Тарик Али - Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность
Ибн-Хазм, Ибн-Сина и Ибн-Рушд были типичными выразителями определенных направлений полуофициального мышления первых пяти столетий исламской истории. Ограниченность религиозном ортодоксии особенно раздражала последних двух философов, однако, как впоследствии Галилей, они предпочли мученической смерти жизнь и осторожное продолжение своих исследований. Были и другие, гораздо более смелые и радикальные философы, которые бросали вызов величественному зданию ислама.
Багдадский еретик IX века ибн ар-Раванди написал несколько книг, в которых подверг сомнению основные принципы «большой тройки»[26]: основных религий, в которых присутствует единое Божество. В этом он пошел гораздо дальше, чем секта мутазилитов[27], к которой одно время он принадлежал. Мутазилиты считали, что можно соединить рационализм с верой в единого Бога. Некоторые из них не признавали божественное откровение и утверждали, что Коран был создан людьми и не является священной книгой. Другие резко критиковали Коран за то, что он плохо сочинен, что ему недостает последовательности, и что язык его «нечист». Они утверждали, что только разум диктует необходимость подчинения Богу. Самые радикальные члены этой секты осуждали пророка за недостаток благочестия и то, что он имел слишком много жен.
Объясняя, как устроен мир, мутазилитские мыслители приводили рационалистические аргументы, соединяя идеи греческой философии с гипотезами, основанными на собственных исследованиях и наблюдениях. Необходимости в Коране они при этом не испытывали. Чтобы объяснить существование физического мира, они создавали рационалистические теории: все тела они считали состоящими из скоплений атомов; разграничивали понятия материи и случайности; считали, что все явления можно объяснить неотъемлемыми свойствами атомов, из которых состоят все тела. Они без конца рассуждали, стараясь понять строение Вселенной и ее движение. Неподвижна ли Земля? Если да, то почему? Какова природа Бога? Находится ли в центре Вселенной священная пустота?
Замечательно то, что в первой половине IX века эта секта на тридцать лет завладела государственной властью. Три халифа, сменявших друг друга после аль-Мамуна, заставляли государственных чиновников, теологов и кади соглашаться с тем, что Коран был создан человеческими существами и не является божественным откровением. Эти халифы приказывали подвергать публичной порке тех теологов, которые отказывались порвать с взглядом на Коран с точки зрения ортодоксального ислама. Такая демонстрация власти разума не внушала любви к государственной власти, и этот период скоро подошел к концу. Мутазилиты рассеялись по мусульманскому миру, однако, осознав опасность, таящуюся в их философии, стали осторожнее.
Трудно удержаться от рассуждений о том, что могло бы случиться, если бы они остались у власти. Если бы их идеи развивались дальше, кажется очевидным, что они смогли бы положить конец сомнениям в самом существовании Бога. При сравнении исламских мыслителей XX века, творения которых серьезно изучают в крупных религиозных школах и семинариях в Каире и Куме, с философами IX века оказывается, что последние были гораздо более продвинутыми. Бедность современной исламской мысли резко контрастирует с духовным богатством религиозной философии IX–X веков в исламском мире. А имамам, которые учат детей методом зубрежки в жалких школах-мечетях в городах Западной Европы и Северной Америки, возможно, слишком трудно признать даже существование мутазилитов. Это является одной из трагедий современного ислама.
Не вызывает удивления то, что в богатой интеллектуальной атмосфере середины IX века раздавались критические голоса, подобные голосу Ибн ар-Раванди. Его размышления о природе пророков, пророчеств и чудес, в том числе Мухаммеда, были разгромными для религии. Он утверждал, что религиозные догмы всегда стоят ниже разума, потому что только через разум человек может добиться чистоты и морального достоинства. Жесткость его нападения на ортодоксальное духовенство сначала поразила, а потом объединила исламских и иудейских теологов, которые безжалостно осудили его идеи. Ибн ар-Раванди ответил им, продемонстрировав, что чудеса являются просто результатом ловкости рук умелых фокусников. Откровения, которые составляют Коран, он считал явной подделкой. Для него Коран был не то, что не откровением, но даже и не оригинальным сочинением: далекий от того, чтобы считаться литературным шедевром, Коран изобилует повторами и совершенно неубедителен. Ибн ар-Раванди начал свою жизнь верующим мусульманином, а закончил ее атеистом. Его жизненный путь был, должно быть, очень труден. Он был одинок, ни одна из его оригинальных работ не уцелела, и почти все, что известно о нем и о его работах, дошло до нас исключительно благодаря его критикам среди мусульманских и иудейских богословов, посвятивших опровержению его ереси целые тома.
Абуль-Ала ал-Маари (973—1058), поэт-философ из Алеппо, ослепший в результате оспы в четырехлетием возрасте, возместил свою ущербность, развив потрясающую память. Знание жизни и осознание того, как изобретательны могут быть человеческие существа, принося ближним невероятные страдания, превратило его в скептика и пессимиста и, что для мусульманина обычно не характерно, заставило его предпочесть общество животных обществу человеческих особей. Мир состоит «либо из просвещенных подлецов, либо из религиозных дураков». Два года, проведенные в академии в Багдаде, не смогли избавить его от сомнений. Он начал сочинять катрены — рифмованные стансы из четырех строчек, — которые впоследствии были адаптированы его персидским почитателем Омаром Хайямом. В то время как стихи Хайяма ласкали слух, а скептицизм его выражался косвенно, ал-Маари имел обыкновение выражать свой скептицизм, критикуя религию, что называется, в лоб:
Что есть религия? Девица, которую стерегут так строго,
Что никто не может ее увидеть.
Цена ее приданого сбивает с толку жениха.
Я слышал много догм, но ни одно слово из них
Так и не приняло мое сердце.
Во взглядах ал-Маари на пророчество отчетливо заметно влияние Ибн ар-Раванди:
Пророки тоже приходят проповедовать среди нас,
А есть те, кто учит с кафедры.
Они молятся, они поражают, они уходят,
А наши невзгоды остаются, как галька на пляже.
То, что ал-Маари знал тексты Ибн ар-Раванди, стало очевидно из его эпической поэмы «Послание в царстве прощения», написанной белыми стихами и описывающей рай и ад. По мнению испанского ученого Мигеля Асина Паласиоса, именно она вдохновила Данте на создание «Божественной комедии». В «Послании о царстве прощения» ал-Маари ведет диалог с Ибн ар-Раванди, именно ар-Раванди обращается к Богу с такими словами: «Ты раздал своим созданиям средства к существованию, как пьяница, не скрывающий своей скаредности. Сделай так человек, мы бы сказали ему: “Ты мошенник! Тебя надо проучить!”»
Ответ потрясенного ал-Маари является явным притворством: «Если бы эти два куплета встали во весь рост, они бы превзошли своей порочностью высоту египетских пирамид». Он сам выражает подобные чувства, хотя остерегается обвинять непосредственно Бога:
И где властвовал Принц, теперь пронзительно воет
Ветер, пролетая через придворные покои:
Здесь, провозглашает он, обитал властелин,
Который не слышал рыдания слабых.
Самая неоднозначная книга ал-Маари «Параграфы и периоды» сильно беспокоила его почитателей, которые боялись за жизнь поэта, поскольку эта книга являлась пародией на Коран. Однако поэт, который из любви к животным сделался вегетарианцем, умер естественной смертью в восемьдесят пять лет. Поскольку он был принципиальным противником размножения, то единственным наследством, оставленным им миру, стали его труды. Однако испытывал ли он отвращение к сексу? В его поэзии совершенно отсутствует тема плотской любви, что для того времени редкость.
Поэты Багдада, в особенности Абу Нуваз, славились своими эротическими стихами и внушали современникам истинное восхищение, декламируя свои стихи и при дворе, и в тавернах. Многие истории из «Тысячи и одной ночи» были написаны именно в этот период, кстати, в некоторых из них появляется в качестве персонажа Абу Нуваз.
Современница ал-Маари из Кордовы, Баллада бинтал-Мустакфи, написала целый цикл смелых стихотворных обращений к своему любовнику, которые вышила на рукавах своего платья, щеголяя в нем на публике:
Означает ли разлука то, что мы не сможем встретиться?
Ах! Все любовники имеют такие же трудности.
Для меня это — зима, время недоверия,
Что только подогревает мое желание и страсть…
Литературный салон аль-Валлады стал одним из самых любимых мест встречи литераторов того времени: поэты и философы, мужчины и женщины приходили сюда, чтобы послушать эротические стихи и любовные оды, большинство которых так никогда и не были опубликованы. В этом салоне часто вели споры не только на литературные споры, в том числе о толковании сновидений.
