Ада Баскина - Повседневная жизнь американской семьи
Много раз я с трудом сдерживала улыбку, наблюдая за тем, как пытаются принарядиться американские студентки. На одной из своих лекций я рассказывала им, как тщательно следят за своей внешностью молодые россиянки. На другой день некоторые пришли не в обычной форме — джинсы и майка, а, как им, очевидно, казалось, очень нарядными. На одной было черное шелковое платье, воздушный шарфик вокруг шеи, беленькие носочки и... здоровенные бутсы. На другой — прозрачное платье в модном стиле нижнего белья, а сверху индейская блуза из пестрого хлопка и деревянные бусы.
Еще раз уточню, я говорю о некой тенденции, часто отмечаемой не только русскими, но и многими европейцами. Конечно, на улицах крупных городов всегда увидишь несколько женщин весьма элегантных. Лично я знаю американок, умеющих одеваться со вкусом. Но, как говорит Макс Лернер: «Личные свойства индивида — одно, а общекультурные тенденции — совсем другое».
Глава IV
БРАК
Американская студентка приходит ко мне в кабинет и, пока мы беседуем, несколько раз внимательно оглядывает мой стол. Прощаясь, она уверенно замечает: «А семьи у вас нет ведь, правда?» — «Как это нет? Есть семья. Целых три человека», — удивляюсь я. «А где же фотографии?»
Это одна из самых типичных привычек американцев: хранить хотя бы один, а то и несколько семейных снимков на рабочем месте, будь то стол президента или кабина водителя автобуса. Привычка ставить фотографии близких на самое видное место как бы иллюстрирует вывод, дружно сделанный социологами: семья для американца — высшая ценность.
Высшая ценность
Однажды газета «Комсомольская правда» напечатала два интервью с интервалом в неделю — с режиссером Стивеном Спилбергом и певцом и композитором Александром Розенбаумом. Им задавались одинаковые вопросы, последний был: «Что для вас важнее — работа или семья?» Оба они — люди известные, творческие, примерно одного возраста. Оба работают на поприще искусства. У обоих есть семьи. У них нет даже этнических различий, что иногда влияет на отношение к ценностям: оба евреи. Только один вырос в Америке, а другой в России. И вот как они ответили на вопрос. Розенбаум: «Я думаю, что главное — это работа». Спилберг: «Конечно, семья!»
Эту историю я рассказала в одном американском доме, и хозяева, улыбнувшись, спросили, уверена ли я, что Спилберг был искренен. «А вот это, — ответила я, — большого значения не имеет». Пусть он просто хотел подыграть менталитету своих соотечественников. Тут ведь как раз и важно, каков этот менталитет. Американский предполагает, что прилично, правильно сказать: «Семья важнее всего». Представление это не просто широко распространено в обществе, оно еще и целеустремленно воспитывается. На идее доброй семьи строится реклама. Ей посвящают свои шоу все телеведущие. Есть и специальные программы, которые ведут супруги. Проблемы семьи в центре сериалов и мыльных опер. О семье как величайшей ценности говорится и в детских шоу. Например, в программе «Барни говорит» — для малышей.
Обаятельнейший Барни, огромная кукла-динозавр, и его друзья, живые дети, разыгрывая каждый день новые сцены из жизни, не забывают напомнить: самое большое счастье — хорошая семья. Белокурая Кэтти, пятилетняя любимица своих сверстников-телезрителей, грустно вздыхает: «Барни, а как быть мне? У меня семьи нет». — «Как это нет? С кем же ты живешь?» — удивляется Барни. «С мамой и бабушкой. А папы нет. Значит, нет и семьи». — «Но ведь ты их любишь?» — «Да, очень». — «И они любят тебя?» — «Ну, конечно». И тут Барни делает свой главный вывод, который должны запомнить телезрители с нежного возраста: «Если в твоем доме все любят друг друга, значит у тебя самая настоящая семья». Заканчивается каждая передача песенкой: «Я люблю тебя, ты любишь меня. Мы счастливая семья». Ее знают и распевают все американские малыши. «Сладкая манная каша в сахарном сиропе. Лобовая пропаганда», — поморщился один мой московский приятель, когда я ему рассказала об этом. Пусть так. Главное, что эта пропаганда доходит.
Несколько лет назад прошел фильм «Один дома». Первая его серия имела огромный успех в Америке. Три семьи родственников с детьми собираются на отдых к морю и случайно оставляют дома одного ребенка. Тот, однако, не пугается, приглашение переселиться к соседям отвергает, ибо считает, что должен охранять свой дом. К тому времени как мама и папа в панике возвращаются, малыш успевает совершить множество подвигов, отбиваясь от злодеев. Едва родители обнялись с сыном, как в дом вваливаются все остальные родственники: они тоже решили не ехать к морю — в знак солидарности с малышом. Фильм несколько слащав, весьма условен, герои примитивны. Что же в этой нехитрой ленте могло вызвать такой бешеный успех у зрителей Америки? Мораль. Сама идея Дома, который надо беречь, и Семьи, где радость и боль одного — радость и боль всех. Это близко душе американца.
В некоторых ток-шоу, например у Джерри Спрингера, я видела супругов, кидающихся друг на друга, оскорбляющих, орущих. Но ни разу не наблюдала такого в реальной жизни. Как сказал кто-то из критиков шоу Спрингера, «никогда я не видел такого хамства даже в семьях сутулых фермеров, которых приглашает к себе на шоу Джерри».
Ну а я и подавно в фермерских семьях не была. В тех же, где мне довелось жить, отношения между супругами, их стиль поведения мне был очень симпатичен. Английские имена обычно не имеют уменьшительных суффиксов. Если, например, можно сказать: Машенька, Манечка, Машутка, Машуня, то Мэри она так и будет Мэри. Ну, есть у некоторых имен так называемые nick-names, короткие варианты: Чарльз — Чарли, Уильям — Билл, Кэтрин — Кэт, Ричард — почему-то Дик. Можно еще иногда прибавить суффикс "и", например, Билли, Кэти. Вот и весь выбор для выражения нежных чувств. Возможно, поэтому американцы часто используют ласковые прилагательные, которых почти нет в нашем обиходе: медовый, сладкий, любимый, дорогой. Слова эти так прочно вошли в семейный лексикон американца, что, наверно, уже утратили всю полноту своего первоначального значения, но они как бы помогают окрашивать семейную атмосферу в теплые тона.
Вообще супруги стараются поддерживать стиль взаимного приятия, одобрения. Недовольство сдерживается. Раздражительность почитается за признак дурного воспитания. Ее стараются внешне не выражать. Удается это, конечно, далеко не всегда. Но и тогда, когда отношения испорчены вконец, в речи все равно слышится: «не будешь ли ты так любезен», «пожалуйста», «мне очень жаль», «извини». Кстати, этот стиль несколько раз вводил меня в заблуждение, а раз я даже попала в дурацкое положение.
В Сан-Франциско я навестила сына своей подруги из Нью-Йорка. Брайан и его жена показались мне прекрасной парой. За ужином шутили, смеялись. О чем я и поспешила сообщить своей подруге в Нью-Йорк. Наутро Брайан предупредил, что они должны на несколько часов уйти по важному делу в суд. «Господи, что случилось?» — забеспокоилась я. «Не беспокойтесь. Все в порядке. Мы просто идем подавать заявление о разводе».
Впрочем, мне приходилось слышать брань и крики из домов, где жили мексиканцы, итальянцы, негры. И — еще в одном доме. Об этой паре инженеров, эмигрировавших в середине 80-х, мне рассказывали еще в Москве. Пережив множество испытаний, хорошо знакомых русским иммигрантам, они в конце концов успешно занялись бизнесом, разбогатели, хорошо устроились. В Лос-Анджелесе я была приглашена в эту семью по торжественному поводу — покупки нового дома.
Случилось, что я перепутала время и приехала на час раньше. Дом был и в самом деле хорош. Большой, даже по американским масштабам. Прекрасная архитектура, огромный парк в частном владении. Еще лучше он был изнутри. Новенькая, только из магазина мебель, яркие ковры, дорогие картины.
Я хотела дать о себе знать, но тут услышала голоса из спальни на втором этаже. Еще в Москве мне говорили, что пара эта не просто удачлива в бизнесе, но и необыкновенно устойчивая. «Сколько наших там разбежались, а эти нет. Двадцать лет живут дружно. В этом отчасти секрет их успеха», — говорила мне наша общая знакомая. Между тем голоса становились все громче, в них все явственней слышались скандальные нотки: «Какого черта ты смотришь этот свой... хоккей, когда через полчаса будут гости!» — возмущалась она. «Да иди ты к... матери со своими... гостями! Никакого покоя в доме», — это уже он. «...Твою мать, как же мне надоело твое хамство». — «А мне — твои... претензии». Я, когда стали собираться гости, снова вошла.
По лестнице рука в руке спускались хозяева, она в дорогом декольтированном платье, он в стиле casual, джинсах, куртке, но тоже дорогих. Оба улыбались типично американскими приветливыми улыбками. Целовались и обнимались с гостями. И казались вполне счастливыми. Впрочем, я не исключаю, что так оно и было. Мне ведь и раньше говорили, что у них очень крепкий брак. Просто, позаимствовав многое из жизни американских супругов, они не переняли главное — стиль их отношений, а сохранили отечественный.
