Газета День Литературы - Газета День Литературы # 174 (2011 2)
Не впустить ли других басурман,
А, мой хан?
Хватит силы и их переплавить,
Нет, не сразу – века и века,
В белобрысого русского Ваню,
Чудака, простака, дурака
И – царевича с гордою кровью.
Не решить ли нам это любовью,
А, мой хан?
И от нас ли зависит судьба
Оскорблённой, избитой России?
Неужели в смертельном бессилье
Примем роль трусовато – раба,
А-а, мой хан?
Ну, решай!
Или
Всё давно и без нас уж решили?..
***
Зима в России. Много лет.
Закованы все реки льдами.
Моря отторгнуты. С салями,
Мацой и пудингом обед
Запит озёрами чудными.
Теперь их у России нет.
Зима в России. Много лет.
И сном тяжёлым спит Россия.
Ей вколот морфий. И с иглы
В Останкино стекают капли,
Как с клюва у голодной цапли,
Лягушку вырвавшей у мглы
Гнилого топкого болота.
Но чу! Зашевелился кто-то,
Кому-то там ещё охота
Холодной ключевой воды,
Простой несуетной еды,
Небес высокой чистоты?
Вставай, Россия! Это – ты!..
***
Как красиво плывёт
Светлой уточкой старым Арбатом
Чудо-девочка – милый урод,
Перед всеми уж тем виновата,
Что глубинной своей хромотой
Нарушает "гармонию" мира.
И средь буйно-бездарного пира
Красок, тряпок, дешёвого пива
Выделяется чистой душой
В обрамлении хрупкого тела.
И до нас – никакого ей дела.
Величава, красива и смела –
То спустилась Пречистая Дева
Своей верной земною сестрой.
***
В переходе подземном Арбата
Бьётся музыка грудью о гулкие камни моста.
Раствориться б и выпасть мечтает душа простовато –
Выпасть в вечность... Куда уж скромнее мечта.
***
Нас обманули – вот он рай:
В луне, застрявшей боком в туче;
В истерзанной ветрами куче
Навоза; и собачий лай;
И гордый неуёмный кочет
Извечное ку-ка-ре-ку
На верхотуре, на суку,
Захлопав крыльями, клокочет.
Вот рай… И запах молока
Так беззащитно веет сеном.
И это – вечно и нетленно,
Вне времени и на века.
И райских яблочек бока
Призывно манят прикоснуться,
Зубами впиться и – очнуться
Изгнанниками Старика…
НЕЖНОСТЬ
Застывшее в поленьях древо
Свой источает аромат.
И звёзды – сверху, справа, слева –
Дыханье благости струят.
Покой и тишь в подлунном мире.
Все катаклизмы до утра –
Часа на три или четыре –
Зависли в коме. Спать пора…
Собачье сонное смятенье
Вновь освещает путь – назад.
Луны угаснувшей затменье –
Как очищенья листопад.
Спадают тяжко горечь, пытки
Молчанием достичь глубин,
Где заиграют солнцем слитки
Грядущей нежности вершин.
Всё ей, всесильной и всевластной,
Под ноги брошено давно.
И мраком, тяжким и прекрасным,
Пресыщенно горит окно.
***
Несуетная тишь, невиданная гладь,
Быть может, даже Божья благодать
Намоленного домика вдруг снизошли ко мне,
И тени мягкие колышутся в окне,
Чтоб тайной росчерка улечься на ковёр
И воскресить забытое с тех пор,
Как помню я себя.
А время, ненавидя и любя,
Раскручивает звёздную спираль,
Но не уходит по привычке вдаль
По проторённо Млечному Пути,
А медлит, медлит – не спешит уйти.
И зависает вдруг над головой,
Стирая грань меж счастьем и бедой,
Ушедшим и стремящимся ко мне,
Дождём скользящим шелестит в окне,
Врачуя искажения души, –
Пред вечностью блаженной не спешит.
ЛОШАДЬ
Далёкое слабое ржанье
Скользит по воздушным волнам
И отблеском дальних скрижалей,
Созвучных иным временам,
Ложится волнами на душу,
Её овевая теплом.
Далёкое лёгкое ржанье –
Эпохи хрупчайший надлом.
Виктор ПРОНИН СЫПЬ ИЛИ НЕРВНЫЕ ПРИПАДКИ?
РАССКАЗ ИЗ ЦИКЛА “БОМЖАРА”
Ну, что сказать... Прихожу я как-то на Комсомольский проспект, 13, нахожу в полумраке коридора дверь в кабинет Володи, робко стучу, протискиваю свою голову в дверную щель... И что же я вижу, и что же я слышу... Вместо радостного взгляда, полного жизни и любви, вместо приветственных криков, каковые ожидал услышать, я обнаруживаю сумрачное существо, которое молча смотрит на меня взглядом не просто настороженным, а даже как бы разочарованным во мне.
– Здравствуйте вам, – говорю на всякий случай голосом слабым и подавленным виной мне ещё неизвестной.
– Садись, – ответствовал Володя голосом, от которого по стеклу окна пробежала изморозь, как по лужам при первых ночных заморозках. – Как жизнь молодая?
– Протекает помаленьку, – ответствовал я, невольно пряча "свой нестерпимо синий, свой нестеровский взор".
– Протекает или вытекает? – безжалостно уточняет Володя.
– Так вроде того, что как бы иногда, то так, то этак...
– Где Бомжара?
– Метёт, – бестолково отвечаю я, пытаясь смятенным своим умом понять происходящее. – В смысле подметает. Дворником он нынче работает. Вроде, справляется. Жильцы довольны. Комната у него в полуподвале. Женщина завелась...
– Красивая?
– Как бы выразиться, чтобы тебя не огорчить... На первом месте у неё шаловливость. И... как её... Молодость. Ну, и само собой, конечно... красота. Какая же молодость без красоты и шаловливости... А бомжара, он же это... По части женщин капризный... С кем попало не будет...
– Что не будет? – спросил Володя, и я понял – оттаивает мужик, оттаивает.
– Жить.
– Сегодня у нас какой день?
– Среда.
– И через неделю будет среда, – проницательно заметил Володя. – Я внятно выражаюсь?
– Ты намекаешь на то, что будешь ждать меня с бомжарой?
– Почему буду? – удивился Володя моей бестолковости. – Уже жду! – Он открыл дверцу тумбочки, вынул початую бутылку коньяка и щедро наполнил две, достаточно ёмкие хрустальные рюмки. – За твои творческие успехи! Привет бомжаре! – с подъёмом произнёс Володя, и я с облегчением перевёл дух – оттаял мужик. Слава тебе, Господи!
***
Капитан Зайцев несколько раз прошёл вдоль дома, всматриваясь в полуподвальные окна и, наконец, в утренних сумерках рассмотрел слабое свечение в одном из них. Он вошёл в подъезд, спустился на один пролёт лестницы, нащупал в темноте дверь и постучал.
– Входите! Открыто! – тут же прозвучал женский голос.
Зайцев вошёл. Первое, что он увидел – кровать в глубине комнаты, даже не кровать, это был раздвинутый диван. Натянув одеяло под самые глаза, на диване лежала женщина. Только её глаза Зайцев и увидел.
