Федор Булгаков - Из общественной и литературной жизни Запада
Имя её Гедвига Фернбрюк. В кратковременный период своей театральной карьеры она не пожинала лавров. Она выступила в театре Барная, как «новенькая», и единственное, что в ней нравилось, это её свежая юность и красивые, огненно-рыжие волосы. её шевелюра напоминала русалку или Цирцею, как ее представляют себе парижские франты. Во всем прочем она считалась «beauté du diable»: большие голубые глаза, смеющийся, чувственный рот и сильно вздернутый нос. По носу ее можно бы принять даже за монгольскую красавицу. Рост её почти средний, стройность всей фигуры как у девушки, только что достигшей первой зрелости.
Самоуверенность осанки её, впрочем, не соответствовала её таланту. Она исполняла роли наивных девиц. Вскоре, однако, её имя исчезло из театральных афиш, и никто не скорбел о сем. Это было, по немецким справкам, в 1891 г. И только теперь объяснилось такое быстрое прекращение этой артистической карьеры. Юная дама перешла от ролей наивниц в роли любовниц и досталась такому Ромео, какой крайне редко может встретиться даже в богатой чудесами истории человеческого сердца и еще реже в истории строгой науки.
Разведенной первой жене Коха, по приговору суда, придется получать четверть его доходов. Новой «тайной советнице» Кох вместе с остальными ¾ достаются и пасынки, почти таких лет, что они могли бы сделаться её родителями.
4
Журналистика ведет во всему. – Баронеты и рыцари пера в Англии. – Журналист Брюнетьер – член французской академии. – Его система критики. – Закон эволюции в применении в французской критике. – Реакция против научной критики. – Различное понимание критики. – Миссия критики по Брюнетьеру. – Искусство – одна из форм религии. – По поводу памятника Теофрасту Ренодо. – Его филантропическая деятельность. – Первая французская газета. – Первый журналист – благодетель человечества. – Вена, как месторождение журналистики. – Назначение и власть газеты. – Без прессы жить невозможно. – Первые начатки журналистики. – Страсть к новостям в XVI и XVII вв. – Наемные репортеры прошлого. – Рукописные газеты. – Печатные бюллетени. – Первые ежедневные газеты. – Статистика журналистики на земном шаре. – О выборе лучших книг. – Составление идеальной библиотеки по плебисциту публики. – Результаты голосования «Revue bleue» о 25 лучших книгах. – Жюль Леметр о предпочтительности тех или других книг. – Золотые мечты сливок человечества об идеальном человеке. – Пессимизм Модели и оптимизм Мантегаццы. – Повальное пародирование изречения «здоровый дух в здоровом человеке». – Необходимость великодушие для идеального человечества. – Ребячества знаменитостей в суждениях о людском совершенстве. – Романическая история преступника Рустана и его самоубийство.
Вильмесан, основатель «Figaro», сказал некогда, что «журналистика ведет ко всему, лишь бы уйти из нее». Теперь это подтверждается теми почестями и отличиями, какими официально жалуются журналисты в Европе. В Англии, напр., журналистика ведет в очень многому, уходишь ли из неё или остаешься в её рядах. В нынешнем Гладстоновском кабинете есть такой член, который прямо из-за письменного стола журналиста попал в министры. Это статс-секретарь по ирландским делам Джон Морлей. Из тех же, которые не пожелали бросить журналистику, многие в Англии повышены на поприще общественных рангов. Еще на днях, по случаю тезоименитства королевы, несколько журналистов сделаны баронетами и рыцарями (knights). Титул баронета наследственный. Поэтому он пригоден только людям более состоятельным. Не обладающие достатком получают титул рыцарей, который не переходит в потомство, хотя он древнейший из всех английских дворянских титулов, ибо сан Альфред Великий возводил своего сына в рыцари, как и теперь это делается: королева фактически ударяет мечем жалуемого ею достоинством рыцаря. Но в обыденном употреблении между баронетами и рыцарями нет различия: те и другие одинаково именуются «пэрами», а жены их «леди».
* * *Во Франции журналисты допускаются даже к «бессмертию», т. е. попадают в члены французской академии, что считается там наивысшим литературным отличием. Недавно такой чести удостоился журналист Брюнетьер – критик «Reme des deux mondes». Этот 44-летний критик успел уже выработать свою систему анализирования литературных произведений, которая состоит в применении Спенсеровой теории эволюции в истории литературы, о чем дает полное понятие его собрание лекций в «École normale» в сборнике под заглавием «L'évolution des genres littéraires». Правда, критика есть скорее искусство, чем какая-либо особая наука. Всякая наука берется предсказывать. Астроном, напр., умеет наперед рассчитать, какие перемены должны произойти в светилах небесных, а критик не может извлечь из состояния прошлого и настоящего литературы ни малейших догадок насчет будущих перемен вкуса. Но, с другой стороны, историк искусства устанавливает общий закон эволюции, который можно проследить, положим, в истории музыки от народной песни до Вагнеровской оперы, или в истории романа, от восточного баснословия до крайнего разнообразия современных романов, иногда так верно отражающих многосторонние горизонты жизни.
Тем легче наблюдаешь эти последовательные превращения, когда изучаешь каждый в отдельности род литературы и прослеживаешь его особое развитие. Брюнетьер не только наметил себе метод, но и показал его применение в своих публичных беседах об «Эволюции французского театра», в своих чтениях об «Эволюции лирической поэзии в XIX веке». Ряд статей его на эту тему напечатан в последних №№ «Revue bleue». Этот метод требует сравнительного изучения литератур.
История французской критики показывает, что и к ней приложим тот же закон эволюции. У Монтэня и Байля критика остается еще неопределенной, кидающейся в эрудицию, биографии писателей и в анекдотичность. Ла-Гарп судит о всем по классическим теориям об абсолютно прекрасном. Поле французской критики расширяется лишь от знакомства с иностранными литературами – у г-жи де-Сталь, Шатобриана, Бильмана. Сент-Бёв заимствует приемы своей критики из естествознания, воссоздает личности в мельчайших подробностях, определяет отношения между индивидуальностью творчества, произведением автора и окружающими его обстоятельствами. По Тану, все это заменилось «средой», а история литературы представляется одним из самых важных документов для познания психологии народа.
Нововведение Брюнетьера состоит в том, что он изучает в литературном творчестве преимущественно влияние момента. Величайший гений есть не только продукт своего народа и своего времени, как это утверждается по Тэновсвой теории «расы» и «среды»; он есть также продукт накопленной суммы мыслей и произведений, ему предшествовавших. Влияние предшествовавшего творчества на любое поколение писателей значительно. Они проявляют свою оригинальность, они нередко ищут путей противоположных тем, по каким шли с успехом их непосредственные предшественники; но это самое искание нового определяется творчеством предшественников. «В каждый момент своей продолжительности, – говорит Огюст Конт, – человечество складывается более из мертвых, чем из живых». Мы как бы прикованы к мысли о покойниках, также как мы – узники темперамента, переданного нам предками. Это влияние прошлого – по замечанию Бурдо, – можно сравнить с влиянием наследственности в биологии. Таким образом Брюнетьер применяет к развитию литературных произведений теорию не только Спенсера, но и Дарвина. Изменения литературных жанров, по его мнению, совершаются подобно изменениям животных видов, путем наследственности, разнообразия, естественного подбора, борьбы за существование, долговечности более приспособившегося в жизни. Вот сколько дарвиновских формул! Конечно, их надо понимать только в смысле чисто метафорическом.
Кстати отметить, что такое строгое применение научных приемов даже терминов к литературным произведениям возбуждает уже своего рода реакцию. Против пользования научными методами вне области чистой науки горячо протестует Анжеллье в предисловии в пространному этюду о Роберте Бёрнсе. По мнению Анжеллье, совершенно напрасно тратить труд на попытки объяснить таинственное бытие гения. Пора вернуть вещам их обширную сложность, их необъяснимую запутанность и их кажущиеся противоречия. Другой французский сторонник эстетической критики и ярый противник научной критики, Дроз, в своей брошюре «La Critique littéraire et la Science» готов даже воспретить самое употребление технических терминов, которых Лейбниц советовал избегать, как «ехидн или бешеных собак». Дроз желал бы вычеркнуть из словаря честных людей всякие термины вплоть до слова «психолог», и уже по этому примеру можно судить о непримиримости этого эстетика. Короче сказать, такие критики, как Анжеллье и Дроз, суетности суждений предпочитают способность чувствовать и любить. С произведениями искусства случается тоже, что с любовью: как скоро начинаешь их сравнивать, так и превращается восхищение ими.
