Андрей Савельев - Послесловие к мятежу.1991-2000. Книга 2
У нас должны быть общие любимые художники, музыканты, писатели, журналисты, режиссеры. Мы должны читать книги, которые пишут наши соратники, смотреть фильмы, которые они снимают, покупать их товары, аплодировать им, любить их. Мы должны помогать друг другу во всем — вплоть до разрешения бытовых проблем.
Но главное — общий стиль мышления, который определяет нацию и дает жизнь идеологии национализма со всеми его рецептами выживания страны и народа, находящимися под прессом геноцида.
* * *
Государство может быть деидеологизированным, как первая французская империя, и одновременно находиться в условиях деспотического режима, и следовательно, не исключено противоположное соотношение — народовластие в условиях идеологизированности. Одно никоим образом не препятствует другому.
Если оставить за скобками духовную жизнь общества, останется одно только господство некоей части общества над всеми остальными. В технологическом отношении власть в государстве ничем не отличается от власти в банде или воровской малине.
Стоит, к примеру, избавить общественные отношения раннего средневековья от поэтических и романтических красок, появившихся на живописных и литературных полотнах в эпоху Возрождения — получится ничем не прикрытое насилие, власть, использующая силу в качестве своего единственного аргумента. Бароны, герцоги, графы и тому подобные субъекты, заполонившие Европу, представляют собой на современном языке главарей какой-нибудь солнцевской, люберецкой или чеченской группировок.
В какой момент предводители вооруженных банд периода раннего европейского феодализма перестали быть обыкновенными грабителями, насильниками и убийцами? Как только их внутренний мир оплодотворили духовные формы и прежде всего религиозные.
В подлинном смысле этого слова, Европа вновь вступала на путь цивилизационного развития, после того как прекратила свое существование Западно-Римская империя, лишь когда европейское рыцарство приняло участие в Крестовых походах — процессе, целиком опиравшемся на духовные идеалы, после которого историю новых европейских народов можно уподобить истории идей, а не истории криминальных деяний. Идеи начали управлять миром, а не одни лишь плотские удовольствия.
Отношения, свойственные варварскому периоду развития, становятся на путь цивилизованных отношений, а обыкновенное насилие превращается в государственные отношения, как только общество приступает к энергичному освоению идеального человеческого мира, как только оно начинает жить не только и не столько материальными, но главным образом духовными интересами.
Материя, оставаясь почвой для развития, уступает место для главного поля битвы миру духовных сущностей, не менее материальных, но гораздо более привлекательных для человека. Мир идей и есть тот естественный мир, в котором происходит человеческое развитие, как только человечеству удалось вырваться из стадии дикости и варварства, преодолеть родоплеменной этап развития.
Разве идеи сами по себе угрожают человечеству? Общество обречено на “нигилизм”, если, сосредоточившись лишь на материальной стороне жизни, оно попытается исключить область идеальных интересов. Человек, который не исповедует “идеологию” — дикарь, нация без “национальной идеи” — сброд.
В принципе абсурдно утверждение, что культура, искусство, образование, мораль и нравственность могут существовать вне идей и идеологий. Чтобы стать образованной и культурной личностью, необходимо много знать и обладать способностью к саморазвитию.
Спрашивается, а что составляет содержание образования? Знание одних только естественных законов. Они бездуховны, внечеловечны, нейтральны к смыслу человеческого существования. Тогда быть может общественные закономерности? Но и они имеют содержание лишь в том случае, если наполнены идейным смыслом, вне которого у них не оказывается собственного предмета, кроме бессодержательной софистики.
Современные культура и наука, образование и воспитание, которые порой пытаются предохранить от национальной идеи, как раз являются формами, в которых она воплощается, способами, воспроизводящими духовную жизнь нации из поколения в поколение.
Не надо далеко ходить, чтобы увидеть последствия “деидеологизации”. Страной без господствующей идеи, но с множеством чуждый ей “идеологий”, является современная Россия, разорванная посткоммунистическими режимами на десятки искусственных государственных образований. Ужас современного положения страны является закономерным результатом игнорирования распавшейся властью национальной государственной идеи. Тем, в частности, что разум значительного количества людей, еще недавно считавшихся соотечественниками, не обременен никакой “идеологией”.
* * *
Национальная идея имеет своим предметом по крайней мере три сферы, в которых нация должна реализовывать принципы, удовлетворять потребности и обеспечивать интересы — это область экономических, общественных и духовных отношений, в конечном счете создающих неповторимый, уникальный строй жизни, русскую цивилизацию.
Чем была экономика России, страны, жившей последние 80 лет под названием “СССР”? Народнохозяйственным комплексом, организованным как единая фабрика, внутри которой господствовали административные, внеэкономические, опиравшиеся на авторитет или насилие отношения. Ни рынка, ни денег, ни товаровладельцев, ни граждан, ни нации, ни права. Всесторонне развитая в научно-промышленном отношении, но патриархально организованная сверхдержава, живущая в условиях социально-экономического эксперимента.
Теперь вместо этих отношений создается среда, состоящая из самодеятельных товаропроизводителей и товаровладельцев, граждан и организованных ими ассоциаций, взаимодействие между которыми опирается на систему гражданско-правовых, договорных, товарно-денежных отношений. С точки зрения политической экономии такая система является капитализмом.
Русское общество на протяжении тысячелетий в своей подавляющей массе состояло из населения, образ жизни которого определялся сельским типом расселения. Разумеется, она никогда не стояла не месте и энергично развивалась. Однако развитие страны в течение нескольких столетий шло главным образом не вглубь, а вширь. Россия приобретала пространства, оставляя следующим поколениям задачу качественного преобразования русской цивилизации. Но это был такой вид развития, который ничем не напоминал средневековую Европу с ее “идиотизмом деревенской жизни” или Азию с ее безвольным подчинением населения авторитарным, деспотичным, закоснелым властителям.
Ситуация в России изменилась коренным образом только в течение нескольких последних десятилетий. Страны крестьян-земледельцев и крестьян-ремесленников, вне зависимости от того, живут они в сельских или городских поселениях, этой России больше нет. Она преобразилась благодаря стремительной индустриализации в страну городов, где утверждается господство морали и нравственности буржуазного (то есть городского) типа.
Духовная жизнь, возникновение, расцвет и гибель которой охватили краткий с точки зрения истории 80-летний период, заключался в приспособленном к русским условиям марксизме. Его идеология, отдававшая приоритет материальным условиям человеческого существования, принципиально отрицала самостоятельный характер идеальных отношений и не признавала, в связи с этим, возможность для появления наций как новой формы человеческих общностей, возникающей как результат длительного процесса становления нового вида государства.
В начале XX столетия, когда в России начали создаваться объективные предпосылки для национального этапа развития, русский марксизм создал “теорию национального вопроса”, в которой, с одной стороны, понятие нации оказалось калькой с понятия класса, с другой — произошло отождествление понятия народа и нации. Теория классовой борьбы, доминировавшая в марксизме, сузила до минимума горизонт его возможностей в области абстрактного мышления. Таким образом, состоялось еще одно отчуждение марксизма от действительного развития, превратившегося в отвлеченную от действительной жизни схоластику.
Теперь, когда эта доктрина окончательно рухнула, превратив русскую разновидность марксизма в анахронизм, русская нация стоит перед необходимостью творческого самопознания. Если она не захочет оказаться в плену других национальных идей или искусственных фальсификатов, вроде марксизма или либерализма, ей придется встать на почву собственных национальных ценностей. Перефразируя Наполеона, можно сказать, что нация, которая не хочет жить своим умом и обеспечивать собственные интересы, будет обречена на то, что усвоит чужие идеи и обеспечивать интересы своих врагов.
