Алексей Павлов - Отрицаю тебя, Йотенгейм!
У тебя суд был что сказали? неожиданно обратился ко мне офицер громовым голосом.
Товарищ прокурор достал справку, что я здоров, и счёл необходимым оставить меня под стражей, ответил я и начал восхождение по лестнице.
Пидарас товарищ прокурор! загремел за моей спиной голос так, что я невольно оглянулся. Молодец, что ходишь на прогулку! чеканным шагом офицер двинулся по коридору. Вот так, доброе слово и кошке приятно.
В хате оказались шахматы, и игрок прибыл хороший. Убеждённый бандит, парень из Чебоксар, как и положено братве, давно готовился к тюрьме и наконец её получил. «Вот так жить этой жизнью» говорил он. Готовиться-то он готовился, только язык оказался слишком длинный. Как только наш великан Серёга (в России одни Серёги) продирал глаза, сразу начинался словесный понос: про Афган, про то, как Серёга был смотрящим за городом Урюпинском, про следователя, которого утопит, про недвижимость, религию, погоду, про то, что Слава-дорожник сморкается неправильно слова лились потоком до самого отхода их источника ко сну. Находиться с таким человеком в одном помещении изысканная пытка, но большинство уже привыкло и к этому, а чебоксарский узрел в нем брата, как ни отвлекал я его шахматами.
Вот мы мента один раз поймали, нёс околесицу Серёга. А чебоксарский уже согласно и отзывается:
О! Мы тоже! Они на стрелку приехали, а мы узнали, что они менты. Так мы их в грязь втоптали. Федя у них над башкой из ТТ как дал, так они и за пушками лезть раздумали! А Пиня лом взял и менту поперёк хребта как перепаяет! в восторге повествовал чебоксарский, оторвавшись от шахматной доски.
Я, когда за Урюпинском смотреть перестал, в Москву подался, в тон ему понёс Серёга. На Клязьме мы обосновались, земли купили, чего-то так взяли, санаторий под себя прикрутили, с лесом, с полями; оно, знаешь, хорошо, можно чего-нибудь построить, все своё, своя рыбалка, своя охота, девок сколько хошь, грибы, ягоды, баня на все место есть; кладбище можно своё сделать.
Есть у нас своё кладбище, внимательно разглядывая позицию, гордо промолвил чебоксарский.
Я что плохой ход сделал? изумился он, когда я молча постучал кулаком по голове, пока Серёга, тусуясь, шёл к тормозам, продолжая говорить.
Да нет, нормальный. Смелый, можно сказать.
Ну вот! А ты! Ходи!
Через день чебоксарского вызвали слегка. Долго его не было, потом заглянул вертухай и взял с собой двоих: помочь мол надо. Они и привели под руки чебоксарского. "Ну, что? поинтересовался Сергей. «Били, едва ворочая языком, ответил любитель поговорить. Долго били. Часа три… Вот так жить этой жизнью…» «Кто бил?» «Следак. У кума. И кум тоже…»
Отлёживался чебоксарский дня три, а когда стал вставать, вертухай опять позвал его «слегка». На этот раз чебоксарского принесли. На лице следов не было, но на тело лучше было и не смотреть. "Ну, что? опять поинтересовался Сергей, когда чебоксарский открыл глаза. «Двадцать два… убийства… дали… на выбор… два любых… Вот так … жить…» прохрипел чебоксарский. Прийдя в себя, в шахматы он больше не играл и, большей частью, молчал, что-то мучительно вспоминая. Его заказали с вещами. Наступила, видно, опять моя очередь.
Это на словах все смелые, а как до дела все другое, подступился ко мне Серёга. Вон чебоксарский кремень, а два убийства, хошь не хошь, на себя примет. И тебя расколют.
Я молчал.
Просто тебя не били ещё.
Я молчал.
К ночи Серёга отодвинул проволочкой заслонку шнифта и негромко изумился: «Твою мать!.. Полный коридор в камуфляже и масках!» Отступив от двери, растерянно сказал: «Что делать будем? маски-шоу». Что это такое, все слышали. Это значит, что в хату врывается спецназ и бьёт всех без разбора и ограничения. Помню, как в хату 135 зашёл резерв. Тогда никого не тронули, но было видно, каким страхом наполнились глаза некоторых опытных арестантов. Резерв, спецназ или кто ещё какая разница, главное одеться потеплее, и я стал надевать на себя все, что было. "Бесполезно, обречённо и зловеще проговорил Серёга. Лица арестантов побледнели. «Да, наверно» согласился я, застёгивая бандажный пояс. Серёга внимательно смотрел на меня и после паузы провозгласил:
Шутка. Нет на продоле никого.
Нет так нет, ответил я и стал не спеша снимать куртку.
Ну и шутки у тебя, высказался кто-то.
Тюрьма, будучи маленькой моделью государства российского, есть институт лицемерный, и верить в ней нельзя никому. Не верила тюрьма и мне. Серёга взялся прорабатывать вопрос, по какой причине кто находится в столь привилегированной хате, как наша. «Ясное дело за бабки! восклицал он. Все заплатили, а ты ещё не платил скоро тебя отсюда уберут. На общак. А заплатишь оставят. Или ты кому заплатил?» в ответ на что я благожелательно улыбался, покуривая сигареты, и молчал и хрен чего можно было извлечь из этого молчания. Серёга кипятился, и кончилось это тем, что ночью в кормушку заглянул вертухай: «С хаты пятьдесят рублей. Если через пять минут не будет, вся хата пойдёт на сборку». «У кого деньги есть?» спросил Серёга, глядя на меня. Я не спеша стал собирать вещи. Полтинник нашёлся у дорожника Славы, а Серёга перешёл к другой теме, от которой уши встали торчком. Уже с полгода никем из стукачей она не обсуждалась. А именно тема мести следователю и побега в случае освобождения из-под стражи. Ещё Ионычев говорил: «Как же мы Вас, Алексей Николаевич, отпустим Вы же на нас зло затаите». Супер! Значит, речь идёт о свободе. Серёга к теме подкрадывался плавно, продуманно. Начал с того, что сам при первой возможности уйдёт в бега, предварительно умертвив следователя. Тут я отмалчиваться не стал:
Грех, Серёжа, убивать. Ты же христианин, в бога веришь, каждый день Серёжа творил молитву перед иконостасом, прилепленным к тормозам, как ласточкино гнездо, с возжжением свечи под образами. Следователь он тоже человек, только заблудший, его простить надо, а не убивать.
Нет, убью не соглашался Сергей. И ты убил бы, если б смог; это сейчас ты так говоришь, а потом кровь закипит и с гранатой пойдёшь!
Нет, не пойду. Я вообще против насилия. Сказано: если ударят по левой щеке подставь правую. И не убий. За это нет прощения.
Бог меня простит, он меня любит. Я замолкал, но осуждающе и убеждённо качал головой.
А что если бороду того… вжик, вжик и никто тебя не узнает, неожиданно азартно восклицал Сергей.
Нет, надувался я как индюк и, воздев палец к лампочке, с убеждением патриота поучал хату: «Бегает тот, кто виноват!» (Между прочим, умным выглядеть тоже не всегда хорошо).
И все-таки что-то должно было измениться к лучшему, потому что без заявления вызвали к врачу. Злобная женщина была мне знакома, раньше она была как неприступная крепость, теперь же участливо поинтересовалась, как я себя чувствую. «Да, у нас нет специалистов и необходимого оборудования, но все же чем-то попробуем помочь. Если хотите отправим на больницу в Матросскую Тишину». Нет, как будто не ослышался… От больницы отказался. Желанная когда-то, теперь она казалась отвратительной и не в меру опасной. Вызвали слегка, явно не к адвокату, потому что зал со следственными кабинетами мы прошли насквозь, и заперли в каком-то боксике, где люди бывали реже, это чувствовалось по запаху, кроме того, в абсолютной темноте, с продола в щели свет не проникал, отчего время потерялось сразу и ощущение себя ушло вместе с временем. Ожидание оказалось не в меру долгим, а когда вывели на свет, я оказался в кабинете без окна лицом к лицу с Толей, конвоиром, доставившим меня в Москву. Толя был пьян, вежлив и развязен. Казалось, что за год он вырос, огромные руки и ноги с трудом помещались за столом, я перед ним был как высохшая птица.
Здравствуйте, Алексей Николаевич. Помните меня? дыша перегаром и нервничая начал Толя.
Нет, не помню.
Я же Вас в Москву привёз. Это же я Толя!
Не помню.
Ну как же… Ладно. Долго ещё молчать будешь?
Вплоть до суда или свободы.
Может, хотите все рассказать Сукову?
Без проблем Меняйте меру пресечения расскажу. Только вряд ли рассказ вас порадует.
Почему?
Рассказывать нечего.
А Вам и рассказывать не надо. Все известно. Надо только дать показания и признаться.
Кому надо?
Толя смутился (нестойкий оказался гестаповец):
Так, значит, с Суковым говорить будешь?
Как же я с ним говорить буду, если он сказал, что не придёт.
Мы Вас отвезём к нему. На хорошей машине. Специально только Вас одного. Никого так не возят. А генерал,, действительно, к Вам не придёт. Его слово закон.
Его проблемы.
Нет, это твои проблемы! Годы будут идти а ты будешь сидеть и сидеть, следующее продление под стражей тебе Генпрокурор подпишет ещё на год. А потом года за судом, а потом на зону. Доживёшь ли. Ведь со здоровьем плохо или я неправ? А у нас есть служба охраны свидетелей. Переведём тебя в статус свидетеля и конец тюрьме, свобода; может, даже за границу разрешим выехать.
То есть признать себя виновным и сразу стать свидетелем?
