Александр Тюрин - Записки технонационалиста
Европейцы с 13 века, разжирев за счет грабежа Византии, строят потрясающие соборы для прославления своего бога, давшего им такие богатства. А оборванный русский мужик все дальше уходит на холодный северо-восток, вгрызается в лес, чтобы срубить избу и посеять рожь на поле, которое вскоре бросит, потому что прискачет ордынец – пограбить, покуражиться, украсть его детей, которых потом продаст в Крыму итальянским и мусульманским купцам.
Чем заканчивались собственные попытки русских заняться международной торговлей, хорошо видно на примере тверского бизнесмена Афанасия Никитина.
Русский код поддерживал гомеостаз только за счет самоэксплуатации народа. Этот код создал государство, как некий орган самоэксплуатации и самомобилизации. Но он так и не дал народу превратиться в развитую нацию. Объективные обстоятельства, замкнутость и материальная скудость русской жизни не дали появиться новому более эффективному коду, по-простому говоря, не позволили русским паразитировать на других более отсталых народах.
4. Симулакр на марше
Пират-купец Ченселлор, плывший в Вест-Индию и маленько ошибшийся с адресом, встретился в северодвинском устье не с аборигенами, которых можно утилизировать, а с партнерами по переговорам и даже с женихом для Её Величества. Вместо организации сверхприбыльной колонии «британская Тартария» западные Люди Плюс вынуждены были вступить в диалог цивилизаций. Второй Канады не получилось. А могло быть и так: миллионов тридцать европейских выходцев и пара миллионов уцелевших руссо-тартаров, развлекающих публику с помощью «matrioshka» на пороге своего вигвама, пардон избушки.
Запад встретил не только иную, но и неожиданно сильную страну. Причем сила страны явно не соответствовала благосостоянию её населения и уровню развития производительных сил. Страшный русский воин, спокойно отсыпающийся в снегу, поражал воображение западного наблюдателя, начиная с мореплавателя Ченселлора. Начиная с посла Меррика, этого наблюдателя поражала и устойчивость русской жизни, ведь даже Смута не развалила страну. Эта психическая травма должна была как-то скомпенсирована в психологии Человека Плюс, краеугольным камнем которой является чувство превосходства над Человеком Минус.
И западные «программисты» взялись за дело.
Удручающая бедность московитов, когда даже дворяне вынуждены были пахать (и даже подбирали апельсиновые корки, выброшенные проезжим иностранцем) была выдана за врожденную недочеловечность русских. При этом Запад проигнорировал объективные условия северо-восточной Руси, запертой между поляками, литовцами, шведами и татарами, отрезанной от торговых путей и плодородных почв, страдающей от неурожаев (сельскохозяйственный вегетационный период короче, чем в Европе, почти в два раза) и набегов. Причём рейды польских панов и шведских генералов по степени разрушительности порой не уступали налетам степных кочевников.
Запад проигнорировал нас, как очаг цивилизации в северной Евразии, не будь которого, встречались бы там лишь редкие чумы и юрты. Запад проигнорировал нашу роль барьера между Востоком и Западом, в котором увязали или разбивались многочисленные нашествия по степному далеко не «шелковому» пути, который тянется от великой китайской стены до Дуная.
Запад проигнорировал объективные причины русской централизации. За «русскую несвободу» он с ловкостью старого плута выдал материальную скудость, недоразвитие социальных институтов в условиях, когда концентрированные усилия «системы Русь» направлялись на преодоление неблагоприятной географии и холодного климата, на отражение внешнего давления.
Западом был создан информационный симулакр России, в котором её власти тиранствуют, потому что им нравится тиранствовать, а народ раболепствует, потому ему нравится быть в рабстве. В этом симулакре народ есть сборище Людей Минус, которым свойственна этическая, физическая и интеллектуальная ущербность, ибо настоящий человек обязан быть свободным. (Когда этот симулакр создавался, в 16 веке, крестьянские общины в Московской Руси еще обладали полным самоуправлением, имели выборных старост и судей, и даже собственных «шерифов», выборных губных старост – о чем крестьянство в большинстве европейских стран могло только мечтать).
Этот симулакр настолько пришелся западным Людям Плюс по душе, что от середины 16 века до современных голливудских фильмов он не претерпел никаких существенных изменений, претворяясь из теории в практику брутального отношения к «ордам русских» во время очередного западного нашествия. (Даже войска Стефана Батория таскали за собой передвижную типографию и, после очередной резни в каком-нибудь русском городе, споро выпускали листовочку насчет «свирепых московитов».) История не знает более долговечной лжи, ей уже более 450 лет, за что она полностью достойна занесения в книгу рекордов Гиннеса. От всей российской истории усилиями трудолюбивых яппи в глобальном информационном пространстве осталась только «информация», описывающая «московита», «тирана» и «холопа», который грабит и насилует соседние мирные земли. «Founded in the 12th century, the Principality of Muscovy, was able to emerge from over 200 years of Mongol domination (13th-15th centuries) and to gradually conquer and absorb surrounding principalities» (с сайта www.cia.gov). Все, что невозможно было обгадить в нашей Истории, приватизировано в пользу других народов, наций и даже мифических сущностей, таких как, «Древняя Украина», «Ruthenia» и «Козакия».
Этот симулакр был столь полезен Западу, что он приложил все усилия, чтобы Россия никогда не догнала его по уровню своих материальных сил. Каждый раз, когда у России возникала возможность выйти из тягла и войти в гордое сообщество Людей Плюс, Запад делал всё мыслимое и немыслимое, чтобы вернуть её к прежнему коду.
«Торговый» Новгород не имел права на самостоятельную морскую торговлю с Европой. Иван Грозный не мог привлечь ни одного западного купца в выстроенный им порт на реке Нарове. Все попытки его заполучить на Западе достаточное число ремесленников, наладить взаимовыгодную торговлю с европейцами, разбивались об организованную блокаду. Западные торговые корпорации имели прибыли, превышающие знаменитые 300 процентов, контролируя морские торговые пути, что вели на Русь. В едином строю против России встали великие державы того времени, от Польши и Швеции до Германской и Османской империи; ордынцы, крымцы, ногаи, поляки, шведы, немецкие наемники жгли русские города; неоднократно окрестности Москвы и сама столица становились добычей огня и сабли. Во второй половине 19 века и начале 20 века выход российских производителей на внешние рынки Передней, Средней Азии и азиатско-тихоокеанского региона вызвало цепочку столкновений с Западом, который и бил нас сам, и резал нас кривыми клинками сателлитов (крымская и русско-японская войны).
5. Россия инфицированная
Вирусные коды со времен Петра успешно инфицировали сознание российских грамотных людей образами «русской несвободы», прививая нижнему слою комплекс неполноценности, а верхнему слою комплекс отчуждения от низов.
Информационная, культурная, затем экономическая и политическая зависимость (начиная с Александра I) от Запада, таков был путь «европеизирующейся» России.
Вестернизация сняла тягло с мультиэтнической аристократии России (дворяновластие), но зато усилила его на русском народе, превращая тягло в иго, а простонародье в Людей Минус. Затем тягло было снято и с национальных окраин, таких как вольная Польша, нордические Финлядия и Остзее, гордый Кавказ, получивших всевозможные привилегии, включая даже отмену воинской повинности, и возможность выращивать розенбергов, маннергеймов и пилсудских. Маленький принц Александр I Павлович, убивший своего папу-императора по указанию английского посла, превратил Россию из субъекта в объект мировой политики, используемый то Лондоном, то Веной и Берлином. Вестернизированная элита убивала и предавала царей, Павла I и Николая I, которые пытались найти национальный путь для России… На Западе шло совершенствование национального кода, собирание наций из разных социальных и этнических групп, обретение ими общих интересов, перенесение наиболее грубых форм эксплуатации за пределы метрополий. У нас шло, наоборот, разложение народа на составляющие под прикрытием «европеизации». Система Русь выводилась из состояния гомеостаза и становилась все более зависимой от внешних факторов.
Элита, выращенная вестернизацией, смотрела на народ глазами иностранцев. Капитализм, который по выражению Тойнби, равнялся на Западе «индустриализации плюс национализм», был в России «индустриализацией минус национализм». Поэтому экономика России, также как и экономика других зависимых стран, работала, в значительной мере, на накопление западного капитала. Россия имела в конце 19 века большую смертность, чем в начале того же века (в Китае и Индии дела шли, конечно, хуже, с регулярными вспышками массового голода, но это были страны, еще более зависимые от Запада).
