быт к земле приближены максимально. Обедают часто «чем бог послал» где-нибудь у костра, нередко сами – «скорее, погода уже на пределе!» – затаскивают в вертолет грузы, ночуют в условиях, именуемых экспедиционными, садятся, где не ступала нога человека. И это все им по молодости даже нравится, в работе они чувствуют себя исследователями.
Никто лучше этих людей не понимает журналистские наши заботы. Арендовать вертолет для всякой редакции – дело накладное. Однако много летаем. Летаем их доброй волей – сажают, как шоферы попутного грузовика, понимая, что имеют дело с таким же бродягой, как они сами. Расстаешься с ними всегда исполненный благодарностью. С некоторыми переписываешься, некоторые стали друзьями. Их облик в памяти у меня соединяется с лицом Виктора Ивановича Иценко. Я снял его на стоянке у рыбаков, когда едва ли не каждому из встречавших он доставал из кабины гостинец: «Тебе – письмо… ты просил батарейки… тебе – сигареты…».
А в полете, касаясь локтем друг друга, мы продолжали неспешную, с паузами, беседу по радио.
– Куда же завтра?
– О, работы тут, на Таймыре, навалом! Вот днями начнем вывозить школьников из оленьих становищ, потом геологов с точек… грузы – полярникам. Дикий олень пойдет через Пясину – мясо будем возить в Норильск и Дудинку. Зимой – рыба. Ну и вылеты чрезвычайные…
– Как же тут жили раньше без вертолета?
– А так и жили. Геологи, например, на оленях или лошадках тащились. К больному тоже олени везли. Иные скорости были у жизни… А знаете, как местные жители называют нашу машину?.. Вертолетка! – Виктор Иванович оборачивается, и я вижу вот эту его улыбку, улыбку, знакомую всей здешней тундре…
В Дудинку мы прилетели засветло, но все столовки были уже закрыты. Вертолетчики приготовились закусить всухомятку чуть присоленной рыбой. Я пригласил их поужинать на теплоход, стоявший на Енисее.
Капитан понял все с полуслова: «Как, вертолетчики без обеда?! Всё – на стол!»
Мы допивали чай, когда в порт с вертолетной площадки приехал посыльный.
– Геолог ногу сломал. Вылетать надо срочно, – сказал Виктор Иванович, прочитав записку.
И мы попрощались.
Через десять минут над Енисеем низко, курсом на север, прошел вертолет со знакомым бортовым номером.
– Успеют до ночи?
– Успеют. Полярный день долог, – сказал капитан.
• Фото автора. 21 апреля 1984 г.
Желание полететь
О малодоступном принято говорить: о, это журавли в небе!
Их даже в небе видел не каждый. И все-таки журавлей мы все представляем летящими. Впечатляющие размеры, порядок в полете, тревожные крики сделали журавлей легендарной песенной птицей. Они всегда куда-то летят…
Журавлей на земле с повседневными их заботами видели очень немногие. Охотники рассказывали об удивительных журавлиных танцах, о драках молодых журавлей, о том, как родители учат летать молодых, как осенью птицы, прощаясь, облетают болотные крепи. Теперь мы знаем: все это правда, у легендарного летуна – земная, интересная жизнь.
Случалось, журавль попадал к человеку в неволю. Либо раненный, либо ослабший, находил он приют на деревенском птичьем дворе. И тогда выяснялось: романтическая птица и тут не теряет лицо. Она хорошо приручается, привязывается к хозяину. Спокойный, уравновешенный нрав, достоинство, уверенность в своих силах делают журавля на дворе стражем порядка и справедливости. Он не только способен постоять за себя, он уймет драчунов, защитит слабого. Даже у главарей-петухов авторитет его очень высокий.
