Юрий Воробьевский - Черный снег на белом поле
«Только на первый взгляд кажется, что речь идет о том, чтобы всего лишь «перенять технологию». За этой технологией стоит неотделимое от нее представление о Добре и зле. Перенять его у Запада и Израиля в их умении создать, а потом «приручить» терроризм — это конец России как культуры и как многонациональной страны».
Играть на чужом поле — поле провокации — всегда опасно. Есть у нас такой печальный исторический опыт. Московская Охранка вполне сознательно пользовалась услугами провокаторов. Она готовила революцию, чтобы возглавить ее. Думали так: победить революцию — это совершить ее. Но управляемый конфликт— весьма специфическая стихия... Поняв это, жандармский полковник Зубатов пустил себе пулю в лоб.
Перед страшными потрясениями в дореволюционной России народилась целая плеяда азефов. Работали и на охранку, на террор, а сами были чем-то третьим.
Мировая провокация ходила тогда в не очень опрятных сюртучках недавних выходцев из черты оседлости. Потом — в изрядно мятом пиджачке возбужденного сербского студентика из Сараево. Демон провокации, конечно, не всегда выглядел таким убогим. Порой он дефилировал и в блестящем цилиндре финансового туза с Уолл-стрита...
Биржа как управляемый хаос
Биржевая игра и крахи международной спекуляции — тоже ведь управляемый хаос. Кем же он управляется? Исраэль Ша- мир ссылается на исследования, которые установили, что «треть евреев инвестирует в рискованные бумаги (акции и облигации), по сравнению с 4 % католиков и 0 % консервативных протестантов... Это часть еврейской традиции: Джей Голд и Джозеф Зелигман вызвали «Черную Пятницу», катастрофический обвал биржи в конце XIX века, а Джейкоб Шифф привел к панике «Черного Вторника», вызвавшей всеобщую экономическую депрессию. Зелигман был движущей силой «Панамы», знаменитого биржевого мошенничества, ставшего пословицей во Франции». Да, есть рисковые люди, для которых хаос является как будто родной стихией.
События 1929 года не были столь уж спонтанными. Видный троцкист Христиан Раковский говорил со знанием дела, что провокаторы кризиса ставили своей целью дать ещё больше власти над деньгами тем, кто уже и так ими распоряжается. «Хотя деньги — это власть, но до 1929 года эти люди действовали через деньги не прямо. Но после 1929 года эти люди пришли к власти в Америке непосредственно. Человек, посредством которого «Они» пришли к власти в Америке, был Франклин Рузвельт. Вы поняли? — говорил Раковский. — Запомните следующее: в этом 1929 году, первом году настоящей Американской революции, Троцкий в феврале покидает Россию, а крах наступает в Америке в октябре... Финансирование же Гитлера начинается в июле 1929 года. Вы по-прежнему настаиваете, что это всё несвязанные события?»
О механизмах биржевых «чудес» размышляет доктор экономических наук В.Аладьин: «Следует отметить странное правило игры на фондовой бирже. Оно заключается в том, что цена небольшой части акций, проданных или купленных в данный момент, переносится на весь выпущенный пакет акций и мгновенно изменяет балансовую цену акционерного общества.
Деньгам придана скорость мысли. А мысль может быть недоброй. Так и скорость беса определяется скоростью греховного помысла.
Названное правило дает игрокам на бирже очень большие, неконтролируемые возможности для махинаций. Кризисы на фондовых биржах происходят постоянно. Их закономерность такова: они всегда отнимают деньги у простых держателей акций. Их доверие к ценным бумагам и является тем «воздухом», из которого меньшинство делает огромные деньги.
Соотношения курсов валют определяются Центральными банками по результатам торгов на валютной бирже, то есть по игровому принципу. Не удивительно, что лишь десятая часть мировой финансовой системы связана с реальным производством и товарообменом. Все остальное — финансовые спекуляции. Так что можно согласиться: финансы поддерживают государство точно так, как веревка поддерживает повешенного».
В сетевом, нетократическом обществе эта тенденция усиливается. «Очень важно подчеркнуть, что нетократы характеризуются тем, что они манипулируют информацией, а не управляют собственностью или производят товары, то есть, не связаны с созданием национального богатства. Как следует из нетократической доктрины, «новая элита не отождествляет себя с обществом в целом» и, добавим, в отличие от национальной элиты не несет никакой социальной ответственности и не выполняет никаких обязательств».
«Что такое прогресс? — задается вопросом В.Аладьин. — Это увеличение степени защищенности людей от стихийных сил природы, от стихийных и организованных сил общества. А что дает экономике биржа? Время от времени — прогрессивный паралич.
Возможность концентрации энергии, сил, средств и информации в руках отдельных личностей или групп людей — приводит остальных к полной беззащитности от действий организованных сил. Члены же подобных структур, хотя и снижают степень неопределенности своего существования, но полностью теряют возможность реализации собственной воли, подчиняя ее интересам организации. В целом люди становятся все более беззащитными.
Сенека в “Письмах к Луцилию” утверждает: “Все у нас, Луцилий, в жизни чужое, лишь только время наше, а у нас кто хочет, тот его и ворует...” Часть своей жизни большинство людей тратит на накопление богатств и хранит их в денежных знаках. Инфляция, дефолты и т.п. явления снижают покупательную способность накопленных средств и таким образом делают бессмысленными потраченные усилия и время на накопление. То есть воруют жизнь. Мы своей жизнью кормим хозяев денег».
Неужели, понимая, что основным ресурсом человека является время, специалисты никогда не выдвигали альтернативные, разумные экономические идеи? Неужели никогда не предлагалось обуздать глобальную спекуляцию?
В.Аладьин напоминает о трагической судьбе русского экономиста Сергея Андреевича Подолинского. В 1880 году он написал работу «Труд человека и его отношение к распределению энергии». В советское время эта книга не выходила из закрытого фонда «Ленинки».
Человеческий труд Подолинский рассматривал как усилитель мощности природных процессов. Затраты энергии крестьянина меньше, чем запас энергии в выращенном им зерне. Если это соотношение составляет 1 к 20, то гарантируется устойчивое развитие. Такова физическая, естественнонаучная природа прибавочного продукта. Так и парус улавливает энергию ветра. В отличие от Маркса, Подолинский не предавался умозрительным рассуждениям о тепловой смерти Вселенной, а рассматривал Землю как открытую систему, практически вечно получающую энергию солнца.
Суть прибавочной стоимости — не в природе человеческого труда, а в естественных источниках, которые созданы не нами. Человеческая деятельность — формообразующая. Из потока природных сил созидает форму (мы видим в этом сотворчество Богу). Именно поэтому на основную, природную часть мировых ресурсов имеет право все население.
Из этого научного труда вытекали выводы, которые были опасными для идеологов и коммунистического, и капиталистического интернационала. Капиталистов не устраивало естественнонаучное объяснение того, что все земные богатства принадлежат не кучке наиболее «талантливых и энергичных», а создавшему их Богу и, следовательно, всем людям. Что же касается теоретиков коммунизма, то Подолинский обидел и их. Оказалось, что главную прибыль дает не эксплуатация живого труда, а все тот же паразитизм на ресурсах планеты. Энгельс раскритиковал труды русского экономиста в пух и прах. Никем не поддержанный, он умер молодым.
Об экономике Гитлера и не только о ней
Экономика, а особенно — финансы не нуждаются в научной формализации. Подолинских они не терпят. Современная экономика это, конечно, не наука. Это воля, оперативная команда и блеф.
В.Аладьин считает, что после прихода к власти Гитлера его снабдили чем-то гораздо более важным, чем доллары или сырье. Режим был обеспечен финансовыми технологиями, отработанными до этого в СССР. Они были просты и эффективны. Планировался необходимый продукт, подготавливались нужные для этого ресурсы, а деньги играли служебную роль. Они получаемый продукт только сопровождали. Это позволяло в СССР, а затем и Германии быстро концентрировать на нужных — в первую очередь военных - направлениях колоссальные ресурсы. А, если надо, решать и другие проблемы. В Советском Союзе, например, планирование потребления было напрямую связано с задачами демографической политики. При Брежневе в расчете на тысячу рублей зарплаты товаров народного потребления производилось: для России и Украины — 600 рублей, для Средней Азии — 1600, для Грузии — 1800, для Прибалтики — 2000. Так регулировалось воспроизводство одних и ограничение численности других. Как видим, подобная система разрешается тем странам, которые ограничивают «нежелательное население» или готовятся к войнам (что, впрочем, почти одно и то же). В противном случае — если не запланировано смертоубийство — созидательный потенциал таких технологий оказывается для мировой закулисы — опасным. Как было в Германии? С одной стороны существовала потребность в вооружениях и новых дорогах. С другой — существовала армия безработных. Миллионы трудолюбивых и зачастую квалифицированных людей! Чтобы связать одно с другим, нужны были деньги. И они были, но в частных руках. Привлечь их помогли ценные бумаги. После войны отработавшая свое финансовая технология у Германии была изъята, а через несколько десятилетий ее отняли и у России.
