Пьер Кребс - Баланс семилетней метаполитической борьбы
Без стратегии, которая эффективно применяет и распространяет эти идеи, не может быть завоевания.
Эту необходимость осознавал Ленин, когда говорил: «Без революционной теории не может быть и революционного движения».
Внимательные наблюдатели наших действий, остроумные критики нашего мировоззрения в своих многочисленных попытках определить «Семинар Туле» использовали выражение «лаборатория идей». Это выражение не однозначно. Оно справедливо при условии, что эта «лаборатория» рассматривается как встроенная в живую, представляющую наши идеи общность (растущее число наших членов, сочувствующих и читателей), и что за идеями, на которые мы опираемся, признается одно единственное измерение, которое их узаконит, а именно, революционный тигель, в котором они принимают форму, и внутри которого они побеждают. Николай Грундтвиг высказал убеждение: «Мы хотим производить не ученых, а живых людей, которые смогут играть решающую роль в большой освободительной борьбе народов». Жюльен Фройнд в той же самой связи напоминает: «Идеи только тогда становятся ценностями, когда они подтверждены опытом, жизнью людей. Хотим ли мы этого или нет, история учит нас, что общество — это не голое скопление отдельных жизненных процессов, а ткань взаимосвязей, у которой есть продольные и поперечные нити, это значит иерархические и эгалитарные отношения. Если продольные нити однажды будут порваны, у поперечных нитей больше не будет основы, и ткань обтреплется. Без иерархии распадается ценностное устройство, декадентское общество подобно обтрепавшейся ткани. Чтобы выйти из упадка, нам нужно заново открыть искусство политики, которую Платон обозначал как «ремесло благородного ткача»».[2]
Пьер Виаль со своей стороны снова и снова указывает на один из самых великих уроков: сначала нужно посеять идею, чтобы потом собирать урожай из действий. Идея приоритетна. «Великие перевороты истории подготавливались интеллектуалами, это значит — людьми, которые чувствовали себя призванными к тому, чтобы думать и также распространять эти свои мысли; собственный мир идей и их распространение считались для них естественными. Следовательно, слова «Без Маркса не было бы Ленина» — вполне логичное высказывание… Поэтому излишне особо подчеркивать, что наше задание лежит в области идей — разумеется, как основы для исходящего из них действия». Уже история церкви укрепляет нас в этом представлении: «Тот, кто подтрунивает над идеями или сомневается в их действенности, должен задуматься над следующим: Со своей «великой мудростью» церковь поняла (в то время, когда она представляла собой лишь небольшую общину в Римской Империи), что сначала ей нужно завоевать на свою сторону головы, чтобы потом однажды получить в свои руки все общество и сформировать его согласно своей точке зрения. Церковь в такой большой степени осознала решающее влияние идей, что она обеспечила себе исключительное преобладание в духовной жизни людей на тысячу лет».[3]
Таким образом, эта «лаборатория» не является ни асептической в своих намерениях (культурном перевороте), ни нейтральной в своих целях (политическом возрождении). Активно действующая «лаборатория» с имеющими конкретную цель идеями: это определение, наверное, наиболее удачно описывает «Семинар Туле».
Как в наших публикациях, так и в связи с нашими докладами и семинарами мы снова и снова подчеркиваем, что наше мировоззрение — это больше, чем просто идеология: оно соответствует системе основных ценностей, которые тысячелетиями живут в европейских народах. Сегодня мы, выступающие за них, — меньшинство. Если мы и все, кто родственен нам по духу, не добьемся успеха, то историческая действенность остановится. Следовательно, участие, о котором идет речь, имеет историческое значение в современном обществе.
Мы происходим от народов «Илиады» и «Эдды», не от народов Библии; когда осознание этого, наконец, победит, произойдут решающие изменения. Именно историки все больше соглашаются с тем, что расцвет европейской культуры на всех уровнях происходил не из-за, а вопреки христианству. Внедрение христианского мировоззрения долго терпело неудачу от уверенного в себе сопротивления языческих народов. Только благодаря продолжительной деятельности синкретизма, которая достигла своего полного значения лишь в начале Нового времени, монотеистическое учение о Спасении смогло победить, частично исказив языческий склад характера вплоть до неузнаваемости. В действительности иудейско-христианский эгалитаризм нанес глубочайший ущерб динамике и исторической силе Европы, прежде всего, своей секуляризацией, происходившей преимущественно в Реформации и Контрреформации, Английской революции в семнадцатом веке, марксизме и либерализме в девятнадцатом и двадцатом столетиях. И левые, и правые принадлежат к этому идеологическому комплексу. Мы выступаем за возобновление действия европейского язычества, за оживление европейских ценностей, которые после продолжительного процесса подрывного внедрения были вытеснены содержанием раннего христианства и его светского преемника, эгалитарного индивидуализма.
Наша Новая Школа стоит над правыми и над левыми, так как наш антагонизм к эгалитаризму радикален и обширен. Мы хотим чего-то принципиально иного, мы преследуем совершенно другую жизненную цель. Разногласия социал-демократов, либералов, коммунистов, христианских социалистов относятся только к виду применяемых ими общественно эффективных средств (практике), с помощью которых должен осуществляться один и тот же проект (универсальный, индивидуалистический и т. д.) и они повинуются одной и той же интерпретации мира — даже если ее формулировка в зависимости от «семьи» различается. Мы же не имеем ничего общего с другими идейными направлениями относительно ценностей, т. е. сути. Мы другие.
Наша Новая Школа обращается ко всем людям нашего народа, так как она — по словам итальянского теоретика Антонио Ромуальди — воплощает «сознание Европы», сознание его единства и интеллектуальное, духовное, этическое оружие, которое будет содействовать Европе в отвоевании своей независимости. Многотысячелетняя европейская культура коренится в единственном народе, который гомогенен в своих главных чертах, однако, в высшей степени разнообразен в формах своего проявления. Народы латинского, эллинского, испанского, германского, скандинавского, кельтского и славянского происхождения — это все наследники одного и того же антропологического, культурного и лингвистического корня, как это подтверждает современная историческая этнография. Этот «корень» происходит из слияния так называемого «индоевропейского» народа с местным, антропологически родственным населением, которое было распределено тогда по европейской земле. Индоевропейцы — названные так, потому что они спустились с крайнего конца Европы до индийского субконтинента — придали всем европейским народам свое ощущение смысла, свою культуру, свой язык. Европейские народы с начала своей истории обладают одним и тем же культурным, языковым и антропологическим фундаментом. Очень рано появившиеся дифференциации соответствуют сравнительно столь же многим мелодичным линиям в одной и той же симфонии, столь же многим фигурам на одной и той же фреске. Римские и скандинавские боги родственны. Греческий и немецкий языки выражают каждый своим способом подобный духовный вид, а именно через синтаксические и лексические структуры, которые свойственны также латинским и славянским языкам. Разнообразие в единстве, множество в богах и ценностях внутри одного и того же сакрального образуют центр тяжести индоевропейского наследия.
Наше мировоззрение, стало быть, выступает не против одной идеологии современного духовного ландшафта, а против всех. При этом она преследует три основные цели:
1. Дать интеллектуальное объяснение мира, человека, общества, истории, которое соответствует нашим ценностям и нашему методу работы, причем он более обширный, более полный, более связный, чем метод работы существующих идеологий. Речь идет не о догме, а об открытой, постоянно развивающейся системе. В этом мы отличаемся от марксистов, либералов или христиан. Мы хотим обладать преимуществом объясняющего мир ключа, не будучи при этом вынужденными прибегать к догматизму или бегству от действительности.
2. Нашу теоретическую систему нужно приравнять к наглядному показу наших ценностей, которые со своей стороны только частично обосновываются рационально. Наши ценности остаются неизменными, даже если наши идеи трансформируются; так как идеи являются тактическими, всегда улучшаемыми средства, чтобы воплотить ценности. Исходный пункт нашего мировоззрения — это признание реальных основ жизни, как их наглядно показывают нам наблюдение, здравый смысл или естественные науки: выходящий из берегов неукротимый поток силы жизни, его обусловленная судьбой, сформированная опасностью сущность, которая действует в открытой и закрытой иерархии, присущее ей направленное на развитие движение, кризисы и нарушения равновесия, дающие ей повод для развития постоянной прочности, постоянное становление и борьба, которой эта сущность обязана своим началом.
