Газета Завтра Газета - Газета Завтра 44 (1041 2013)
Г.И.Успенский хотел лечить словом.
Многие его очерки - это рецепты руководства к действию.
Например, "нравственно, справедливо, разумно и полезно только то, что уменьшает разнородность общества, усиливая тем самым разнородность его отдельных членов".
Он выписывал рецепты, указывая пилюли, которые следует принимать, чтобы исцелиться.
Но когда его мысли не воспринимают, когда ситуация в обществе ухудшается, писатель, как служитель слова, начинает пенять не на придуманные методы лечения, а на то, что рецепт неразборчив, что его слова не ясны.
Бессилие - одна из причин, почему Успенский совершает ужасное путешествие по другую сторону себя.
Во время непродолжительных просветлений он многократно повторяет о своем читателе, который должен увидеть, понять и что-то предотвратить: "Кто он? кто он!? кто он?! Нужно ли ему это?!".
Чуть поправившись, Успенский начинает отправлять письма жене с заклинаниями, что будет "писать", чтобы "оправдать надежды на меня как на писателя".
"Я ни на минуту не забываю об этой священной обязанности", - пишет он жене во время последней продолжительной ремиссии летом 1893 года.
Он словно берет жену в свидетели, гарантируя, закрепляя данное себе обещание - создать очередной рецепт, найти еще слова - надеясь, что они будут разборчивы.
Десять лет болезни были ужасны не потому, что Успенский лишился рассудка. Трагедия в том, что он вполне воспринимал действительность, не утратил память. Он осознавал происходящее, разговаривал с родными и знакомыми. И при этом - десятилетнее бессилие добавить хоть что-то к уже сказанному. Успенский закрывает руками лицо и шепчет-шепчет что-то.
Это его обычное состояние все эти годы - он словно вымаливает новые слова.
"Пропал я, погиб, совсем погиб" - слышат иногда окружающие.
Г.И.Успенский горько осознавал утрату слова и поэтому собственную беспомощность и неспособность выполнять долг.
Во время одной из прогулок со своим врачом Синани Успенский стал свидетелем обычного крестьянского невежества и бесчувствия. Доктора позвали к шестилетнему крестьянскому мальчику, который повредил спину, упав со стога сена.
Ребенок лежал больным целый год - в сарае, без особого присмотра, истощенный, в лохмотьях. Это был умирающий маленький скелет без шансов на выздоровление.
Синани с трудом удалось увести писателя. Тот хотел остаться и ухаживать за мальчиком, надеясь на чудо, на свою любовь к умирающему - чтобы любовью компенсировать хоть что-то, что не успел сделать словом.
Утром 27 марта 1902 года петербургский градоначальник генерал Клейгельс, опасаясь беспорядков, направил на Балтийский вокзал полицейский отряд во главе с приставом Пирамидовым, отличившимся по части усмирения бастующих.
Гроб с телом Г.И.Успенского встречала тысячная толпа.
Пристав Пирамидов шел от одной тележки с венками к другой, внимательно читал прощальные надписи и заносил их в записную книжку:
- А, вот тут красная. Отметим! Отлично-с.
Пирамидов - великолепный типаж и фамилия для произведения Успенского, словно вышагнувший оттуда похоронить человека, приложившего так много усилий, чтобы такие типажи оставались только на бумаге.
Пристав Пирамидов стоял в оцеплении и на кладбище, когда гроб молча опускали в яму. Клейгельс запретил надгробные речи. Отдельные предприятия в стране бастовали, их поддерживали питерские студенты.
По заключениям цензуры двадцатилетней давности многие произведения Успенского - это "в самой беззастенчивой форме проповедь социализма вообще, и в частности, пропаганда вражды между имущими и неимущими классами".
Власти опасались, что мысли писателя и воспоминания о нем могут стать призывом к беспорядкам.
Бывает, что слова живут и взывают даже спустя десятилетия. Они опаснее патронов. Наверное, случается, когда тишина - опаснее слов.
Увы, еще чаще, когда слова бессмысленны и бесполезны. Из газет: "27 июня 1902 года в лабораторию клиники профессора Бехтерева доставлен для исследования мозг покойного Глеба Ивановича Успенского. Мозг поражает своей необыкновенной величиной".
Последняя стадия деградации слов - когда они поражают своей бессмысленностью и бесполезностью.
"С лихорадочной страстностью среди обломков старого он искал материалов для созидания новой совести, правил для новой жизни или хотя бы для новых исканий этой жизни."
В.Короленко об Успенском
Представьте, что вы - циркуль.
Прежде, чем вы упадете и вас не станет, попробуйте почувствовать невероятное условие равновесия, достигнутое Успенским: установить опорную ногу в зыбучий эпицентр болезней общества, а грифельную ногу закинуть так далеко в будущее, чтобы очерчиваемая окружность вместила всех нас, и нынешних, и прежде живших.
И больше не сходить с места.
Когда многие язвы, о которых рассказал Г.И. Успенский, будут, наконец, исцелены, в том числе по его рецептам, он всё равно останется стоять на своём месте.
Накренившись. Предостережением - в отныне и навсегда выбранной опорной точке, где концентрируется, откуда растет человеческая боль, которая не должна укрываться в одном человеке, уничтожая его. Боль нужно делить на всех.
Увы, фигура Г.И. Успенского стала плохо различима на фоне других наших глыб.
Может быть, он закинул свою грифельную ногу слишком далеко, и в пространство очерченного им мира должно попасть больше горестей, чтобы, как и много лет назад, выбить искру и в свете разгорающегося пламени увидеть кровоточащие язвы.
"Надобно идти туда, где никто ничего так же, как и я, не знает, где кишит нужда в тысячах вещей, идти туда и делать то, что велит жизнь. Что именно должно найти - я не знал, но знал, что именно отсюда только и выйдет смысл моего существования, и смысл моего слова, и смысл, и серьезность жизни вообще.
И я ушел".
