Л. СИМОНОВА - Надо посоветоваться!
Подговорила девчонок. Весь день мы работали «самым лучшим образом», а к вечеру узнали, что наша ученическая бригада выполнила норму взрослых ткачих и что у нас совсем не было брака.
Я стала настоящей ткачихой, обслуживала десять станков, на фабрике меня хвалили, дома радовались.
И тут началась война.
Во время войны делать все «самым лучшим образом» значило работать не по мере сил и умения, а сверх силы и выше умения. Мужчины с фабрики ушли на фронт, кому-то надо было выполнять мужскую работу — наладку станков. Я вызвалась учиться на помощника мастера, выучилась и ничего — справлялась! Даже трудно было потом возвращаться к станку, снова набирать скорость. Но мирная жизнь началась, а пришли мы к ней раздеты-разуты. Пообносились вконец. И, конечно же, так хотелось, чтоб все были одеты «самым лучшим образом»! Поэтому я с радостью вернулась к ткацким станкам.
Да и не могла бы я расстаться со своей профессией! Очень она мне к тому времени понравилась и казалась почетной. В войну фабрика выпускала диагональ — из нее шили гимнастерки, и мы очень этим гордились: шутка ли — армию одеваем! А теперь пошли легкие нарядные ткани. Идешь летом по улице, увидишь платье, твоими руками сотканное, и, как знакомому, ему улыбнешься. Прохожие оборачиваются: вот, мол, чудачка!
Я подала заявление с просьбой принять меня в члены Коммунистической партии. К этому времени мне казалось, что я научилась думать не только о том, как мне лучше выполнить свои обязанности, но и о том, как лучше организовать работу на всей нашей фабрике.
Работа у ткачихи не то чтобы трудная, а канительная. Чуть зазеваешься — сразу брак. Операций много, и каждая требует большой точности, внимания. Но между операциями кусочки времени остаются — где минута, а где три. Если их не потерять, а припрятать и сложить вместе, глядишь, наберется время на лишний станок. Я попробовала сама, а потом и всем предложила перейти на обслуживание большего числа станков. Продукция фабрики увеличилась, выросли заработки ткачих — тоже не последнее дело.
Когда мое заявление о приеме в члены КПСС обсуждали в райкоме партии, оказалось, что все обо мне знают и давно интересуются моей работой.
Секретарь райкома предложил:
— Принять, не задавая вопросов!
Вся страна готовилась к празднованию юбилея Владимира Ильича Ленина.
Я подумала, что, может быть, сумею обслуживать еще одну машину сверх нормы.
Никому об этом не сказала, а положила себе с утра увеличить скорость. Но, как видно, темп взяла слишком быстрый: сбилась с ритма, рука задрожала и — хлоп! — уронила моток ниток на пол. Нагнулась поднять, а уж он весь грязный: наладчики смазывали станок, накапали кругом маслом.
Дело, впрочем, обычное, за смену каждая ткачиха сколько-то мотков почему-нибудь да загубит, к этому мы привыкли. И тут меня как осенило: ведь если следить за порядком построже, если беречь не только каждый моток, а и каждую нитку, которую мы, заправляя в барабан, отматываем не скупясь, — это сколько же пряжи можно сберечь!
К предложению моему поначалу отнеслись с опаской: что там можно, мол, наработать, сэкономив несколько ниточек? Прислали, впрочем, двух экономистов. Стояли за спиной чуть не полную неделю: изучали условия труда. Потом определили: все, мол, верно, экономия должна быть большая. Но и они неточно предсказали: все ткачихи подхватили мой почин, и на сбереженном сырье фабрика не один, не два — четыре дня проработала! День рождения Ленина и еще три следующих.
Такой был наш подарок.
Мне часто говорят лестные, красивые слова: «У вас талант, призвание». А мне странно это слышать. Я никогда не хотела стать знаменитой. Просто на каждом месте, где волей или неволей оказывалась, я старалась свое дело выполнять самым лучшим образом.
И вот что я заметила. То, что было самым лучшим для меня и моих товарищей, всегда оказывалось самым разумным и для всей нашей страны, всегда встречало поддержку и радовало людей.
Впрочем, чему тут удивляться? Ведь мы с тобой, мои и твои товарищи — это и есть наша страна! А кто же еще?
И. Н. МЕЗЕНЦЕВА
ПЛОХО БЫТЬ ЯБЕДОЙ
Когда я был в санатории, к нам через дырку в заборе однажды забежала собака. Она была черная и с белыми пятнами над глазами. Мы накормили ее, потому что она была совсем голодная. На следующий день мы снова увидели ее. Она сидела в кустах и тихо скулила. У нее была перебита лапа: это сторож ударил ее палкой, когда хотел выгнать. Но собака не захотела убегать и осталась. Мы спрятали ее в нашем шалаше, который стоял за забором, кормили ее и лечили. Потом лапа зажила, и мы решили немного погулять с нашей собакой. Но когда мы возвращались обратно, нас заметил один занудный мальчишка из нашего санатория. Он стоял за забором и ехидно улыбался. Мы попросили его никому не говорить о собаке. Он обещал и даже взял самый хороший значок из коллекции Валерки Дубинина. А на вечерней линейке нас вдруг назвали несознательными и еще злостными нарушителями порядка. А этого мальчишку похвалили и сказали, чтобы он всегда так делал. Он стоял и улыбался, как хвастливый герой. А на самом деле был обыкновенным ябедой.
Алик СИДОРОПУЛО, г. Свердловск. Алику СИДОРОПУЛО отвечает командир морского и юнкоровского отряда при журнале «Пионер» И. Н. МЕЗЕНЦЕВА.Ну что действительно надо было этому парню? В самом деле о порядке заботился? Так зачем обещал молчать, да еще за значок?
А потом, трусливо оглядываясь, потихоньку шептать на ухо кому-нибудь из взрослых.
«Ябеда — это человек, который выдает чужие тайны из-за трусости», — пишут четвероклассники 35-й школы Севастополя. «И из-за собственной выгоды, просто чтобы похвалили», — добавляют девочки из Перми. «Он может из мести делать своим товарищам неприятности», — пишет Коля Рудиков из Белгорода. А его товарищу Гияру Виляеву все это немного непонятно. Ну какая тут выгода или радость? Разве ябеда что-нибудь хорошее делает, что его стоит хвалить?
«Тогда, может, ябеда — это просто слабак, который из-за этого злится и готов поэтому делать людям гадости? — предполагает Саша Башкуров, тоже из Белгорода. — Мне, например, ябед жалко. Если человек ябедничает, значит, он признается в собственной слабости, значит, он больше ничего не может, только злиться и вредить. Сильные никогда не ябедничают».
«А если в самом деле иногда силы просто не хватает? — отвечает ему Вадим Шкляев из Иркутска. — Вот у нас в классе был второгодник Женька. Он ко всем цеплялся, колотил, ножки подставлял, бил поодиночке. Вот и я начал потихоньку от всех рассказывать про него нашей учительнице. Ему попадало, а он не знал, из-за кого. И в конце концов стал вести себя лучше».
Да, Вадим, трудно вам живется в вашем шестом классе. И все из-за какого-то одного Женьки. Но ты посмотри: и ловит он вас поодиночке, и рассказываете вы про него поодиночке, и даже, как быть, решаете отдельно. А вы попробуйте что-нибудь вместе. Не несколько человек, а всем отрядом. Да Женька этот девчонок-то испугается на улице, если их будет много.
«Я не понимаю, разве сказать правду — это значит ябедничать?» — очень запальчиво поддерживает Вадима Надя Ольховик с Украины. У них в школе был мальчишка, которому объявили бойкот. Не друзья так решили, не одноклассники, а учителя. Директор школы запретил всем с ним дружить. Не послушался только один ученик. Надин одноклассник. Увидев его с Мишкой, которого полагалось бойкотировать, Надя и рассказала об этом своей классной руководительнице. А Юра, «нарушитель», сразу: «Ябеда!» «Может, я и в самом деле ябеда? — уже как-то неуверенно спрашивает Надя в конце письма. — Но я ведь правду сказала...»
А ты заметила, Надя, мы ведь про неправду вообще пока не говорили. И Алькин враг, помнишь, с его письма мы начали, и Вадим Шкляев — разве кто-нибудь из них говорил неправду? Про собаку с перебитой лапой, про второгодника Женьку? Вадим даже считает, что его действия отряду пользу принесли, так почему же он все равно сам называет себя ябедой? Может, дело не в том, чтобы правду сказать, а в том, как ее сказать? А может, иногда и не стоит говорить? Разве обо всем на свете надо сообщать, докладывать, рассказывать?..
А другая большая группа ребят из разных городов почему-то пишет только о стеклах. О разбитых, конечно. И решают они только одну проблему: должен признаваться виновник или не должен, выдавать его или нет? Как будто каждый из них никогда не разбивал стекол и не помнит, как бывает грустно и тоскливо тому, кто нечаянно попал в это несчастное окно мячом во время азартной футбольной баталии. Ведь вроде бы только что играли все вместе и было все хорошо и весело, и вдруг... Почему за стекло, разбитое в общей игре, должен отвечать один?
