Наталья Точильникова - Жизнь и судьба Михаила Ходорковского
От человека много успешнее тебя, богаче, известнее, который большего достиг в жизни, ждешь, что он будет разговаривать с тобой несколько «сверху» и заранее упражняешься в смирении.
Леонид Борисович совершенно не надмевается.
И спокоен, как гора Синай.
Наши с ним взгляды на жизнь удивительным образом совпадают. Может быть, потому что пиарщик – это почти богема, почти деятель искусств. К тому же он привык к общению с журналистами.
«Я тогда работал по распределению в «Зарубежгеологии», – вспоминает Леонид Борисович. – По-моему, в 1982 году к нам пришел еще один программист, Миша Брудно. Мы были совсем молодые и талантливые, я надеюсь. У Миши Брудно была жена Ира, которая вместе с ним окончила институт и была еще лучшим программистом. Она работала где-то в другом месте системным программистом, то есть на уровне операционных систем, на языке ассемблер.
И мы, как люди предприимчивые, но не богатые, мягко скажем, уже женатые, но молодые, всегда были заинтересованы в том, чтобы немножко денег заработать. А в то время, при советской власти, не очень много платили, даже молодым и талантливым. Поэтому мы всегда что-нибудь делали – и по отдельности, и вместе. И интеллектуально, и физически.
Но много денег это не приносило. Если выбираться через ночь и работать на другом вычислительном центре, то, может быть, 100 рублей в месяц будет. Если периодически ходить на физическую работу, то примерно по 10 рублей за раз получишь. Грузчиком, на овощную базу, на мясокомбинат. Да, мы все делали.
В конце концов, ты весь измотанный, и, ну, двести рублей в месяц заработал, при зарплате (120 плюс премия) тоже около двухсот. Получается на полном измоте около четырехсот. А при наличии семей это все равно не очень много, но очень тяжело.
Поэтому и мы, и наши родственники всегда искали новые возможности. Началась перестройка, и появились все эти объявления в газетах. Но при советской власти мы не верили, что нас не обманут и отдадут заработанное.
В одной газете было объявление, которое увидела Ира, почему я про нее и говорю. Речь там шла об открытии во Фрунзенском районе какого-то Центра МНТП, и предлагалось творческим коллективам, которым есть что продать, сказать, сделать, разработать, платить неплохие зарплаты или, грубо говоря, использовать этот Центр как посредника для реализации своих проектов. Что означало частичный перевод безналичных денег организации в наличные деньги трудовых коллективов.
Мы с Мишей Брудно были трудовым коллективом и авторами определенных программ, в которых было заинтересовано много других организаций. У нас были и свои разработки, и свои заказчики. И мы, не веря особо, что из этого что-то получится, туда пошли, рассчитывая использовать Центр как посредническую структуру, которая поможет и с новыми заказчиками, и с получением денег нам в карман.
В Центре мы познакомились с двумя людьми: Таня Анисимова была замом Ходорковского, она из его института, МХТИ. И был еще один парень, Юра Мацкевич. Это был настоящий хозяйственник. Он сейчас в Америке живет.
Работали мы в основном с Таней Анисимовой, она все помогла организовать. Мы сделали несколько проектов с организациями, которым нужна была такая же математика, или софт, как сейчас говорят, как нашей «Зарубежгеологии». Мы им поставили, адаптировали, закончили, получили акты, принесли в Центр.
И дальше ждали, как они нас учили, окончания квартала. И на удивление, в начале 1988-го, то есть через несколько месяцев, в январе, с новым годом, мы получаем большие деньги. Несколько тысяч рублей. Тогда это были максимальные деньги, которые я получал.
Предыдущие большие деньги мы получили, когда практически все лето пахали на подработках. Это было много работы, много времени, и дало нам по тысяче с чем-то.
Ну, это не сравнимо. Здесь мы работали по специальности, не ночами, без отрыва и получили по несколько тысяч. По-моему, четыре на двоих. Это были еще настоящие рубли. Несколько машин, конечно, нельзя было купить, но одну подержанную можно. Каждому. Сильно подержанную. Но дело было не в машинах, и нужно было не на машины.
И дальше мы занимались программированием. Центр нужен был только для того, чтобы заключить договоры с потребителями, между нами и организацией-заказчиком, получить акты и все оформить».
Потом Ходорковский и Невзлин с удовольствием вспоминали об этом в «Человеке с рублем»: «Один из нас только в «МЕНАТЕПе» почувствовал себя человеком: инженер-программист высшей квалификации, подрабатывавший на погрузке-выгрузке вагонов, не чуравшийся самой черной работы, зарабатывавший мускулами, в «МЕНАТЕПе» за две недели заработавший головой три тысячи рублей, только тогда понявший, что мозги дороже ценятся, чем мускульная сила, – только тогда начал отсчет новой жизни».
«С Михаилом Борисовичем мы де-факто, может быть, и познакомились, я точно не помню, но не работали, – рассказывает мне Леонид. – Он был большой начальник. По тем временам, в период знакомства, он был большой руководитель, и подчиненные его очень оберегали.
Ему было 24 года, но все знали, я, по крайней мере, знал, что в МХТИ парень дошел до освобожденного секретаря комитета комсомола. А комитет был на правах райкома, то есть большой комитет. Что он собирался работать в московском горкоме, но там что-то не получилось, что был организационным секретарем долгое время, а оргсекретарь и зампоорг – это большая организационная работа. Что он велик, что он организовывал студенческие строительные отряды, что в институте к нему относятся с большим уважением. Что он – сильный руководитель и сильная личность.
Но мы не были лично знакомы.
А лично я его узнал в конце 1987 года, когда мы пришли как клиенты и мне сделали предложение туда перейти. Предложение сделала Татьяна, думаю, согласованное с Ходорковским. Я начал думать, потому что терять работу, уходить с насиженного места, не хотелось.
Тогда я и был встречен Михаилом Борисовичем и принят в его кабинете. Я не люблю кабинетов, начальников, сидеть напротив стола, подчиняться. Не потому, что я экстравагантен, просто по своей натуре не люблю систему подчинения.
Поэтому я не помню, как все происходило. Но если бы мне было некомфортно, если бы я увидел, что он меня не понимает и готов рассказать про приход-уход и обеденный перерыв, «ofce protocol”, как сейчас говорят, – я бы никогда там не остался. Потому что в любом месте, где бы я ни работал, долго или недолго, где бы ни учился, у меня всегда были неформальные отношения и отсутствие какого-либо режима. Я продавал себя за результат, а не за время.
И в предыдущем месте, откуда я уходил, у меня были прекрасные отношения с начальником, мы нормально общались, понимали друг друга, хотя я был молодой, а он старше. И мне не нужно было выстраивать лучшие отношения, лучше и быть не могло. Я там проработал семь лет, но никогда не рвался вверх и в советские времена, выше того уровня, после которого надо играть в административные игры. Потому что я не люблю это делать, потому что я не люблю руководить и не люблю подчиняться.
Он мне понравился этот парень, молодой, младше меня. Выглядел он плоховатенько: джинсы или брюки типа джинсов, кофта, короткая куртка, достаточно длинные волосы и усы».
«Менатеповцы из числа ветеранов с понятным смущением вспоминают о детских болезнях бунтарства, – это “Человек с рублем”. – На работу ходили кто в чем горазд – не бизнесмены, а сборище рокеров: джинсы, кожаные курточки, цветастые рубахи, косынки на шее, крутые прически. Мы вызывали шокинг в чиновном мире, нам это импонировало: ах, какие мы смелые, независимые и ррреволюционные, какой вызов бросаем касте беловоротничковых».
Такой вольный стиль оказался не самым эффективным на переговорах с контрагентами, и вскоре от него отошли. Но не в полной мере. Ходорковский и в начале двухтысячных иногда появлялся в кожаной куртке, и в офисе «ЮКОСа», и на телевидении.
«Такой серьезный, рассказал о планах и перспективах, – вспоминает о знакомстве с Михаилом Невзлин. – И, что мне особенно понравилось, предложил мне, спросив о моей должности и зарплате, достаточно неплохой, но не категоричный зарплатный рост и очень маленький должностной рост. Я был, по-моему, старшим инженером или ведущим, а он предложил мне что-то на ступень выше. Естественно, в организации, которая не могла сравниться по структуре с предыдущей. Та организация – старая, большая. А здесь человек десять-двенадцать.
Я поторговался, чтобы получить должность уровня начальника отдела, чтобы не было начальников надо мной и выглядело прилично, ведь мы были уже не дети.
Вот и все. И договорились. А зарплату он мне не сильно поднял. На прежнем месте у меня было 140 рублей и сорок процентов премии, а он мне пообещал двести или двести десять и тоже сорок процентов премии.
Моя прежняя организация занималась обеспечением работ за рубежом и поставками товаров за границу. Основной целью работавших там специалистов, особенно качественных, было выехать за границу, чем раньше – тем лучше, чем чаще – тем лучше.
