Михаил Лифшиц - Михаил Лифшиц - Краткая биография
Но уже 1990-е приносят некоторые изменения. Бескомпромиссность и радикализм позиции Лифшица в неприятии общества классовой эксплуатации и тотального отчуждения, вместе с искусством, являющемся его производной, начинают вызывать все больший интерес. Приход капитализма (известного ранее лишь из литературных источников) в его наиболее оголтелых формах заставляет перечитать тексты Лифшица новыми глазами. В 1991 году появляется публикация его текста в журнале о современном искусстве - "Конец ХХ века". (Издание началось и закончилось, как и многие инициативы тех лет, единственным номером). В 1993 году, первый номер ультраавангардного тогда "Художественного Журнала" (здравствующего и поныне) публикует текст Лифшица "Улыбка Джоконды". В газете Коммерсантъ - daily от 29 сентября 1993 года появляется заметка "Михаил Лифшиц дождался своего читателя" (Памяти марксистской эстетики), принадлежащий автору этих строк. Ниже он приводится полностью.
"Вчера в Академии художеств состоялось заседание, посвященное десятилетию со дня смерти действительного члена Академии художеств СССР, крупнейшего теоретика и едва ли не создателя марксистско-ленинской эстетики Михаила Лифшица. До недавнего времени это имя прочно ассоциировалось с гонениями на малейшие отступления от реализма и было синонимом консерватизма и мракобесия. Заседание, посвященное памяти последнего марксиста России, осталось незамеченным даже в стенах самой Академии. Присутствующих можно было пересчитать по пальцам. Как ни странно, среди них оказались и представители наиболее радикальных течений в современном искусстве, для которых Лифшиц неожиданно стал актуален. Своим опытом прочтения Лифшица по просьбе "Ъ" делится московский художник Дмитрий Гутов.
"Нужно непоколебимо верить в себя, чтобы решиться на презрение к тому, чем ты кажешься", - написал Лифшиц о Вольтере, но это в полной мере относится и к нему самому. Для всех он был символом конформизма. Сегодня же поражает своим предельным нонконформизмом. Само существо его идей откровенно вызывающе для ХХ века. Лифшиц, вопреки общепризнанным фактам утверждал, что в истории есть смысл, что общественный идеал - не утопия, что объективная истина существует, а красота имеет объективные критерии. Релятивизм он еще в юности объявил диалектикой дураков. Авангардизм он отвергает в 20-е годы, обучаясь в рассаднике авангардизма - ВХУТЕМАСЕ, в 30-е поддерживает Андрея Платонова, читает лекции по древнерусскому искусству и спасает от уничтожения иконы. В начале 60-х советует Твардовскому опубликовать повесть "Один день Ивана Денисовича", еще никому не известного учителя математики из Рязани. Против модернизма он начинает выступать только тогда, когда всякая статья на эту тему была уже абсолютно неприличной.
Ни один любознательный молодой человек не прошел в ту эпоху мимо его книг, служивших редким и ценным источником информации о современном искусстве, но факты извлекались из его сочинений при полном игнорировании авторского комментария. Впрочем, Лифшиц хорошо знал, что не будет услышан. В советской действительности, где не существовало критериев для интеллектуальных позиций, где левые всегда назывались правыми и наоборот, Лифшица всегда понимали неправильно. Независимость мыслителя воспринималась зависимостью от власть имущих, безупречность нравственной позиции цинизмом, интеллектуальная яркость - глупостью. Даже стилистическое совершенство и демократическая ясность его текстов оборачивались аристократической недоступностью.
В 60-е годы он называет свой эстетический трактат в защиту марксизма (изданный недавно тиражом 300 экз.) "На деревню дедушке". Он бросает вызов времени и тогда, когда дает своему самому знаменитому антимодернистскому сборнику демонстративное название "Кризис безобразия". И оно, при всей его эмоциональности, есть академически строгий научный термин, обозначающий явление, противоположное "расцвету прекрасного", то есть классике. С подобным определением современного искусства можно только согласиться.
Название другого знаменитого текста - "Почему я не модернист?" отсылает к памфлетам Бертрана Рассела "Почему я не христианин" и "Почему я не коммунист". "Феноменология консервной банки" одновременно напоминает о влиятельном философском течении и о "Феноменологии духа" Гегеля, где на месте духа оказывается банка супа Campbell с ее густым американизмом прославленный шедевр Энди Уорхола. Надо хорошо представлять себе механизмы современной культуры, чтобы оценить, насколько прав Лифшиц, описывая их как род биржевой игры, как особую отрасль промышленности, необходимую в сложном укладе современной жизни. Он справедливо обвиняет модернизм в недостаточности и мнимости его нонконформизма. В том, что, становясь в агрессивную позу против тотальной лжи действительности, он сам становится частью этой лжи, а его поза - хорошо оплачиваемым товаром.
Лифшиц, окруженный новейшими произведениями европейской философской мысли, получавший (вероятно, единственный в стране) свежую периодику по авангардному искусству, всегда жил в кругу проблем, только сегодня становящихся нашим достоянием. Прекратив свое коматозное состояние, марксизм получает шанс отделиться от доставшей всех грубой пародии на самое себя. Настает время всерьез взяться за изучение эстетики по Лифшицу. Интерес к его трудам свидетельствует о том, что мы приближаемся к обществу процветания, в котором (как это происходит на Западе) марксизм остается популярным. Отныне мы имеем шанс реально познакомиться с предметом марксистской критики".
Сегодня ситуация уже качественно иная. "Шанс реально познакомиться с предметом марксистской критики" превратился за 10 лет в неизбежность, не миновавшую никого. К тому же за эти годы выросло новое поколение, не имеющее никакого физического представления о советском прошлом, не пережившее идеологического насилия, поколение без предубеждений и без иллюзий. Оно имеет свой шанс, прочитать тексты Лифшица без отягчающих обстоятельств (может быть, впервые с момента их написания), чтобы усвоить одну из его идей: бывают обстоятельства, когда выхода нет. Он должен быть создан.
Дмитрий Гутов. 2003
