Эмма Гольдман - Что я думаю
Как сочетается принцип «непркословного подчинения» с принципом «жизни, свободы и стремления к счастью»? (строка из американской конституции) Убийственная сила милитаризма ещё не демонстрировалась в этой стране так действенно, как при недавнем осуждении Вильяма Бувалды из Сан Франциско, рота А, инжинер, военным судом к пяти годам военной тюрьмы. Мужчина, котрый отслужил подряд пятнадцать лет.[1]
«Его характер и поведение были безупречны», говорит нам генерал Фанстон, который по рассмотрении сего сократил приговор Бувалды до трёх лет. Но Бувалда оказывается вышвырнутым из армии, разжалованным, лишённым права на пенсию и посаженным в тюрьму. Слушайте же, вы, свободнороженные американцы! Вильям Бувалда посетил открытое вытупление и пожал выступавшему после рачи руку. Генерал Фанстон объявляет в своём письме, что поступок Бувалды является якобы «великим военным преступлением, куда худшим, чем дезертирство». Также с Портленде, Орегон, генерал заявил, что «преступление Бувалды так же тяжко, как предательство.»
Действительно, анархисты организовали собрание. Если бы социалисты его огранизовали, как поучает нас генерал Фанстон, не было бы никаких обвинеий по поводу присутствия Бувалды. Генерал действительно заявляет: «Я бы и сам не медля посетил социалистическое собрание.» НО (!) посещение анархистского собрания с Эммой Голдман в качестве выступающего — что может быть большим «предательством»?
За это ужасное преступление отвечает мужчина, свободный американский гражданин, который пожертвовал этой стране пятнадцать лет своей жизни, и чей характер и поведение в то время были «безупречны», в тюрьме, без почестей, униженный, лишённый средств к существованию. Есть ли что-нибудь, что разрушило бы идеал свободы более, чем тот дух, сделавший приговор Бувалды возможным — тот дух бесприкословного подчинения? На это ли пожертвовал американский народ в последние несколько лет 400 миллионов долларов и свои внутренние силу и энергию?
Я уверена, что милитаризм — постоянные армия и флот в какой-либо стране — это знак распада свободы и разрушения всего того, что в нашей стране можно назвать наилучшим и наипрекраснейшим. Становящийся всё громче крик о дополнительных военных кораблях и лучше вооружённой армии, с обоснованием, что они утвердят мир, так же абсурден, как и утверждение, что мирный чeловек — это тот, что разгуливает хорошо вооружённым. Тот же недостаток последовательности проявляется и у сторонников мира, которые выступают против анархизма, потому, что он якобы проповедует насилие, и которые были бы всё равно очень рады, была бы американская нация в ближайшее время в состоянии кидать бомбы с самолётов на беззащитных врагов.
Я уверена, милитаризм исчезнет в тот момент, когда все любящие свободу скажут своим господам: «Исчезни! Иди сам убивай! Мы достаточно долго жертвовали собой и своими близкими, чтобы сражаться за тебя. За это ты сделал из нас в мирное время паразитови преступников, а в военное — заставил огрубеть. Ты разлучил нас с братьями и сделал из мира человечью бойню. Нет, мы больше не хотим убивать или сражаться за эту страну, что ты у нас украл.» О, я верю всем сердцем, что братство и солидарность между всеми людьми осветит горизонт с его кровавокрасными полосами войны и разрушения.
4. Касательно свободы слова и прессы
Случай Бувалды — это только один момент в более глубоком вопросе свободы слова, свободы прессы и права баспрепятственно собираться.
Многие легковерные люди полагают, что принципы свободы прессы и слова могут быть правильно защищены и использованы в рамках конституционных гарантий. Это кажется мне единственным извинением устрашающих апатии и равнодушия в отношении ограничений свободы слова и прессы, которых мы отведали в этой стране в последние месяцы.
Я думаю свобода слова и прессы означает, что я могу говорить и писать всё, что мне вздумается. Это право становится фарсом, если оно регулируется конституцией, законами, всемогущими решениями почтового министра или полицейской дубинкой. Конечно, вы предупредите меня о последствиях, если мы освободим слово и прессу от оков. Я же уверена, что лекарство от последствий, вызываемых баспрепятственным выражением мнения, заключается в том, чтобы расширить право выражения мнения ещё более.духовные узы никогда не могли задержать движения прогресса; но преждевременные социальные возмущения зачастую вызывались волнами репрессий.
Не научатся наши правители, что такие страны, как Англия, Голландия, Норвегия, Швеция и Дания, страны с более широкой свободой слова, — страны, которые имеют менее всего этих «последствий»? И напротив: Россия, Испания, Италия, Франция и, к сожалению, даже Америка делают эти «последствия» напряжённейшим политическим фактором. Всё время утверждается, что наша страна управляется большинством; тем не менее, каждый полицейский, наделённый властью не большинством, может распускать собрания, уводить выступающих с трибуны и ударами разгонять слушателей в зале, в настоящей русской манере. Почтовый министр, не выбираемый чиновник, обладает властью запрещать публикации и изымать почту. Его решения так же неоспоримы, как решения российского царя. Я действительно верю, что нам нужна новая Декларция Независимости. Неужели нет современных Джефферсонов и Адамсов?
5. Касательно церкви
На недавнем собрании политических остатков некогда революционной идеи было высказано, что религия и членство в партии несовместимы. И с чего бы это им? Пока человечеству хочется доверять блаженство своей души дьяволу, до тех же пор оно может с той же последовательностью доверять благосостояние своих прав политикам. Что религия — дело личное, было сказано уже давно пре-марксистскими немецкими социалистами. Наши американские марксисты, безжизненные и бедные оригинальностью, должны отправиться в Германию, во имя их же мудрости. Эта мудрость сослужила уже дурную службу для загнания нескольких миллионов человек в дисциплинированную армию социализма. Она могла бы устроить здесть то же самое. Во имя Господа, не станем оскорблять религиозные чувства народа!
Религия — это суеверие, берущее начало в духовной неспособности человека объяснить явления природы. Церковь — это организация, которая постоянно ставит палки в колёса прогрессу. Основание церкви отняло у религии её наивность и простоту. Она сделала религию кошмаром, который подавляет душу человека и заковывает разум в цепи. «Царствие тьмы», как называет церковь последний настоящий христианин, Лев Толстой, всегда было врагом человеческого становления и свободного мышления. И посему она не имеет места в жизни по-настоящему свободного народа.
6. Касательно брака и любви
Я полагаю, в этой стране нет темы более табуизированной, чем эта. Кажется, что почти невозможно о ней говорить, не задевая чувства такта многих приличных людей. Не удивительно, при таком-то неведении в этом комплексе вопросов. Корткая дискуссия, даже если вести её открыто, свободно и с умом, не сможет очистить воздух от этих истерических, насыщеных эмоциями испарений, которые скрывают те жизненно важные темы, темы полные значения, как для благосостояния отдельных личностей,так и для общества.
Брак и любовь не равнозначны. Напротив, чато они противоречат друг другу. Конечно, многие браки заключаются по любви, но очень скоро узкие, материальные границы брака удушают нежные соцветия влечения.
Институт брака снабжает государство и церковь неслыханным доходом и средствами, с любопытством вторгаться в область жизни, которую многие люди долго рассматривали как их собственную, их необходимо собственную, священную область. Любовь — это то чрезвычайно сильное влияние на межчеловеческие отношения, которое с незапамятных времён противилось всем законам, которые сформулировали люди, и пробивало решётки церковных и моральных предписаний. Зачастую, брак — это чисто экономическое соглашение, которое снабжает женщину на протяжении всей её жизни средством к существованию, а мужчину — красивой игрушкой и гарантирует ему потомтво. Это означает, что брак, или даже добрачное воспитание женщины, формирует из женщины, чтобы она могла жить, паразита, зависимую и беззащитную служанку, в то время как мужчину он снабжает документом на владение человеческой жизнью со всеми правами.
Что могут такие отношения иметь общего с любовью? С элементом, который должен бы стоять над всеми богатствами и властью и жить в собственном мире баспрепятственного человеческого выражения? Но мы живём не во времена романтики, не в дни Ромео и Джульетты, Фауста и Гретхен, не во время серенад при луне, цветов и песен. Мы живём в трезвое время. Наши главные мысли — о доходе. Тем хуже для нас, если мы достигли эпохи, когда высочайшие полёты души следует умерить.
