Газета Дуэль - 2008_ 29 (577)
КУЛЬТУРА И КУЛЬТПАСКУДСТВО
КАТЫНЬ
Я ждал фильм Анджея Вайды «Катынь» с искренним интересом. Знал, что будет показано, но как будет рассказана история катынской трагедии, было для меня загадкой. Знал, что автор марксистско-правоверной «Земли обетованной» и оппозиционно-либерального «Человека из железа» не может при очередной «смене вех» в Польше не снять националистического китча. «Катынь» была снята в период правления пресловутых братьев-близнецов Качиньских и стала приговором их русофобской политике.
Катынская трагедия — дело темное. И хотя первый президент России поспешил покаяться в вине советского правительства в казни польских офицеров в Катынском лесу под Смоленском, историки до сих пор не могут придти к общему мнению, в каком году произошла казнь — в сороковом или сорок первом? Кто расстреливал поляков — НКВД или Гестапо? Не ясны и масштабы трагедии. Сначала говорили о двух тысячах расстрелянных (комиссия Генпрокуратуры России в 90-е достоверно установила гибель 1803 человек, при этом захоронены в Катынском лесу они были в 20-30-40-е гг.), затем о пятнадцати, теперь о двадцати двух. Создавались многочисленные комиссии, писались монографии, велись журналистские расследования, но правда не найдена по сей день. Это принципиальные вопросы, но режиссер сознательно дистанцируется от непростых и неоднозначных фактов. Единственный документ, по которому восстанавливается цепь событий, подчеркнуто антиисторичен — найденный в могиле дневник расстрелянного ротмистра.
В течение всего повествования А.Вайда настойчиво и убежденно доказывает, что расстрел под Смоленском — главный «польский вопрос», от правильного ответа на него зависит будущее польского народа, его национальное и государственное самоопределение, его «посыл» человечеству. При этом не принимается во внимание фактор времени — с момента трагедии прошло 70 лет. Не учитывается общая обстановка начала сороковых — грандиозная мировая война. Вайда не задумывается о том, что несколько тысяч казненных — капля в океане смертей и страданий военного времени. Приведем статистику — во время Второй мировой каждый день уносил почти 30 тысяч жизней — русских, французов, поляков, сербов. Каждый день Великой Отечественной войны стоил советскому народу 23 тысячи жизней. А освобождение Польши от нацистов ежедневно уносило жизни трех тысяч советских воинов. Да и население самой Польши «поубавилось» на 6 миллионов человек. Я знаю статистику и не боюсь ее. Готов ли А. Вайда взглянуть в глаза фактам?
А вот еще факты. Воинственная и гордая Польша с миллионной армией сдалась немцам через две недели. Через пять дней после начала войны польское правительство бежало из Варшавы в Брест, а еще через несколько дней — в Румынию. На день дольше в горящей столице задержался главнокомандующий маршал Рыдз-Смигла. Почти нигде не оказывая нацистам организованного сопротивления, сотни тысяч вооруженных поляков беспорядочной толпой отступали на восток. Зададим страшный для поляков вопрос: а хотели ли они воевать, сопротивляться? Еще статистика. В осажденной Варшаве в народное ополчение вступило (кстати, по призыву коммунистов и других левых партий) 6 тысяч жителей. А в 1941-м в сравнимом с Варшавой по численности населения Ленинграде — почти 350 тысяч человек, полмиллиона влились в трудовые армии, строившие оборонительные сооружения. Так выигрываются войны… Конечно, мы никогда не забудем героических защитников военно-морской базы в Гдыне и полуострова Хель, подводников, пробившихся в Англию для продолжения борьбы, гарнизон крепости Модлин, месяц сражавшийся в полном окружении. Безумную храбрость польских улан, лавой с шашками наголо атаковавших танковые колонны вермахта.
Попавшие в плен польские офицеры (сплошь в новеньких мундирах, не запятнанных кровью и гарью сражений) не рассуждают о столь «высоких» материях. Они заняты более важным делом — хранят в сердцах «польскую идею». Осмелившийся задать вопрос о причинах поражения поручик подвергается остракизму сослуживцев. Очевидна и дальнейшая его судьба. Он «катится по наклонной»: вступает в просоветскую Армию Людову (воюет всю Отечественную…). Но затем польский патриотизм берет верх — офицер в пьяном угаре раскаивается и кончает с собой. Так просто решает проблему режиссер. Но остаются вопросы у зрителя: если всех польских офицеров казнили, кто тогда в составе сформированных в СССР польских армий освобождал родную Варшаву и брал Берлин? Кого через Иран переправили на подмогу англичанам и американцам на итальянский фронт? Кто восстанавливал послевоенную Польшу? Значит, был какой-то отбор. А вдруг расстреливали не всех пленных, а только полицаев и карателей, антисоветских партизан? Известно, что в 39-40-м нацисты поощряли антисоветские выступления на только что освобожденных польских землях.
Не говорится в фильме ни слова об участии Польши в предвоенном «Мюнхенском сговоре». Всего за год до катастрофы сентября 1939 года польская военщина участвовала вместе с гитлеровцами в разделе Чехословакии, оккупировав Тешинскую область с 23 чешского населения. Не говорится и о предательстве англо-французских друзей, распалявших воображение гордых шляхтичей о будущей Великой Польше («от моря и до моря»), а затем бросивших союзника на произвол судьбы. Мало кто вспоминает в Речи Посполитой о судьбе польских офицеров, надменно отказавшихся вступить в польскую армию, формировавшуюся советским руководством. И.В. Сталин разрешил им через Иран выехать в расположение англо-американских войск в Италии. Отплывавшие на кораблях из каспийской бухты шляхтичи демонстративно рвали советские деньги и посылали на берег проклятия. А по прибытии в Италию были безжалостно брошены в лобовую атаку на немецкий укрепрайон Монте-Кассино (погибли сразу и почти все). Об их гибели в цветущем поле поляки сложили песню «Червонные маки». А какие песни сейчас популярны в Варшаве?
Ни словом не обмолвился А. Вайда и об истинных причинах действий Советского Союза по аннексии восточных областей Польши в сентябре 1939-го. Действительно, по Пакту Молотова-Риббентропа победившие державы устанавливали границы сфер влияния. Но поляки забывают, что восточная граница разделила собственно Польшу и отторгнутые в 1920-м территории с преимущественным украинским и белорусским населением (из 16 миллионов жителей присоединенных к СССР территорий 10 были украинцами, 4 — белорусами и 2 — польскими переселенцами-«осадниками», появившимися на этих землях в 20-е годы ХХ века). Вайда показывает пустынные улицы освобожденного «Советами» городка, колонну дико орущих оборванных красноармейцев и жмущееся по стенам польское население. В действительности подавляющее большинство западных украинцев и белорусов засыпали цветами советские танки, приветствуя падение «панской» власти, запрещавшей «братьям-славянам» учиться и читать на родном языке, устраивавшей погромы и репрессии. Благостную картину а-ля-Вайда разрушают опять же исторические факты: украинские националисты в 90-е серьезно рассматривали воссоединение украинских земель 16 сентября как дату общегосударственного праздника — Дня Незалежности. Это при их-то нелюбви к «красным»! Напомним полякам, что и резали их прежде всего бандеровцы — 40 тысяч человек в 43–44 гг. От геноцида польское население спасла опять же наступающая русская армия.
Вайда представляет пленных офицеров — мучениками за польский народ и за веру. «Элита», «герои» — какими только словами не превозносят жертв Катыни. Прекрасные лица, подогнанная форма, блеск наград — режиссер призывает нацию любоваться своими офицерами. В среде пленных царит патриотическое единомыслие, диалоги выверены, мысли мудры. Не стал бы подвергать остракизму мифотворчество Вайды. Может быть, и нам стоило бы задуматься, что патриотический подъем в нашей армии и обществе наступит тогда, когда мы перестанем показывать своих воинов тупицами и лентяями, оборванцами и «штрафниками».
Вайда в буквальном смысле слова «молится» на своих соотечественников. Польские офицеры в Козельске. Их разместили в изгаженном и обобранном (русскими, разумеется…) православном храме. В жуткой и темной стране поляки празднуют Рождество, ждут первой звезды в беспросветном небе. Они стоят в проходах между четырьмя кубами нар, пересечение проходов образует крест, который заполняют поляки. Вид сверху: в центре креста светлый лик генерала, читающего слова молитвы. Неземной свет исходит от живого креста… Еще образ: молодой поручик падает в ров, сраженный пулей энкавэдэшника, в руках он сжимает четки с распятием. Советские солдаты забрасывают ров землей. Но не могут засыпать руку с крестом. Победа Света над темной советской силой! Еще один образ, апофеоз. Жена ротмистра ищет среди убитых и тяжело раненых своего мужа. Она замечает ксендза, читающего молитву над накрытым шинелью телом. Узнает шинель мужа — на ней синяя орденская ленточка! Прекрасная полячка бросается к телу, срывает с него шинель… А под шинелью изваяние Христа, сброшенного советскими пулями с церковной стены. Польское искусство, искусство последней христианской страны Западной Европы, все еще обладает мистической силой. Этот образный ряд сильнее американских пропагандистских агиток.
