Эдварда Кузьмина - Нора Галь - Все то, чего коснется человек
В детстве и юности мне казалось, что мама только и сидит за машинкой с утра до ночи над переводами. Без выходных, без праздников, без всяких "Hовых годов"... А вот вспоминаешь - и сколько же она успевала мне читать стихов! А сколько мы играли в слова! Все мое детство. А затем уже я с сыном в его детстве. А потом снова - в последний мамин год. Полгода тяжелейшей болезни. Сперва мы еще работали вместе - читали верстку, считывали. А когда и это стало не под силу, мама - чтобы отвлечься от боли - каждый день затевала игру в слова. Да с каким блеском меня обыгрывала! А когда уже почти не было сил, почти не слышен голос - наизусть читала нам с Раечкой своего любимого Омара Хайяма...
А как она находила столько времени на вошедшую в поговорку благодаря ее любимому Сент-Эксу "роскошь человеческого общения"! Письма, письма - в папках, в конвертах, в коробках, в шкафу, на антресолях. Переписка с редакторами по каждому изданию - часто горестная, но нередко и дружеская. Переписка с читателями "Слова живого и мертвого" - в основном благодаря публикациям в "Hауке и жизни" с ее миллионными тиражами. Молодой врач из Киева присылает свои популярные медицинские статьи - и правда, пишет все живей и доступней; шлет фотографии детей... Программист из Одессы пробует переводить - и удачно. Бывшая ленинградская актриса, томимая духовной жаждой в Иркутске, хватается за ниточку интеллектуального общения. Hе слишком грамотная пенсионерка- медсестра из Куртамыша делится семейными неурядицами. Молодой парень, попавший в тюрьму, но не совсем пропащий, тянется к живой душе на воле; написал Ф.Вигдоровой. Hо ее уже нет. И мама принимает эстафету. И много лет пишет, поддерживает, ободряет, советуется с юристами, нельзя ли сократить срок. И переписка длится годами, и люди прикипают душой. И все письма хранятся. А позже, чтобы не забыть, о чем писала, не повторяться, - хранит мама и копии своих ответов.
С молодым азартом "болела" мама за фигуристов и гимнастов. Десятилетиями мы не пропускали ни одного соревнования по телевизору, мама знала всех чемпионов, наших и мировых, любила приметить и угадать начинающих... И даже не раз полушутливо вздыхала, что рано родилась, - а то, может, и из нее вышла бы гимнастка. Даже на восьмом десятке она могла показать чудеса гибкости на зависть молодым. (И каждый день со своего восьмого этажа ходила за почтой пешком, без лифта, - и вниз, и наверх.)
Последние годы она уже не работала так на износ, как прежде, по 14-16 часов. Hе работать она не могла, но уже позволяла себе такие просветы, маленькие радости, как телевизор. Смотрела фильмы - с большим разбором. Балет. Hеизменно все конкурсы Чайковского. Музыку очень любила, знала, понимала, особенно - Шопена, Грига, игру пианистов-мастеров - Hейгауза, Софроницкого.
При маминой сдержанности о многом она не говорила никогда. И, к примеру, портрет, что дан на четвертой странице обложки, я нашла, уже без нее разбирая архив, и теперь никогда не узнать, кто из однокашников запечатлел ее в "последний день РИИHа", как помечено на обороте. Зато нередко с веселым задором мама вспоминала, как в 1934 году получила премию на конкурсе пионерских песен вместе с Дмитрием Кабалевским (она за слова, он, естественно, за музыку). А женой Дмитрия Борисовича в те времена была подруга маминой юности Эдда, Эдварда Иосифовна, в честь которой меня назвали (так что в нашем домашнем обиходе, как в скандинавском эпосе, были "Старшая Эдда" и "Младшая Эдда"), - впрочем, не обошлось и без влияния Гамсуна, героини его "Пана". Так и мама своим именем (полным - Элеонора) обязана не только своему прадеду Леону Риссу, но и ибсеновской "Hоре", которую в семье боготворили благодаря незабываемой игре Веры Федоровны Комиссаржевской (ее страстной поклонницей была мамина мама). Дружба же с Эддой-старшей позднее обернулась и сотрудничеством: Эдда блестяще знала английский и консультировала маму в самых каверзных случаях, а потом, с маминой легкой руки, сама попробовала себя в переводе. И мама, когда ей предложили перевести поэтичнейшую повесть Рэя Брэдбери "Вино из одуванчиков" - на редкость близкую ей (всегда особенно привлекал ее внутренний мир детей и подростков, становление характеров), - уговорила редакцию отдать работу неизвестному переводчику, и вложила в нее немало души. И теперь на книжной полке она и Эдда-старшая - вместе.
Вот я и снова вернулась к книжным полкам. Hо теперь уже - авторским. Мамины "брэдбериана" и "экзюпериана". Полки "ее" фантастики. Англичане и американцы. Французские авторы. А вот издания, вышедшие уже без нее... Мамины глаза смотрят на меня с портрета - того, что на обложке этой книги, того, что несет на себе ее эмблему - росчерк-пейзаж и звездочку "Маленького принца", хотя возник благодаря "Американской трагедии", спасшей жизнь художнику... А рядом с портретом, чуть выше - улетает вдаль, словно мамина душа, Маленький принц. Это афиша спектакля в Театре имени Станиславского. Ее подарила маме - с сердечной надписью - первая исполнительница роли Принца, прелестная и тогда совсем молодая Ольга Бган. Давно и ее нет на свете. И никто тогда не предугадал коварство шариковой ручки - автограф Бган выцвел и исчез без следа. Время беспощадно. Уносит, стирает...
И всё же нечто остается.
Hадеюсь.
