Даниил Гранин - Братья Елисеевы
Как-то мне достался футляр с грамотой, пожалованной одному русскому изобретателю «Обществом содействия успехам опытных наук имени Х. С. Леденцова». Грамота роскошная, отпечатанная золотом, но кто такой Х. С. Леденцов, узнать было нельзя ни в одной энциклопедии. И только недавно опубликованы были материалы об этом замечательном вологодском купце, промышленнике. Его стараниями был создан «Музей содействия труду», затем в Москве это самое общество. Он внес анонимно сто тысяч рублей на помощь изобретениям и исследованиям, впоследствии завещал свое огромное состояние этому обществу. С 1909 года общество это начало действовать под руководством Совета, в который вошли крупнейшие ученые России. Оно помогало Н. Жуковскому, К. Э. Циолковскому, П. Н. Лебедеву, И. П. Павлову, Д. И. Менделееву. Конечно, всякие были купцы и промышленники, но вот были и такие, подобные Христофору Семеновичу Леденцову.
Далеко не все хищничали, плутовали — наоборот, поняли уже, что выгоднее хозяйничать добросовестно, строить разумно, на века, будь то фабрика, дом, мост. Дорожили честью, добрым именем, основывали больницы для бедных, приюты, народные университеты. Мы мало что знаем о промышленниках, заводчиках, банкирах тех предвоенных лет, а были среди них люди яркие, талантливейшие, с заслугами немалыми… Тот же Елисеев определял детей своих служащих в училища, старых служащих пристраивал в дом призрения, построенный специально фирмой. Конечно, главной его заботой оставалось преуспевание торговли. В одном только Петербурге было уже построено им семнадцать многоэтажных доходных жилых домов; в Орловской губернии — конный завод, в Крыму разведены виноградники, огромные плантации, где культивировали лучшие сорта. Наверняка глава фирмы нашел бы в большой семье своей преемника, заставил бы, прельстил, да и сам он еще был в полной силе, но тут вмешалось нечто иное, сила, можно сказать, высшая — глава фирмы влюбился. И до этого известны были его увлечения, то прославленной певицей, то актрисой; новый же роман, однако, отличался страстью нешуточной. Его любовь была супругой довольно крупного ювелира, так что ее, может, и не следует подозревать в корысти. Позднюю эту любовь — а Елисееву было много за пятьдесят, имел уже внуков — не могли остановить ни дела, ни семья. В конце концов дошло до того, что Елисеев явился к жене своей просить развода. Любые отступные деньги предлагал, она не соглашалась. Она тоже была, судя по всему, женщина с характером незаурядным, дочь владельца пивоваренных заводов, привыкшая управлять большой семьей; она, видно, продолжала горячо любить своего мужа. «Ни за какие деньги любовь свою не продам!» — заявила она и пригрозила покончить с собою. Елисеева это не остановило. Он ушел к своей «авантюристке», как окрестили ее в семье. Жена бросилась в Неву — ее спасли. Вскрыла себе вены — опять спасли. С тех пор ее не оставляли одну. Дети дружно осудили отца. Все это происходило в 1914 году, буквально накануне первой мировой войны. Старший сын Григорий отказался от роскошной двенадцатикомнатной квартиры, подаренной отцом, снял скромную квартирку, по средствам врача; братья переехали вместе с ним. Скандал разрастался, в те дни все столичные газеты судили-рядили об этой истории, в которой безвыходно сшиблись любовные страсти. Грянула война, но и она не могла разорвать намертво сцепленного треугольника. Признаюсь, давняя эта любовная трагедия плохо вязалась с привычными представлениями о коммерческом человеке, у которого главное в жизни — стремление к наживе, расчет, а тут война, распад семьи, уход детей. Россию трясет. Сына Григория отправили в действующую армию. Нет, ничто не могло образумить Елисеева, ничто не пересиливало его безумного безумия. И для брошенной его жены — тоже.
Сколько сил потрачено было на получение дворянского звания. Как блюли добропорядочность семьи, щепетильную честность в делах, в обращении с клиентами и наконец добились: пожаловано было личное дворянское звание Г. Елисееву, главе фирмы, и торжественно украшены гербом ворота его дома. И вот все насмарку, под откос, все в распыл, ничего не жаль, все в жертву любви своей.
Для брошенной жены все стало тоже нипочем; ни в детях, ни в доме утешения не находила, белый свет померк, жить нельзя, и умереть не дают.
Как Елисеев упорен был в своей страсти, так и она упорна была в отчаянье. Однажды исхитрилась, улучила момент и на полотенцах повесилась. Так узел был разрублен ценой ее жизни. Все сыновья, похоронив мать, публично отказались от наследства, а отец, спустя две недели после погребения жены, обвенчался со своей любовницей и укатил с ней в Париж.
С того времени внучке Настеньке постоянно внушали, что дед такой-сякой, нехороший, и — внушили. Вошло это в плоть и кровь. До сих пор она не может одолеть той детской неприязни и осуждения.
После Февральской революции уезжают за границу Сергей Елисеев — востоковед, затем Николай — юрист. К 1917 году из Елисеевых в Петрограде остается самая младшая, Мариэта. Ей было 17 лет. Вскоре после революции она обвенчалась со своим женихом Андреем, молоденьким юнкером; его через месяц арестовали, поскольку юнкер, и он погиб на барже вместе с другими юнкерами. Мариэта осталась одна, беременная, Григорий еще не вернулся с фронта…
— Но, может быть, эта часть вам уже не интересна? — прерывает себя Анастасия Григорьевна.
Со школьных лет усвоено мною, что история всякой буржуазии кончается с революцией, — так мы привыкли воспринимать прошлое, времена царской России, начисто отрубленные Октябрем. Так нас учили — все начинается заново после революции, счет идет с нуля, как от Рождества Христова. Черта была подведена, но жизнь людей не прервалась, она могла лишь продолжаться, и жизнь Елисеевых тоже продолжалась.
— Нет, нет, что вы, очень интересно, — говорю я решительно.
Анастасия Григорьевна наверняка понимает, что это всего лишь вежливость, но ей надо досказать, для нее дальше-то и начинается самое главное. Грустное повествование о наследниках со всеми злоключениями, которых мы наслушались вдоволь за последние годы.
В 1918 году отец Анастасии Григорьевны вернулся с фронта. Поселились на квартире у крестного, в одном из елисеевских домов на Фонтанке. Отец пошел работать хирургом в больницу, и зажили, не печалясь, не горюя о потерянном богатстве, жили, как все питерцы в те годы, бедствуя, как все, радуясь, как все. Такое отношение к своему положению было в те первые годы Советской власти довольно типично. Так А. А. Любищев, сын крупного домовладельца, совершенно спокойно отнесся к потере наследства после революции, «даже с облегчением», любил повторять он. Русская интеллигенция, та, что приняла революцию, принимала подвижнически, готовая жить «по справедливости, вместе с народом и для народа». Жена Григория Елисеева, мать Анастасии, тоже из состоятельной семьи — Хаамеров, ведущих свой род от петровских немцев, она тоже легко и просто приняла условия новой жизни.
Так они жили до 1934 года, до убийства С. М. Кирова, а затем отца Анастасии и дядю Петю схватили как Елисеевых и выслали в Уфу. Никакой вины у них не было, кроме того, что это Елисеевы, сыновья того самого. Неважно, что они отреклись от отца, отказались от имущества, неважно, что сделали они это до революции, важно было другое — они Елисеевы, то есть сыновья, то есть по своему происхождению принадлежат к классу буржуазии. А от происхождения не отречешься. В то время уже существовал, укрепился вопрос во всех анкетах: твое социальное происхождение? Из мещан, из дворян, из священнослужителей, из буржуазии, или из рабочих и крестьян. То есть из какого ты класса. Это все определяло, потому что у нас классовое общество, в котором идет борьба классов, борьба эта обостряется, в ней нет места состраданию, пощаде, поскольку перед нами оказывается не жена, не ребенок, не заслуженный врач, а представители враждебных классов. И тут ни при чем талант, заслуги — все качества отринуты классовой принадлежностью. Социальное происхождение было как тавро, клеймило человека навсегда. Он рождался с этим самым происхождением и никуда не мог от него деться. Социальному происхождению придавалось значение генетическое. Примерно так действовала проблема арийского или неарийского происхождения в гитлеровской Германии.
В Уфе Г. Г. Елисеев устроился в медицинский институт. Очевидно, он был не только выдающимся хирургом, но и блестящим лектором, аудитории у него были переполнены, студенты по окончании курса преподнесли ему какую-то особую чернильницу. Любовь студентов, она зачастую вызывает настороженность, а тут особенно — кто такой? оказывает влияние? Высланный! Последовала команда. Уволили. Пошел в больницу хирургом. Там тоже он быстро отличился, завоевал популярность. Беда его была в том, что он был слишком хорошим хирургом. Так что из больницы его тоже уволили — не годится, чтобы сосланный, да еще из бывших, подавал пример своей работой.
