Журнал Русская жизнь - Гоголь 08.04.2009
Нас пригласили к столу. Когда подали жирный бульон с рассыпчатыми пирожками, я, не предупрежденная, уже объелась рыбой в томате, фаршированными помидорами и пампушками с чесноком. Разочарование и обида хозяев были так сильны, что не попробовать всего, что металось на стол, было невозможно. При виде гуся в яблоках я застонала: не могу больше. Григорий Петрович успокоил: «А вы отдохните немножко. Сейчас выпьете моей водочки и дальше покушаете. Водку сам настаиваю на пленках грецких орехов: от всех болезней».
Отвалившись от еды, дядя Митя завел светскую беседу об истории их города, о магнате Конецпольском, основавшем местечко Смела в семнадцатом веке, о знаменитом сахарозаводчике-меценате Алексее Бобринском, при котором край расцвел. Остапенки разговор не поддержали. При упоминании о польских панах или русских капиталистах они поджимали губы. «Эксплуатировали народ, наживались, а деньги вывозили заграницу. Зачем нам про них говорить? Лучше вы нам расскажите о своих детях, кто где учится, женаты ли сыновья…»
– Раиса Захаровна, вы были заграницей?
– Не горю желанием.
Так, и эта тема – табу.
Перед сном нас еще раз накормили на убой. Белье постелили импортное, дефицитное, новое – при нас разрывали запечатанные пакеты. Ничего не жалели, предупреждали все желания.
На следующий день мы вместе пошли гулять по городу. Я в первый раз видела южный рынок. Кругом лужи, в которых плавают давленые овощи и расколотые арбузы, земля усыпана шелухой от семечек. Мужики все мясистые, пузатые, пьют пиво в тени у забора, женщины бродят в тапках без задника, на босу ногу, прицениваются к связкам лука и чеснока. Продавцы – веселые, добродушные, а покупатели берут товар не как у нас, по полкило, а ведрами, коробками. С Раисой Захаровной здоровался каждый второй, она сдержанно, с достоинством кивала. По дороге попалось старое польское кладбище. Мы с дядей Митей захотели побродить по нему, но наша хозяйка запротестовала.
– Там же нечего смотреть! Сейчас пойдем в парк Пятидесятилетия Октября на выставку цветов, а через час начнется концерт бандуристов.
Мы с дядей Митей вздохнули, переглянулись и поплелись за Раисой.
На следующий день мы, слава Богу, уезжали в дом отдыха. За два дня прибавили по нескольку килограммов, а неистребимый райкомовский дух, который веял в хлебосольном доме Раисы Захаровны, доконал нас. Утром я услышала, что Раиса звонит по телефону.
– Автобаза? С вами разговаривает Остапенко. Подайте машину к одиннадцати часам. Надо отвезти людей в Сокирно, на обкомовские дачи.
Раиса уже была не у власти, на пенсии, но ее приказы выполнялись, по инерции. Ровно в одиннадцать пришла «Волга», и мы покатили в Сокирно. По дороге наша хозяйка велела шоферу завернуть в колхоз «Червонный шлях», где нам тоже были рады. Председатель колхоза лично тряс яблони, а секретарь сельсовета собирала яблоки в корзину. Потом перешли к сбору груш и слив для дорогих гостей из Ленинграда. Шофер отнес плоды в машину, где уже лежали коробки со снедью, приготовленные Раисой «на дорожку». Дальше на пути нам попалась птицефабрика «Вперед», заехали и на птицефабрику. Тут для нас провели экскурсию, рассказали о достижениях, показали переходящее красное знамя. Пока апоплексического вида директор докладывал о ходе соцсоревнования по увеличению яйценоскости, нам успели забить и ощипать пять кур. Куры были упакованы и уложены в багажник. «Свеженьких поедите», – сказал директор на прощание и просил заезжать к нему запросто, как принято у добрых друзей.
Десять дней на обкомовской даче пролетели, как один волшебный день. Широкий чистый Днепр под окнами, песчаные пляжи, уходящие за горизонт, летние кухни перед каждой дачей, автолавка, приезжающая через день из Черкасс, с обкомовской базы. Как щедра была ты, земля Украины, к своим партийным работникам!
Мы с дядей Митей часто гуляли по дубравам. В России нет дубрав, там другие леса. А на Украине – шелковистые травы, тихие извилистые речки. Однажды, гуляя, мы увидели в одной из них оторвавшийся от чего-то кусок земли с кустом шиповника, усыпанным цветами и плодами. Куст тихо плыл вперед по течению, прибиваясь то к одному берегу, то к другому, и опять устремляясь к неведомой цели. Этот плывущий куст запал мне в душу.
С остальными отдыхающими мы не общались, только здоровались. Украинская партноменклатура смотрела на нас косо, особенно жены. Кто такие? По какому праву отдыхаете на нашей заповедной территории? И правда, по какому праву? Я каждый день заклинала дядю Митю не заводить с партийным начальством разговоры о Библии, о гуннах и готах, о немецких мистиках и буддийской философии – его любимых темах. «Дядя Митя, не надо! Нас неправильно поймут, тут и слов таких не слыхали. Потерпите до Ленинграда». Нет, один образованный, начитанный товарищ там был – замзавотдела пропаганды из Кировограда. Он подошел ко мне на пляже, когда я была одна.
– Скажите, вы живете у нас вместе с Алексеем Толстым? Я узнал его по портрету. А жена утверждает, что он давно умер.
– Это его сын, Дмитрий Алексеевич.
– Что вы говорите! Одно лицо. Пойду, расскажу жене.
Эта новость разнеслась по обкомовским дачам, и на нас стали смотреть с любопытством. Но настала пора уезжать. Остапенки снова прислали за нами машину, и мы отправились на вокзал, заехав на минутку попрощаться с нашими благодетелями. Старики обняли нас и расплакались.
– Будем по вам скучать. Обязательно приезжайте на будущее лето, достанем вам хорошие путевки по Днепру. Напишите, как доехали.
Опять появились корзины с домашним вином, копченые колбасы, соленый шпиг, прошлогодние сухофрукты. «Берите, берите, не обижайте нас. Привезете гостинцы своим деткам».
Я тоже готова была расплакаться. Кто мы им? Случайные прохожие. А приняли нас сердечно, как родных детей.
С того августа прошло больше двадцати лет. Я больше с ними не встречалась. Ни Раисы Захаровны, ни Григория Петровича уже нет в живых. Сейчас я вспоминаю их как помещиков районного масштаба, простодушно любивших советскую власть, не ведая, что скоро все рухнет, ведь ничто не предвещало беды, знаков-то не было.
Да и чудесную, золотую Украину давно унесло течением, как тот куст.
В виде Психеи
Портреты и портретисты
Екатерина Шерга
I.
Портрет – предмет роскоши в наши дни. Тяжелая, громоздкая, бессмысленная, но необходимая в богатом хозяйстве вещь. Как часы в дубовом футляре высотой в полтора человеческих роста (кстати, именно их чаще всего изображают на заднем плане). Портрет – признак определенного статуса. Тут сразу вспоминается армейская присказка про то, что полковнику полагается пить водку, а вот дослужится до генерала, так имеет законное право переходить на коньяк. Могу сказать, что я видела десятки генеральских портретов, но ни одного портрета полковника.
Но нужно еще напомнить потребителю, что ему стоит потратить деньги именно на этот статусный предмет. Ведь современный человек и так живет среди утомительного изобилия собственных изображений. Здесь на помощь придет реклама. За последние полтора века она не сильно изменилась. Живописцев преподносят примерно так же, как в свое время господина Чарткова: «Хвала вам, художник! Виват, Андрей Петрович!» Единственное новшество в том, что наша эпоха тяготеет к написанию самых обыденных слов с большой буквы. Поэтому в современном варианте те же слова выглядели бы так: «Хвала Вам, ХУДОЖНИК!!!» Да еще и были бы выделены серебристым или ядовито-зеленым цветом, благодаря незаурядным возможностям современной полиграфии.
Такая реклама подстерегает читателя на страницах глянцевых изданий. Только это не «Вог», не «Эль», которые читают девицы с макбуком и томиком Коэльо. И, конечно же, не «Космополитен» для секретарш.
Нет, это совсем другие журналы. У них простые и хорошие названия. Например – «Элита общества». Или же – «VIP». Скользкие, как рыбины, тяжелые, как могильные плиты, эти подарки состоятельным господам не продаются в киосках. Они лежат в фитнес-центрах, в дорогих ресторанах, в хороших автосалонах. Рублевка буквально ими устлана. А на обложке – не Наталья Водянова или Сара Джессика Паркер, а какой-нибудь сенатор или тюменский бизнесмен, у которого рука толще, чем талии нынешних фотомоделей.
На этих Собакевичей, а также на их супруг рассчитаны объявления портретистов. Заказчику мастера кисти собираются льстить и откровенно об этом предупреждают, объясняя, что на их портретах предстают люди такими, какими они хотят себя видеть. Что касается сюжетов, тут и вовсе ничего не изменилось. Почтенный отец семейства увидит себя окруженным семьей. (Елена Флерова «И. Д. Кобзон в кругу семьи».) У гражданского сановника побольше будет прямоты, благородства в лице (портреты руководителей Сельхозакадемии работы Виктора Дерюгина). На картине кисти другой популярной портретистки, Людмилы Реммер, певица Наталья Сенчукова натурально изображена в виде Психеи. Белоснежный античный наряд с несколько большим чем надо количеством разрезов. Подобно крылышкам развеваются легкие обрывки ткани. На заднем плане – горстка античных храмов.
