Лев Троцкий - Европа в войне (1914 – 1918 г.г.)
В этом злосчастном деле седьмой пехотный потерял тысячу человек убитыми, утонувшими, ранеными, а главное – взятыми в плен. Самочувствие полка было подорвано в корне. «Кто нас повел в засаду?» После всех испытаний, подвигов, после фюрнского торжества, – какое убийственное крушение! Остатки полка были отправлены на отдых в Панн. Там полк реорганизовали и после продолжительного отдыха разместили в траншеях под Рамскапелем. Стояла уже глубокая осень, шли непрерывные дожди, с севера надвигалось наводнение. Седьмой пехотный провел в рамскапельских траншеях пятнадцать дней. Де-Беер оставался все время без очков, и мир казался ему бесформенным. К счастью, полк ни разу за это время не приходил в соприкосновение с неприятелем. Потом отправились снова на отдых в Панн. Полковой врач отпустил Де-Беера в Калэ в госпиталь, чтобы там ему дали новые очки. Но вместо этого лувенского студента признали слишком близоруким для военной службы и отпустили на все четыре стороны. Это было в начале января…
Для Де-Беера началась новая жизнь. Он бродил без связей, почти в лохмотьях, всегда голодный, устав надеяться. Через три недели он устроился гарсоном в одном из ресторанов Калэ. А седьмой пехотный продолжает дописывать свою историю в тех двух фландрских департаментах, на которые распространяется власть заседающего в Гавре бельгийского правительства…
Калэ, 16 февраля 1915 г.
«Киевская Мысль» NN 63, 65, 4 и 6 марта 1915 г.
II. Балканы и война
Л. Троцкий. НА БАЛКАНАХ
I
Свалка европейских военных сил, без решающего перевеса в ту или другую сторону, находит свое отражение на Балканах в виде небывалого даже для этого видавшего виды полуострова хаоса вожделений, планов, замыслов и интриг.
В то время как в великих капиталистических державах буржуазные партии, как бы резко они ни противостояли друг другу во внутренних делах, считают делом классовой чести согласие и преемственность в вопросах международной политики, – с маленькими, изолированными и всегда зависимыми балканскими государствами дело обстоит как раз наоборот. Тамошние буржуазные партии почти совершенно не отличаются друг от друга во внутренней политике. Необходимость выбираться из своей экономической и прежде всего военной отсталости, под прессом европейского капитала, навязывает всем балканским партиям у власти одну и ту же незамысловатую политику: займы, повышение налогов, постройка железных дорог, развитие милитаризма, повышение налогов, займы. Зато во внешней политике правящие партии на Балканах резко разделяются на две группы – в зависимости от того, с какой из двух главных соперниц на Балканах, Россией или Австрией, или двух главных европейских группировок, они готовы в большей или меньшей степени соединить свою судьбу.
Обманутая в 1879 г. Россией Румыния[86] шла до войны преимущественно в орбите Австрии и Германии. Придавленная Австро-Венгрией Сербия тяготела к достаточно удаленной от нее и потому менее опасной России. Наконец, равно удаленная от России и Австрии Болгария вела политику лавирования между ними обеими, выдвигая поочередно то русофильские, то австрофильские партии на правительственный пост. Война оставила в действии прежние силы притягивания и отталкивания, но подкопала и те жалкие элементы устойчивости, которые еще можно было нащупать в балканской политике в эпоху вооруженного мира среди великих держав. Вопрос о выборе «международного» пути принимает сейчас в каждой из балканских стран форму вопроса, какой из политических атаманов захватит в этих условиях неопределенности и азарта политическую власть.
Оттого европейские кабинеты сейчас так интересуются – и отнюдь не платонически только проявляют этот свой интерес – каждым лишним голосом за Венизелоса,[87] внутренней борьбой, которую румынские консерваторы ведут против румынских либералов, и вопросом о том, попадет ли Геннадиев[88] в министры-президенты или на каторгу. Неизбежный г. Эрве грозит болгарам окончательно разочароваться в них, если они новообращенному другу четверного согласия нашьют бубновый туз на спину, а г. Клемансо слагает время от времени оды в честь «великого европейца» Таке Ионеску,[89] стоящего во главе партии социальных отбросов и полуголодных кандидатов в государственные хищники.
Вмешательство Италии в войну склонило в Болгарии весы в пользу союзников – в соответствии с ростом шансов на победу четверного согласия. Не говоря уж о старых русофильских партиях, с самого начала войны толкающих Болгарию ко вмешательству, и в части традиционных русофобов, стамбуловцев,[90] обнаружилась тенденция вступить в переговоры с четверным согласием. Бывший вождь стамбуловцев, упомянутый Геннадиев, в 24 часа превратился из агента Австрии в друга России: надо полагать, что ему были предъявлены достаточно убедительные аргументы. По плану, казавшемуся уже близким к осуществлению, Болгария – L'Etat du Destin (роковое государство) – должна была открыть России путь в Константинополь и за это получить Адрианополь и часть Македонии. Но сдача Пржемышля и Лемберга сильно остудила «четверной» энтузиазм и снова упрочила шансы палочника-Радославова,[91] правительство которого намерено сохранять нейтралитет – ровно до того момента, когда разгром Сербии даст ему возможность с минимальным риском вступить в Македонию. Во всяком случае надежды на присоединение Болгарии к союзникам должны в данный момент считаться потерпевшими полное крушение.
Русские поражения, далее, не только сделали проблематическим ожидавшееся вмешательство Румынии, но и позволили Австрии предъявить бухарестскому правительству требование дать в месячный срок ответ, какой из двух группировок она намерена держаться. Месячный срок может, впрочем, оказаться слишком кратким для «великих европейцев» Румынии, чтобы выяснить, кто окажется победителем и с кем поэтому можно идти наверняка или с кем нельзя не идти.
В то время как русские неудачи совершенно парализовали в Болгарии и Румынии эффект итальянского вмешательства, военные результаты которого сказываются к тому же крайне медленно, само это вмешательство создало чрезвычайные затруднения на западной половине Балканского полуострова. Опасаясь, что Италия, завладев Истрией и Далмацией, наложит на сербов свою руку, Сербия и Черногория, почти совершенно прекратив военные операции против Австрии, направили свои силы против Албании: для того ли чтобы непосредственно вознаградить себя за ее счет, или для того чтоб иметь возможность обменять ее на Далмацию – во всяком случае в полном противоречии с общими планами своих «великих» союзников, по крайней мере, западных.
В этой адской игре, где сшибаются лбами все национальные программы, классовые эгоизмы, династические интересы и происки клик, снова подвергается испытанию и выдерживает его программа единственной партии будущего, балканской социал-демократии, – программа, опирающаяся не на быстро преходящие констелляции дипломатических и военных сил, а на тенденции всего экономического развития.
II
Трудно представить себе на самом деле картину более безобразную, чем трусливо-похотливая политика балканских правительств, которые заглядывают в глаза великим державам со страхом быть обманутыми и с намерением обмануть и подозрительно озираются друг на друга, неспособные на прочную коалицию, но всегда готовые на предательство. Более безобразной является, пожалуй, только балканская политика держав, которые покупают и выменивают союзников, как цыгане на ярмарке лошадей.
Клемансо с чрезвычайным презрением говорит о балканских народах, которые «сами не знают, чего хотят». Это и верно и неверно. Балканские народы больше всего хотят, несомненно, чтобы г. Клемансо, его друзья, а также и его враги оставили их в покое. Но они действительно не знают, как этого достигнуть. Чем больше, однако, мировая война вскрывает всю невозможность балканской государственной неурядицы, тем больше она должна расчищать путь для единственной программы национального и государственного сожительства балканских народов.
На вопрос, может ли Болгария связать свою судьбу с четверным согласием, теоретический орган болгарской социал-демократии, «Ново Време», отвечает отрицательно. Главная задача России – Константинополь и проливы. Англия и Франция заинтересованы сейчас – не политически, а стратегически – в том, чтобы в кратчайший срок открыть России выход в Средиземное море: иначе зимою, когда снова закроется Архангельский порт, Россия будет совершенно отрезана от своих западных союзников. Руками болгар Россия возьмет Константинополь с примыкающей к нему областью, а для защиты этой последней ей завтра понадобится Адрианополь, ключ к Константинополю. Россия в качестве хозяйки на черноморском побережье и в Мраморном море, – так рассуждает болгарский социал-демократический орган, – означает неминуемую гибель национальной независимости Болгарии и Румынии. Торжество четверного согласия означает, с другой стороны, упрочение Италии на побережье Адриатики, где она займет место Австрии. Балканские государства, разъедаемые соперничеством, окажутся так безнадежно стиснутыми между Россией и Италией, что им придется с завистью вспоминать о старой до-освободительной эпохе.
