Александр Горянин - Традиции свободы и собственности в России
Понятно, что власти были идейно ближе нестяжатели, но им мешала собственная принципиальность. Так, Вассиан Патрикеев, воспротивившись разводу и второму браку Василия III, тем самым упустил политическую выгоду для своей партии. Сильвестр в 1547 году, во время пожара Москвы, произнес обличительную («кусательную») речь против молодого Ивана IV, будущего Ивана Грозного, обвинив того в буйстве и иных грехах. Правда, вслед за этим он был, против ожидания, приближен к царю, однако не воспользовался случаем: после поражения нестяжателей (и царя!) на Стоглавом соборе сблизился с боярской оппозицией, а в 1560-м удалился от двора.
Итак: трем царям подряд не удается провести на соборах угодные им решения, постоянно налицо княжеская оппозиция Кремлю, не дремлет и Дума (именуемая в современной литературе Боярской), важнейший орган управления страной, история которого не прерывалась с X века до Петра I, соперничали идеолог дворянства Иван Пересветов и боярства — Андрей Курбский. Могла ли политическая борьба такого накала происходить без партий, пусть неформализованных? А где они были формализованы в былые века? Может быть, партии Тюдоров и Стюартов выдавали членские билеты и имели партийные организации? Или шведские «колпаки» и «шляпы»?
Разнообразие политических и социальных воззрений — это разное видение будущего. Для русской публицистики XV-XVI вв. характерны и геополитические проекты (Филофей с его «Третьим Римом»), и конкурирующие предложения о развитии страны.
Автор одного из таких предложений — Ермолай Прегрешный, священник церкви Спаса на бору, выдающийся писатель своего времени, автор трактатов «Книга о Троице», «Зрячая пасхалия», а главное — прелестной и трогательной «Повести о Петре и Февронии» («новых чюдотворець муромских»), истории любви князя и крестьянки. В своем трактате «Благохотящим царем правительница и землемерие» (или просто «Правительница») Ермолай Прегрешный предложил большую программу преобразований в экономике, податной системе, военной службе, особенно настаивая на свободе беспошлинной торговли. Стремясь облегчить положение крестьян, он убеждал оградить их от произвола землемеров и сборщиков, призывал заменить денежные подати натуральными (в размере пятой части производимого), освободить крестьян от выполнения ямской повинности, переложив ее на города. Его заботит экономическая база поместного дворянства, в котором он видит важную опору государства. Выше у нас шла речь об этом новом для XV-XVI веков сословии. Выражая интересы этого сословия, Ермолай Прегрешный предлагал выделять землю (трактат содержит целое руководство по измерению земли) дворянам-«воинникам», причем размер надела зависел бы от военного чина. То есть, дворяне должны были стать, совсем по Гайдару, ратными служащими государства, кормящимися от землевладения. Они должны были жить в городах для быстрейшей мобилизации в случае государственной нужды. Этот план (в том виде, в каком его предлагал о.Ермолай) осуществлен, как мы знаем, не был, поместное землевладение не возобладало.
Ермолая Прегрешного отличало то, что он стремился победить зло ненасильственными способами, путем постепенных преобразований. Совсем не таков его современник Иван Пересветов. Много лет он провел в качестве наемника, служа то венгерскому королю Яну Заполе, то Фердинанду I Габсбургу. Из Европы он привез убеждение в том, что самый идеальный строй — военная монархия. 8 сентября 1549 года он подает царю свои трактаты. В них он рассуждает, среди прочего, о причинах падения Греческого царства (на языке современных историков — Византии), и главную из них видит в возвышение «вельмож». «Исполнивше казны свои великим богатством... почали о том мыслить, как бы царя [т.е. василевса] укротити от воинства, а самим бы со упокоем пожити». Царь же «велможам своим волю дал и сердце им веселил... а земля и царство плакало и в бедах купалося». Рабство стало массовым явлением, а «в котором царстве люди порабощены, в том царстве люди и не храбры и к бою против недруга не смелы: порабощенный бо человек срама не боитца, а чти [чести] собе не добывает...». Переходя к русской действительности, Пересветов пишет об отсутствии «правды», т.е. справедливого закона. Отстаивая, как и Ермолай Прегрешный, интересы дворянства, Пересветов уповает не на реформы, а на царя, грозного и мудрого. «Не мочно царю без грозы быти; как конь под царем без узды, тако и царство без грозы». Пересветов повествует о «турецком царе» и на его примере доказывает, что без сильного войска невозможно ввести правду в государстве. Известно, к какому из двух советов склонился Иван Грозный. И, что характерно, советчиком был человек с европейским опытом.
* * *
Присутствие партий, отстаивающих те или иные интересы длительного действия, несомненно на любом отрезке российской истории. Деятельность этих партий определяла развитие страны, но, как и национальная история России вообще, партийная история России не написана. Переступить рамки истории общественной мысли отечественные исследователи пока не решились.
Автор 29-томной «Истории России с древнейших времен» С.М. Соловьев констатирует, что к моменту прихода к власти Петра I русское общество было уже длительное время расколото между тремя партиями: партией старообрядцев, партией западников-реформаторов («Софьиной партией») и старомосковской партией. Последняя, во главе с патриархом Иоакимом, стремилась законсервировать официальное православие и московскую, к этому времени уже имперскую, традицию, надежно отгородиться от любых внешних влияний75.
Носители политических идей всегда ищут и находят сторонников, склоняют общество к тому или иному образу действий. Особенно легко активность партий прослеживается в России с 30-х годов позапрошлого века — времени, когда общественная мысль начинает адекватно отражаться в литературе и журналах. Начиная с этой поры русские писатели и публицисты не дают нам ни малейшего повода усомниться в существовании в России нескольких партий — либеральной, консервативно-этатистской, монархической, сословно-элитарной, клерикальной и «нигилистов».
Вызывающе осязаемо присутствие либералов. Иван Аксаков негодовал: «Целый сонм газет и журналов с самодовольной осанкой возглашает: „мы, либеральная печать“». Чернышевский не упускал случая посмеяться в своих статьях над русскими либералами и печатно заявить, что ни он, ни вся «крайняя партия» не имеют с ними ничего общего. «Крайняя партия» Чернышевского — это те, кого советские историки стали величать «революционными демократами».
Либеральной, в целом, была и такая мощная общественная сила как земское движение, зародившееся в середине 1860-х годов. «Земцев» также постоянно называли партией.
Двумя выраженными партиями были западники и славянофилы. Славянофилы сами себя так не называли, они предпочитали название «Московская партия». Эта партия уже на излете своей популярности фактически залучила в свои ряды даже императора Александра III, в чем не оставляют сомнений ни его политические взгляды, ни художественные вкусы.
Характерен заголовок статьи знаменитого журналиста М.Н. Каткова из «Русского вестника» (№ 7, 1862) «К какой мы принадлежим партии?», характерен и такой отрывок из нее: «Вырвите с корнем монархическое начало... уничтожьте естественный аристократический элемент в обществе, и место его не останется пусто, оно будет занято бюрократами, демагогами, олигархией самого дурного свойства». Что-то слышится родное.
Даже подо льдом советского коммунизма, монопольной и монолитной политической силы в СССР, возникали несомненные партии (см., например: Ник. Митрохин. «Русская партия. Движение русских националистов в СССР. 1953-1985», М., 2003).
На все это можно (и нужно) возразить, что влияние на общество через СМИ (не говоря уж о самиздате) — важный, но не главный признак партии. В современном демократическом обществе политические партии заслуживают называться партиями лишь тогда, когда могут участвовать в парламентских выборах. Тут важно слово «в современном». Дело в том, что описанное правило куда моложе, чем полагают наши сограждане, волнующиеся как невесты при слове «Запад».
Первый в истории закон, легализовавший политические партии («Reform Act»), появился одновременно с железными дорогами, в 1832 году. Появился именно там, где и следовало ожидать, в Англии. Благодаря этому закону было формализовано существование партий «вигов» и «тори» — двух верхушечных мировоззрений, впервые обозначившихся в конце XVII века и с тех пор соперничавших. «Тори» были приверженцами абсолютной монархии, их идеалом было «непротивление народа божественному праву королей», «виги» же выражали интересы растущей торговли. Формализация, которую предписал «Reform Act», заставила партии присвоить себе официальные названия. «Виги» оформились в Либеральную партию, «тори» — в Консервативную, начали складываться местные отделения партий. По словам историков, Либеральная партия стала первой в мире постоянно действующей партией. Произошло это лишь в 70-е годы XIX века.
