Савва Ямщиков - Служу по России
А жизнь за окнами моей своеобразной тюрьмы-больницы продолжала стремительно скатываться всё глубже и глубже к вратам преисподней. Представители «второй древнейшей профессии» не уставали врать, причём ложь становилась всё цветистее по мере подкармливания её авторов вознаграждениями, зачастую превосходящими пенсионные бюджеты малых городов России. Особенно беззастенчивыми лгунами оказывались политобозреватели и шоумены, когда в дом родной приходила беда или очередная катастрофа заставляла вздрогнуть от беспощадности карающего нас меча…
Когда впервые после болезни наконец-то снова увидел Псков, какую же радость подарил мне город! Оказалось, мои опасения беспочвенны: Псков и в это тяжелое, полное противоречий время не утратил самобытности, неповторимого характера, творческой силы.
В художественном музее Наталья Ткачёва и её соратники на самом высоком профессиональном уровне реставрируют иконы. В Спасо-Мирожском монастыре москвич Владимир Сарабьянов совершил поистине чудо – восстановил древнейшие фрески, которые мы, признаться, считали загубленными реставрацией XIX века. Лет десять я не видел результатов труда своего младшего коллеги и был буквально потрясен тем, как много может сделать один человек, если он так предан своей работе.
На псковской земле творит замечательный иконописец архимандрит Зинон. Здесь проводятся праздники классической музыки и выставки современной живописи. Типография, раньше печатавшая несколько газеток, сегодня выпускает книги и альбомы, не уступающие образцам итальянской полиграфии.
Надышавшись воздухом Псковского края, кто осмелится утверждать, что духовная элита общества обитает исключительно в столицах?! Совсем не случайно Петербургская Академия художеств, одна из лучших кузниц кадров реставраторов, каждое лето направляет своих студентов на практику именно во Псков. Они здесь совершенствуются в профессии, а заодно получают бесценные жизненные уроки. Преподаватели знаменитого вуза даже прикупили деревеньку под Изборском и уже построили здесь часовню в память основательницы Пскова княгини Ольги.
Я был в деревне Олохово на Ольгин день, 24 июля. Старый батюшка, приглашённый из одной из печорских церквей, служил прямо на улице, перед часовней – всех пришедших она не вместила бы. В эти светлые, высокие мгновения, под этим единственным в мире неярким псковским небом открылся мне по-настоящему смысл пословицы, столь любимой Александром Исаевичем Солженицыным: «Пока есть хоть один праведник, не умрёт село, а пока не умрёт село, будет жить Отечество».
Трудно, неспокойно живётся нашим людям. И всё-таки я убежден в том, что переживём нынешнее лихолетье.
Послушание истине
Начало
Как я уже сказал, вырос я в бараке на Павелецкой набережной. Соседом был Володя Васильев, с которым в одном Доме культуры занимались в кружках: он – в хореографическом, я – в драматическом. Андрей Тарковский жил поблизости. В клубе завода Ильича вместе смотрели трофейные фильмы. Потом судьба свела меня с ними на многие годы в совместной работе и жизни. Мама моя вместе с дедом и бабушкой бежали в Москву от раскулачивания. Да и здесь проехалось по ним кровавое колесо: дедушка отсидел положенные десять лет плюс пятнадцать в селе Шушенском, там и похоронен. Кузнецы псковские, поехавшие приводить в порядок к 100-летнему юбилею вождя знаменитую ссылку, работали в дедовой кузнице, а местные жители тепло о нём вспоминали.
Окончив школу, ткнулся я в Институт международных отношений. Сдал всё на пятерки, да не тут-то было: принимали туда по спецразнарядке. Долго я ходил по шести гуманитарным факультетам МГУ на Моховой, прежде чем рискнул выдержать конкурс на искусствоведческое отделение истфака.
Немного рисовал, но никому не показывал. Зато историей живописи, театра и литературы был увлечён. Неплохо знал собрание Третьяковской галереи. И вот просматриваю сильно потрёпанную программу для абитуриентов и в первом вопросе натыкаюсь на такое сочетание: «Андрей Рубенс». Ничего себе! И главное, никто не поправил. Вот вам и толчок: думаю – пойду Из двадцати баллов набрал девятнадцать, по специальности получил пятёрку, а в билете одним из пунктов был рассказ об Андрее Рублёве. Истинно «от судьбы не уйдёшь».
На первом курсе, очарованный лекциями профессора В. В. Павлова по искусству Древнего Египта, начал я изучать иероглифы, написал доклад о фаюмских портретах и всерьёз решил стать египтологом. Но и тут не судьба. Хорошим бы я стал знатоком культуры фараонов, не имея возможности хоть разок побывать в Египте. Зато на втором курсе, на спецсеминаре по реставрации, окончательно остановил я свой выбор на изучении русской иконописи и восстановлении старых икон. Ведущий этот предмет Виктор Васильевич Филатов – первоклассный реставратор – что-то увидел в несформировавшемся юном студенте и пригласил меня на работу во Всероссийский центр реставрации, где он заведовал отделом. Мальчишкой попал я в Марфо-Мариинскую обитель, и она стала для меня подлинной alma mater.
Марфо-Мариинская обитель располагалась на Большой Ордынке. Молодые, мы не очень ценили атмосферу, окружающую нас, сохранившую духовный настрой, царивший некогда в церковном общежитии, руководила которым Святая Елизавета, Великая Княгиня, посвятившая всю свою жизнь православной идее и принявшая мученический венец, защищая ее от поругателей-большевиков. Дивный храм, построенный А. В. Щусевым и расписанный М. В. Нестеровым, как нельзя лучше соответствовал святому делу восстановления иконы русской. Сидел я в трапезной обители, украшенной великолепными фресками Нестерова. Руководила моими первыми, далёкими от профессионального знания опытами Евгения Михайловна Кристи – первоклассный реставратор, добрая и заботливая учительница. С ней я поехал в первые командировки и навсегда прикипел к древнему Пскову, навсегда осел в Карелии, работая в музее Петрозаводска и на острове Кижи. Общение с такими знатоками древнерусского искусства, как Надежда Евгеньевна Мнёва, Николай Николаевич Померанцев, Павел Дмитриевич Корин, кстати, помогавший вместе с братом Александром М. В. Нестерову расписывать наш Покровский храм, обогащало копилку знаний такими вложениями, которые ни одна университетская лекция не могла предоставить.
Одна из самых первых моих командировок с реставрационным заданием – поездка в Кижи.
Кижи… Теперь редко встретишь человека, не слышавшего это слово. Уж очень проста и стремительна прогулка на современных «кометах» и «метеорах» из Петрозаводска к сказочному острову. Но не так давно всё было по-иному.
…Маленький пароходик должен быть отплыть из Петрозаводска поздним вечером. Накрапывал холодный осенний дождь. Он сыпал пятый день подряд. «Неужели и сегодня не уеду?» – задавал я себе в сотый раз один и тот же вопрос. Истекала первая неделя командировки, но я, кроме Петрозаводска, нигде и не был. А планы строил большие. Во главе маршрута, конечно, Кижи. Очень хотелось поскорее увидеть их, сам не знал тогда, почему. Словно чувствовал, что надолго, может, навсегда, привяжусь сердцем к суровому северному краю.
Ранним утром в полной темноте наш пароходик гулко ударился о деревянный бок дебаркадера. Заскрипели доски. Полетела швартовая верёвка, пароход дал длинный гудок, и вскоре я остался один на один с ночью, холодной и тревожной. Под утро задремал в каюте дебаркадера, а когда проснулся, начинался серый дождливый день, точь-в-точь, как в Петрозаводске. От Васильевского дебаркадера до Кижей рукой подать, но сквозь дождь и туман их было не разглядеть.
«Вот там, за погостом, – показал старичок, хозяин пристани. – Иди по этому холму и аккурат попадешь». Но мне посчастливилось увидеть, прежде чем «попасть». Пройдя с километр, я оказался на погосте и стал рассматривать деревянные кресты, надеясь найти среди них северные поклонные. В это время подул сильный ветер. Тучи разорвало. Солнце, выпущенное на свободу, озарило всё вокруг слепящим светом. Я посмотрел вперёд – и замер: прямо передо мной возносились купола кижских церквей, а над ними, от края до края небесного, засияла радуга.
Кижи. 1961 год. Одна из самых первых командировок с реставрационным заданием
…Солнце простояло в небе все двадцать дней, которые мы работали в Кижах. Мне и в мечтах не представлялось такое чудесное место, этот удивительный зеленый остров посреди бескрайних водных просторов. Но главное, что здесь я впервые увидел иконы, написанные заонежскими художниками, познакомился и близко сошёлся с их потомками – искусными северными плотниками, хранившими как зеницу ока архитектурное богатство, завещанное отцами и дедами.
В дом Ошевнёва – это один из объектов музея деревянного зодчества – свезено было около тысячи икон, возвращённых по мирному договору из Финляндии. Нашей задачей было разобрать их и перевезти в Петрозаводский музей изобразительных искусств. При разборе коллекции мы недосчитались досок «неба» из купола Преображенской церкви. Местные власти убеждали, что расписные паруса «неба» уничтожили финны, но пастор, отвечавший за возврат икон, убедил нас в обратном: «небеса» сожгли в Карелии. В правоту пастора ещё раз заставил меня поверить телевизионный сюжет, рассказавший о финском лётчике, который должен быть забросать бомбами кижские церкви. Но, очарованный их красотой, он отказался. Не выполнил приказа и свалил взрывчатку в озеро. Мне хотелось ноги поцеловать этому святому человеку, шедшему, опираясь на палочку, по земле Кижского острова.
