Лариса Бабиенко - Как живется вам без СССР?
— Вай, что я говорил? — торжествующе поднял брови он. — Глядеть не хочется…
Сам же от трюмо не отходил, все разглядывал да разглядывал, и на его лице читалось иное: «Как же тут интересно, невозможно хотя бы чуть-чуть не потрогать».
— О, Мухтасар, о, легкомысленная! Она восточная пери или колхозный бригадир? Забыла, что ли?
Он передохнул и продолжил:
— У меня семь детей, из них четыре дочери, еще жена, и им все это тоже нужно? Вай…
— Конечно, нужно! Носить надо прямо сегодня. И ничего не прятать.
На пороге стояла девушка с золотыми сережками в ушах, однако в пыльном платье. Видно, что прямо с поля.
— Знакомьтесь, — представил Анне хозяйку комнаты Абиддин. — Бригадир Закирова. Окончила институт хлопководства. Завтра поведет комбайн — у нас уже начинается сбор хлопка.
Поскольку на Востоке плов готовят мужчины, он мгновенно ушел во двор и начал между кирпичами разжигать огонь.
Пока девушка переодевалась в яркое платье из хан-атласа, Анна листала тоненький сборник стихов Омара Хайяма, который лежал на столе, и натолкнулась на отмеченные его владелицей строки:
В мире временном, сущность которого — тлен,
Не сдавайся вещам несущественным в плен,
Сущим в мире считай только дух вездесущий,
Чуждый всяких вещественных перемен.
В открытую дверь видно было, как подошел к арыку старик, окопал приствольный круг росшего около него тутовника.
— Мухтасар, о наших женщинах расскажи! — крикнул агроном, закладывая в варево рис. — Какие они у нас красивые, добрые!
— Я их терпеть не могу! — ответила гневно девушка.
— Что? — выпрямился Абиддин. — Разве можно так? У них же много детей, они о них заботятся!
— Видела я, как они заботятся. В какой дом ни зайди, нет кроватей, дети спят на полу, вповалку, без простыней, укрываются одним одеялом. А стирают его через три-четыре года.
Мухтасар восторга своего начальника не разделяет и рассказывает о том, какие сельские женщины глупые и жадные.
— И ни одной книги в доме!
«Не преувеличено ли это?», — подумала Анна, но вслух спросила иное:
— Может в этих семьях каждая копейка на счету?
— Бывает, конечно, — вроде соглашается Мухтасар, но и возражает. — Я по ведомости вижу, сколько они получают. Нельзя сказать, что у населения нет денег. Машину у нас непременно купят, а вилку, ложку — нет. Женщины закупают десятками метров плюш. Платят за невесту большой калым, а купить себе пододеяльник, полотенце, простыню и не подумают.
Поварешка Абиддина уже минуту сердито моталась в воздухе, он пытался хоть как-то урезонить бригадира, но та закусила удила и выпалила:
— Я еще с твоей женой разберусь!
— Марьям не трогай! — выкрикнул нервно агроном. — Чем она тебе не пришлась?
— Мы недавно большую денежную премию давали, дарили колхозницам ночные рубашки, полотенца, домашние тапочки. Радуемся в правлении, что сделали доброе, захожу в дом к вам и что же?..
— Что? — сердито выпрямился мужчина.
— Марьям опять босиком по холодному полу ходит, опять во всем доме ни одного полотенца.
— Неправда, она в калошах ходит! — защитил свою жену агроном.
— На босую ногу, в резиновых, это же радикулит, — фыркнула девушка. — А вы спросите, почему она ходит без носков? Потому что все прячет в сундук. А сундук этот бездонный.
Уж тут Абиддин повеселел, вошел в комнату с подносом плова.
— Причем тут Марьям? Мы живем как все люди. Аллах так велел, чтоб был калым.
Но Мухтасар, видно, немало в своей жизни читала и знала, потому мгновенно возразила односельчанину.
— Я читала Коран. Нет там такой глупости. В Коране не написано, что во время свадьбы надо вывешивать на стене сто платьев, притом бельгийского производства, и выставлять на обозрение швейную машинку «Веритас». Авторы Корана не были сотрудниками «Внешпосылторга».
Мухтасар потянулась к полке, достала толстую книгу, поднесла к носу своего начальника и спросила:
— Покажи мне страницу, на которой написано, что отец парня должен дать отцу невесты японскую видеотехнику и целый универмаг барахла?
— Что ты ко мне прицепилась? — возмутился уже всерьез Абиддин.
— Вы с Марьям хорошему парню из моей бригады, который сватался к твоей дочери, жизнь ломаете, а я не имею права его защитить? Почему он должен принести тебе костюм… с английскими этикетками? Тебе Коран подсказал быть взяточником? Видите, как коварен Сундук? — повернулась хозяйка к гостье. — Вот и напишите об этом. Тогда я вас уважать буду.
До чего же она права, эта девушка, смелая и красивая, как восточная пери, подумалось тогда Анне. Сундук и впрямь воспитывает алчность, он полон мещанства и непорядочности. Дети из-за него спят на прохладном полу. Сундук убивает тонкие и нежные чувства между мужчиной и женщиной, превращает свадьбу в торг вымогателей. Он отнимает у детей фрукты: лучший виноград и гранаты идут на базар. Женщина из-за этой «сберкнижки» видит на своем столе только лепешку и чай. У Сундука не бывает дна. Он сжирает деньги, здоровье, ломает мечты, чьи-то планы, разоряет государство. Выдавливает людей в средневековье. Религия поклонения шмотке убирает с дороги честного, отнимает у человека современную жизнь, засовывает его в Сундук, как обезьяну в клетку.
— Они калым большой за невесту сдерут, — объяснила Мухтасар Анне, — потом парни со злости лупят своих жен. Вся жизнь потом у молодых идет наперекосяк. И женщины хороши. Когда убегают от своих домашних тиранов, знаете, о чем беспокоятся? У них душа не о детях болит. Не о том, что некому досмотреть стариков. А о том, кому теперь достанется Сундук?
Абиддин торопливо ел плов, украдкой и стыдливо поглядывал на свою подчиненную.
В старые времена пожелание гостя в восточном доме было таким: «Мир вашему дому. Здоровья хозяину. Здоровья хозяйке. Счастья и любви молодым. Пусть ребенок придет в этот мир со своей долей».
— Забыла? И прежде говорили: «со своей долей»! — покопавшись в памяти, обрадовался своей находке мужчина.
— «Со своей долей»… необходимого, — поправила агронома грамотная и шустрая Мухтасар. — Со своей долей здоровья, — терпеливо она объясняла Абиддину, — с образованием, со своей кроватью и простыней. Остальное тебе не обломится, понял? Иначе — в райком! Партбилет на стол положишь, взяточник поганый.
Односельчанин втянул в голову плечи от ужаса, повернулся к Мухтасар, да так, чтоб гостья не видела, как он грозит ей кулаком.
В дверь и окна едва проникала прохлада, в комнате было очень душно, выйти бы во двор, но Анне хотелось выслушать все, что могла произнести Мухтасар.
— Страна давно зовет жить иначе, — размышляла вслух девушка. — Она говорит своим гражданам: вот вам квартиры, училища, институты. Покупайте детям книги, отправляйте их в пионерские лагеря.
— А что граждане? — в тон ей шутливо спросила Анна.
— На кладбищах памятники строят в трехэтажный дом и цветными кирпичами выкладывают крупно: «оглы-Ибрагим умер в… году». Чтоб за километр было видно, кто там упокоился. На это уходят огромные средства. Потом на улицах плачут, что они нищие, детей нечем кормить. Им дай миллионы, они все равно ребятишек досыта кормить не будут: все спрячут в сундук или отложат на похороны по высшему разряду, лишь бы на могиле стоял минарет. Объясните, зачем до седьмого пота работать в поле с кетменем во имя… украшения могил, а не собственных жизней?
В окна потянуло запахом мяты, затрещали цикады. Абиддин как-то боком, боком тихо вышел из комнаты, в которой ему устроили такую крупную выволочку, видимо, наказав себе твердо: живи так, чтоб за семью не было стыдно, чтоб не приспосабливать под свою глупость других.
— Не очень ли вы смелая, Мухтасар? — спросила Анна, забеспокоившись, что теперь девушку из кишлака выживут, что местные дамы в чувяках за такую характеристику непременно устроят ей черную жизнь.
— Не выживут, — успокоила она гостью. — Из женщин только я умею водить комбайн. Они все мною гордятся. За своих жадных и глупых жен агроном и бригадир будут отчитываться в райкоме? Только за меня. Если по правде, им самим с сундучными плохо. Вот и напишите о вреде калыма. О вреде жадности. Я эту газету на каждом дереве в кишлаке повешу.
Но люди в целой Вселенной не послушали ни Анну, ни восточную девушку Мухтасар: сундучников вокруг, даже в Москве, становилось больше и больше. В жизнь вошла и эта реальность.
Анна в тот момент еще не догадывалась, что социализм будет недопетой песней человечества, недоцветшим бутоном, несбывшейся мечтой. Что устройство это лишь для честных, работяг и романтиков. Тем не менее, понимала, что к социализму еще идти и идти. Десятилетиями. Строить бы в это время дома, санатории, электростанции… Уноситься бы на Марс!
