Валерий Шамбаров - «Пятая колонна» Советского Союза
Впрочем, и взгляды самого Сталина со временем менялись. Он по-прежнему верил в гений Ленина. Был уверен, что модели построения социализма, заданные Владимиром Ильичом, в основном правильны. А этим пользовалось окружение генерального секретаря. Настраивало его соответствующим образом, направляло политику — ссылаясь на «непогрешимого» Ленина. Так, Иосиф Виссарионович поддержал антирелигиозную кампанию, ведь она полностью соответствовала ленинской линии. Редактором «Правды» вместо Бухарина он поставил Ярославского (Губельмана) — председателя «Союза воинствующих безбожников». Наверняка читал его статьи, направленные против Церкви. А в 1931 г. на съезде партии Сталин под гром аплодисментов указывал: «Подавили ли мы реакционное духовенство? Да, подавили. Беда только в том, что оно не вполне ликвидировано». Но и в этой кампании он позже вмешался, останавливая «перегибы», — в 1933 г. запретил взрывы 500 старинных храмов и монастырей, уже намеченных к уничтожению.
А вот в разгроме российской культуры Сталин участия не принимал. Мало того, его вмешательство спасло от расправ Михаила Булгакова, Алексея Толстого, Андрея Платонова, выдающегося философа Алексея Лосева. Причем гонителей отечественной культуры Иосиф Виссарионович очень не любил, но… долгое время не мог с ними справиться! Наглядным примером служит история с РАП-Пом, где распоясавшиеся Леопольд Авербах и жена Ягоды Ида Авербах насаждали русофобию, отправляли «на свалку» классическую литературу. Сталин взялся за них в 1930 г. «Правда» начала атаки на РАПП. Подобная критика со стороны партийного официоза означала строгий приказ! Но Леопольд Авербах нагло поставил вопрос «ребром»: «Или уймите «Правду» и дайте нам работать, или меняйте руководство РАППА». И… не сменили, терпели еще два года.
Только в 1932 г. постановлением ЦК от 29 апреля «О перестройке литературно-художественных организаций» РАПП был распущен. Но его руководство чувствовало себя настолько уверенно, что даже постановление ЦК проигнорировало! Пыталось опротестовать его, подавало заявления в Политбюро, устраивало дискуссии. Самому Сталину приходилось участвовать в них, спорить с активистами «пролетарской культуры». При этом Авербахи и их присные добивались простой смены вывесок. Чтобы Союз писателей СССР, создаваемый вместо РАППа, возглавили они же, проводя прежнюю политику. Сопротивлялись они так упорно, что формирование новых писательских органов затянулось аж до 1934 г.
В 1933 г., после голодомора, Сталин вмешался и для выправления положения в экономике — прекратил героический, но надрывный и болезненный штурм первой пятилетки. Просто объявил, что она уже выполнена досрочно, за четыре года и три месяца. Конечно, генеральный секретарь слукавил. Планы пятилетки подзуживались шапкозакидательскими лозунгами, несколько раз повышались: председатель Госплана Куйбышев страдал тяжелым пьянством и подогреть его энтузиазм было не трудно. А Сталин для выводов о перевыполнении допустил подтасовку. Взял лишь первые, минимальные цифры планов, и не по объему производства, а по стоимости продукции, которая регулировалась государством.
На самом деле план выполнен не был. Но даже столь ярый антисоветист и русофоб, как Я. Грей, был вынужден признать, что «первый пятилетний план по масштабам и достижениям являлся величайшим планируемым экономическим предприятием за всю историю человечества». Сверхусилиями, энтузиазмом, огромным расходом средств и ресурсов Советский Союз совершил гигантский прорыв по созданию собственной промышленной базы. Россия после революционного крушения снова начала производить собственную технику, оборудование, могла совершенствовать вооружение. Главная цель и впрямь оказалась достигнута. Экономика могла теперь развиваться уже на собственной основе, эволюционно, а не революционно. Так что Сталин нашел очень умный ход, чтобы свернуть штурмовую кампанию.
Планы второй пятилетки составлялись куда более взвешенные и реалистичные. Страшный урок голодомора заставил Сталина обратить более пристальное внимание и на безобразия в деревне. Был разработан новый устав сельскохозяйственной артели с увеличением приусадебных участков и прочими послаблениями. Часть раскулаченных вернули из ссылок. Пересматривали дела, освобождали и снимали судимости многим из тех, кто был осужден в ходе коллективизации, по обвинениям во «вредительстве». Зато в партии прошли очень большие чистки — за двурушничество, карьеризм, шкурничество, моральное разложение, злоупотребления, из нее повыгоняли 18 % коммунистов.
XVII съезд партии в январе-феврале 1934 г. назвали «съездом победителей». Объявлялось, что материально-техническая база социализма построена, оппозиций больше нет, восторжествовала единая линия. Да и жизнь в стране стала ощутимо улучшаться. Вступали в строй новые предприятия. На прилавках появлялись прежде дефицитные промтовары. О роскоши никакой речи не было и быть не могло, но после нищеты 20-х люди хотя бы смогли одеться и обуться (впрочем, зависимость от иностранцев еще сохранялась, от нее СССР смог избавиться лишь к 1937 г.). Заработали механизмы колхозов, в сельское хозяйство поступали трактора и другая техника. Это тоже каждый почувствовал на себе: были отменены продуктовые карточки, уходили в прошлое хвосты за хлебом и угроза голода.
Однако обозначилось и явление другого рода — культ личности Сталина. Кто его внедрял? Нет, не Иосиф Виссарионович. К славословиям он относился брезгливо. Внедряли те же оппозиционеры! На XVII съезде не кто иной, как Бухарин, величал Сталина «фельдмаршалом войск пролетариата», а Каменев заявлял: «Эра, в которой мы живем, войдет в историю как эра Сталина». Из желания подольститься? Наверное, имелась и более важная подоплека. Насаждение культа личности позволяло связать персонально с фигурой Сталина все беды, жертвы, потрясения. Все прошлые катастрофы — и будущие тоже…
Но уже вскоре, 1 декабря 1934 г., произошел трагический случай, разрушивший иллюзию «победителей». Случай, от которого стали раскручиваться совершенно неожиданные последствия. В Ленинграде, прямо в коридоре Смольного, где располагался обком партии, некто Николаев застрелил Сергея Мироновича Кирова. Он принадлежал к той же когорте советского руководства, что и Сталин.
Убежденный коммунист, но патриот. Проявил прекрасные организаторские способности, всегда выступал верным генеральному секретарю, и тот продвигал его в качестве «своего» человека.
В Ленинграде Киров сменил Зиновьева. Причем по контрасту с Зиновьевым приобрел здесь огромную популярность. Рабочие полюбили его. Чувствовали «своего». Видели, что Киров искренне заботится о них, не жалеет сил для улучшения их благосостояния, налаживания производства заводов, благоустройства города. Его и Сталин полюбил, они были личными друзьями. Во время приездов в Москву Киров останавливался дома у Иосифа Виссарионовича. Он был единственным из партийных лидеров, кого Сталин приглашал с собой попариться в бане. Сергею Мироновичу он безоговорочно доверял, привлекал его для выполнения тех или иных ответственных поручений: организовать единый Комитет по заготовкам после голодомора, расследовать бедствия, которые подручный Свердлова и Троцкого Голощекин учинил в Казахстане. По инициативе Сталина Киров был введен во все руководящие органы партии — Политбюро, Оргбюро и Секретариат, стал фигурой высшего ранга. Предполагалось и дальнейшее его повышение, перевод в Москву.
Его убийство потрясло Иосифа Виссарионовича. В тот же день, 1 декабря, вышло постановление правительства, вводившее ускоренное следствие и судопроизводство по делам о терроризме, немедленное исполнение смертных приговоров по таким делам. Хотя в действительности подоплека преступления была не только политической. Или кто-то постарался, чтобы убийство выглядело «не политическим». У Кирова имелись некоторые «слабости». Он увлекался женщинами, крутил романы с балеринами, секретаршами. Правда, такое поведение в определенной мере было объяснимо. В свое время Сергея Мироновича, как и многих других видных большевиков, каким-то образом окрутили с еврейкой — Марией Маркус. Она была значительно старше мужа, а с годами стала проявлять признаки психической ненормальности.
Очередной пассией Кирова стала латышка Мильда Драуле, жена Николаева, неуравновешенного коммуниста-неудачника. Он был одним из клевретов Зиновьева, делал карьеру под его крылом, а в ходе борьбы с оппозицией был уволен с работы. А тут еще и жена изменила с главным обидчиком, собиралась подать на развод. Николаева (возможно, не без участия жены) ждало назначение в провинциальную Лугу… В общем, напрашивался чисто «бытовой» мотив. Но когда Сталин, приехавший в Питер, лично взял под контроль расследование, обнаружились подозрительные вещи. Николаева уже дважды задерживали сотрудники НКВД, один раз рядом с квартирой Кирова. Задерживали с револьвером — и отпускали. О том, что на Кирова готовится покушение, доносила осведомительница Волкова — ее сигнал оставили без внимания. А в день убийства телохранитель Борисов далеко отстал от Кирова, заговорил на проходной с охранником. Когда его везли на допрос, случилась авария. Борисов погиб, разбив голову, а кроме него, никто не пострадал.
