Василий Бетаки - Русская поэзия за 30 лет (1956-1989)
Вспоминается знаменитая фраза Бруно Ясенского»: «Бойтесь равнодушных!»
Одно из самых удивительных свойств елагинской поэзии — это то, что он всю жизнь писал так, словно живёт в России. Еще в первой своей книге «По дороге оттуда» интонации Елагина близки к стихам многих поэтов военного времени:
Брошенное на штык,
Дважды от крови ржавый,
Загнанное в тупик
Дьявольскою облавой,
Ты, мое столетье!
Стихи Ивана Елагина во многом касаются не столько России и Америки, сколько общечеловеческих проблем, но когда поэт изображает советскую жизнь — это никогда не абстракция: это всегда "крупный план". Ирония уступает место сатире. Как бы поворачивая в сегодня традицию сатирических гимнов раннего Маяковского, пишет Елагин "Гимн цензору":
Режь меня
Грешного,
Не печалься –
Ты же начальство!
…………………………….
Я буду бряцать лирой,
А ты меня контролируй
В общем, советская общественная «гармония», пронизанная цензурой, точно такая, как видел её ещё Ленин в статье "Партийная организация и партийная литература"… И удивляет, насколько "Стихи об авторском праве" написаны как бы изнутри страны, словно поэт их писал в Москве или в Киеве, а не в Питтсбурге:
Какие права за автором сохраняются? «Все!» Ах, все! И разматы¬вая клубок, поэт приходит к выводу, что из всех прав на самом деле остается одно…
Право на общую яму
Было дано Мандельштаму
….
Елагин именует "невозвращенцем" Данте.
«…через шесть столетий с лишком
он добился пересмотра дела"
И его пример очень даже обод¬ряет русских поэтов:
Доживем и мы до пересмотра
Лет через шестьсот или семьсот.
За свою неотрывность от России поэт платит все же некоторым отчуждением от страны, в которой живет почти сорок лет… Он лю¬бит Америку, он ее понимает, и все же:
Я — человек в переводе,
И перевод плохой!
А оригинал где? Говорят, видели его когда-то в Киеве на вокзале.
Елагин видит нечто общее между двумя империями:
Без особого урона
Мой испуг переведен
С лозунгового жаргона
На рекламный жаргон.
Точно бред политбесед,
Распродаж ажиотаж!
В принципе пропаганда ведь тоже — реклама! А реклама — тоже пропаганда!
Всюду свои игрушки и свои драконы.
И Елагин одинаково противостоит обоим мирам.
---*---
Пускай сегодня я не в счет,
Но завтра, может статься,
Что и Россия зачерпнет
От моего богатства
Так и произошло. Поэт «вернулся в Россию стихами».
Но до этого возвращения он не дожил. В 1988 г. стихи Елагина появились в «Огоньке» и в «Новом мире», а в 1998 г. в Москве вышел и его солидный двухтомник.
--*--
Приложение Кое что из нашей переписки (Примерно 1981 г.)
На площадях танцуют и казнят,
Я мог бы так начать венок сонетов…
И. Елагин.
В.Бетаки. СОНЕТ ИВАНУ ЕЛАГИНУ
На площадях танцуют. И казнят
Тех, кто со всеми заодно не пляшет.
Стихи он пишет, или землю пашет —
Ату его! Не друг он и не брат.
Он — волк тамбовскиий, как ему твердят
Те, кто ногами в общем ритме месит,
И всё равно они его повесят
Не через год, так век тому назад.
Причин и следствий временных не зная,
Так логика резвится площадная,
Да вот беда, мне всё не до неё!
Грозятся роботы, сулят Косую,
А я пока по-своему танцую,
И бубен мой ещё твердит своё.
И. ЕЛАГИН: «Василию Бетаки»
Я очень Вас благодарю, Бетаки,
За Ваши негодующие строки,
Люблю стихи, подобные атаке,
Стихи, как партизанские наскоки!
Нас заливают мутные потоки
Газетной злопыхательской клоаки,
Стрекочут нам партийные сороки
Дежурно-показательные враки.
У этих — бронированные щеки
Не заалеют от стыда, как маки.
Кто устыдился — в лагерном бараке
Отсиживает длительные сроки.
Для многих эти времена жестоки,
И многие живут как на биваке,
В Москве, в Нью-Йорке, в Риме, в Нагасаки
Шумят над нами мировые склоки.
Мы все в литературе одиноки,
И потому так дороги нам знаки
Внимания, и я за Ваши строки
Еще раз Вас благодарю, Бетаки.
18. ВНЕ ПОТОКА (Юрий Левитанский)
Открытие нового поэта — всегда очень личное дело. Часто неожиданно открываешь для себя поэта, который уже немало лет пишет и даже издается. И это "вдруг" — самое главное: чем дольше поэт объективно существовал до того, как ты открыл его для себя, тем радостнее открытие, и тем больше читательская вина твоя перед ним.
Вот что, примерно, я подумал, открыв вдруг для себя Юрия Левитанского только в начале 80-х годов…
Первое впечатление — странное ощущение от предельно скупого словаря. И вместе с тем — стихи вовсе не краткие миниатюры. Противоречие? Да. Ясно, что при таком условии слова должны всё время повторяться… Одни и те же. Да. Формально они и верно одни и те же, а на самом деле — все время разные: на протяжении одного стихотворения, повторяясь, они всё время меняют контекст, становятся все в новые и новые позиции — слова оказываются каждый раз под другим углом, они играют оттенками множества неожиданных граней… Из повторяемости приходит стереоскопичность.
И почти незаметное, медленное продвиженье,
Передвиженье медленное, на семь слогов,
На семь музыкальных знаков передвиженье,
На семь изначальных звуков, на семь шагов…
И дорога в горы, где каждый виток дороги
Чуть выше, чем предыдущий ее виток,
И виток дороги — еще не итог дороги,
Но виток дороги важней, чем ее итог.
Знаю я только одного еще поэта, способного на такое — Леонида Мартынова…
Эти стихи могут быть и о дороге, и о творчестве, и о любви — тема совершенно неважна, канва тут — дело читателя: вложи сам, какую почувствуешь.
А этот ритм, плывущий и вместе с тем спотыкающийся — в гору — поведет нас.
Он и есть главное «содержание» стихотворения.
В том то и дело, что этот ритм — не «форма». Он неслучаен.
И в другом стихотворении Левитанский сам нам говорит, что надо только быть внимательнее и вчитаться, чтобы ничего случайно «не пролистнуть нетерпеливою рукою»
…
Но мне и вас немного жаль, мне жаль и вас,
За то, что суетно так жили, так спешили,
Что и не знаете, чего себя лишили,
И не узнаете, и в этом вся печаль…
И в последних уже строках:
Мне тем и горек мой сегодняшний удел,
Покуда мнил себя судьей, в пророки метил,
Каких сокровищ под ногами не заметил,
Каких созвездий в небесах не разглядел…
Поэзия для Левитанского — противовес спешке века. Тут Левитанский перекликается с Андреем Вознесенским, поэтом следующего поколения, позднее писавшим в поэме "Оза":
Некогда, некогда, некогда,
В офисы — как в вагонетки,
Быть человеком — некогда…
Но Вознесенский сам мечется и мчится внутри этого потока летящих минут, а Левитанский — словно бы стоит среди стремнины, упираясь, чтоб течением не снесло. Твердо стоит. Надо оглянуться, надо вдуматься — вот единственное противоядие торопливости ХХ века.
Безумного века, безумного мира, где всё тонет и тонет «Титаник», совсем недавно бывший символом сверхцивилизации:
Тонет Титаник, да полно, когда это было, ну что мне? какое мне дело?
Но засыпаю — и снова кошмаром встает предо мною все то же виденье…
Длинная строка будто бы протягивает время, и Титаник становится неприметно символом нынешнего мира: сверхмощный, но беспомощный. Цивилизация, оторвавшаяся от корней.
Вавилонская башня это не только некоммуникабельность. Это как в небоскрёбе, где не построили лестниц в гордой уверенности, что все лифты не могут отказать одновременно
А вот попытка не замедления, а убыстрения: человек поставил на окно зимой ветку в воду. Она зазеленела. И декабрьская зелень пугает своей неуместностью…
Человек торопит природу… Некогда, некогда…
«Не руки скрещивать на груди, а голову подпереть руками».
Только так увидишь, услышишь… Уйдя от суетливой «погони за утерянным временем»
… Эта поза — не рецепт поведения, а факт собственного существования.
Да, дело мое — это слово мое на листе,
