Евгений Брандис - Вокруг Жюль Верна
Отяжелевший "Метеор" вскоре начинает снижаться. Чтобы затормозить спуск, выбрасываем балласт. Кроме того, опорожняем мешок, набитый рекламными объявлениями. Тысячи листков, реющих по ветру, указывают на большую быстроту воздушных струй в нижних слоях атмосферы. Перед нами Лонго, но деревню отделяет от нас множество болотистых впадин.
- Неужели мы приземлимся на болоте? - спросил я Эжена Годара.
- Нет, - ответил он, - если у нас даже не останется балласта, я выброшу рюкзак. Мы должны во что бы то ни стало миновать это болото.
Мы спускаемся все ниже. В 5 часов 43 минуты, когда мы находимся уже в пятистах метрах от земли, нас настигает пронзительный ветер. Мы пролетаем над заводской трубой и заглядываем в ее жерло. Отражение воздушного шара, словно мираж, перебегает от одного болотца к другому; люди, походившие на муравьев, заметно подросли, они снуют по всем дорогам. Между железнодорожными линиями, близ разъезда, я замечаю удобный лужок.
- Попадем? - спрашиваю я.
- Нет. Мы перелетим через железную дорогу и поселок, что находится за ней, - отвечает Эжен Годар.
Усиливается ветер. Мы замечаем это по колышущимся деревьям. Невиль уже позади. Теперь перед нами равнина. Эжен Годар сбрасывает гайдроп, и мы приземляемся без малейшего толчка. Шар опускается, словно мощная большая птица, а не как дичь с подбитым крылом.
Через двадцать минут из шара выпущен газ, его свертывают, кладут на повозку, а мы отправляемся в карете в Амьен.
Вот, дорогой г-н Жене, мои короткие, но вполне точные впечатления.
Позвольте мне еще добавить, что ни простая прогулка по воздуху, ни даже длительное воздушное путешествие нисколько не опасны, если совершаются под управлением такого смелого и опытного воздухоплавателя, как Эжен Годар, имеющего на своем счету более 1000 полетов в Старом и Новом Свете".
Очерк Жюль Верна заканчивается похвальным словом Эжену Годару, который, по словам писателя, "благодаря своему опыту, выдержке, глазомеру является настоящим властителем воздуха".
Чем интересен этот забытый очерк? Помимо того, что он дает очень точное представление о примитивных условиях полета на воздушном шаре, мы ощущаем, какая огромная пропасть лежала между научной фантазией писателя и реальными возможностями воздухоплавания XIX века. В то время, когда Жюль Верн совершил этот скромный полет над Амьеном, его мужественные герои успели уже покорить не только воздушную стихию и глубины Мирового океана, но и проникнуть в бездны космоса!
ИДЕАЛЬНЫЙ ГОРОД
Сделавшись гражданином Амьена, Жюль Верн принял деятельное участие в общественной и культурной жизни города. Свыше пятнадцати лет он безупречно выполнял обязанности муниципального советника и, насколько это было в его силах, старался улучшить положение амьенской бедноты. Он пытался с помощью муниципалитета добиться снижения квартирное платы и налогового обложения неимущих граждан, но изменить законы буржуазного государства писателю, конечно, не удалось. Тем не менее его бескорыстная общественная деятельность приносила определенную пользу. И не случайно именно в эти годы он обращал свою творческую фантазию на "создание" благоустроенных городов будущего, с тщательно продуманной планировкой и прекрасной архитектурой (романы "Пятьсот миллионов бегумы", "Плавучий остров" и др.).
Жюль Верн был действительным членом Амьенской академии, старейшего научного учреждения Пикардии, основанного в XVIII веке. В 1874, 1875 и 1881 годах он избирался ее директором и неизменно, два раза в неделю, присутствовал на заседаниях. В "Записках Амьенской академии" он напечатал фантастический очерк "Идеальные город" и два рассказа - "Десять часов на охоте" и "В XXIX веке. Один день из жизни американского журналиста в 2889 году".
Рассказы потом перепечатывались и переводились на разные языки, а очерк "Идеальный город", опубликованный только однажды в провинциальном издании, оказался в числе забытых произведений Жюль Верна.
Мне очень хотелось прочесть этот очерк, но ни в одной библиотеке не удалось найти "Записок Амьенской академии". Пришлось еще раз обратиться за помощью к профессору Эдмондо Маркуччи. Он попросил своего знакомого, живущего в Амьене, снять фотокопию, и уже через месяц "Идеальный город" Жюля Верна лежал у меня на столе. Бандероль прибыла из Италии почти одновременно с печальным известием о смерти Эдмондо Маркуччи - в августе 1963 года1.
"Идеальный город" - причудливая шутка в форме фантастического сновидения. Сравнивая Амьен своего времени с воображаемым городом 2000 года, писатель высмеивает разные недостатки и выражает пожелания на будущее. Многие подробности и шутливые намеки интересны были только амьенцам, я потому, наверное, автор не счел нужным перепечатывать свою юмористическую фантазию.
"Дамы и господа! Разрешите мне пренебречь обязанностями директора Амьенской академии и заменить традиционную речь рассказом о приключении, случившемся со мною лично", - сказал писатель, открывая заседание Амьенской академии 12 декабря 1875 года. И дальше следует изложение фантастического сна.
Вернувшись к себе домой, на бульваре Лонгевиль, из лицея, где он присутствовал при распределении наград учащимся, Жюль Верн прилег отдохнуть и крепко заснул.
"У меня стародавняя привычка вставать ни свет ни заря. Но по какой-то непонятной причине я проснулся очень поздно... Солнце стояло в зените, была чудесная погода. Я открыл окна. Бульвар был заполнен гуляющими... Я быстро оделся, позавтракал и вышел на улицу, не подозревая, что меня ожидают самые невероятные сюрпризы".
Дойдя до улицы Лемершье, он с удивлением увидал, что она сплошь застроена прекрасными зданиями и простирается так далеко, что не охватить взглядом. За одну ночь выросли новые кварталы, обрамленные садами и бульварами. Железнодорожный мост оказался на прежнем месте, но вели к нему не козьи тропки, а широкое шоссе, вымощенное плитками из порфира.
"Какие изменения! Неужели этот уголок Амьена не заслуживает больше название "маленькой Лютеции"2. Неужели теперь можно будет пройти здесь в дождливый день, не увязнув по щиколотку в грязи? Неужели не нужно будет шлепать по размокшей глине, ненавистной местным жителям?"
Всматриваясь в лица прохожих, он не нашел ни одного знакомого. Роскошные кафе, построенные в ультрасовременном стиле, были заполнены нарядной публикой. Из городского сада доносилась какая-то странная музыка.
"И в этой области все изменилось. Никакого музыкального ритма, никакого темпа! Ни мелодии, ни гармонии! Звуковая алгебра! Триумф диссонансов! Звуки, подобные тем, какие производят оркестранты до того, как прозвучат три удара дирижерской палочки! Но слушатели аплодировали с таким энтузиазмом, словно приветствовали ловких гимнастов.
- Не иначе как это музыка будущего! - невольно воскликнул я. - Неужели я нахожусь за пределами настоящего?
Об этом нельзя было не подумать, так как, подойдя к афише, на которой были перечислены программные вещи, я прочел поистине потрясающее заглавие:
"№ 1. Размышление в миноре о квадрате гипотенузы".
Тут требуется пояснение. Жюль Верн был хорошим пианистом и страстным любителем музыки. Уже в его время некоторые композиторы, объявлявшие себя новаторами, изгоняли из музыки ее первооснову - ритм и мелодию. Писатель попытался представить себе, во что же это может вылиться, если не прекратятся такие попытки, и в этом отношении оказался провидцем.
Как известно, в современной западной музыке нередко создаются именно такие "беспредметные", "алгебраические" произведения, о которых с иронией пишет Жюль Верн, словно ему удалось заглянуть на девяносто лет вперед!
Писатель убедился, что изменилась и техника исполнения музыкальных произведений.
Перед входом в концертный зал он увидел огромные рекламные щиты:
"Я не имел ни малейшего понятия ни о самом императоре, ни о его придворном пианисте.
- А когда сюда прибыл этот Пиановскнй? - спросил я у какого-то меломана с большими оттопыренными ушами.
- А он сюда и не приезжал, - ответил амьенский старожил, глядя на меня с удивлением.
- Когда же он приедет?
- Да он и не приедет...
У моего собеседника был такой вид, будто он хотел спросить: "А сами-то вы как сюда попали?"
- Но если он не приедет, то как же может состояться его концерт? спросил я.
- Концерт уже начался.
- Здесь?
- Да эдесь в Амьене, и одновременно в Лондоне, Вене, Риме, Петербурге и Пекине!
"Ну и ну, - подумал я. - Должно быть, все эти люди не в своем уме. А может быть, это вырвавшиеся на свободу обитатели Клермонского сумасшедшего дома?"
- Сударь, как это понять? - продолжал я.
- Прочтите внимательно афишу, и вы увидите, что этот концерт электрический.
Я взглянул на афишу. Действительно, в этот час знаменитый Пиановский играл в Париже в зале Герца, но электрическими проводами его инструмент соединялся с роялями Лондона, Вены, Петербурга, Рима и Пекина. И таким образом, когда он ударял по клавишам, соответствующие ноты звучали и на этих отдаленных инструментах, на которых клавиши приводились в действие электрическим током!"
