Сергей Кургинян - Суть времени. Цикл передач. № 31-41
«Теперь», — пишу я две недели назад, — «рассматривается вариант перераспределения полномочий». Путин становится «отцом нации», Медведев — президентом. Этот вариант рассматривался лихорадочно. «Рассматривается ли это всерьез? Безусловно. Может ли это реализоваться, например, в сентябре? Может… Реализуется ли? Не думаю.
Хочется верить в здравый смысл тех, кому предлагается нечто подобное. В их реализм. В их понимание, что система груба. И изысканных переигровок не выдержит. Она, система-то, и так на ладан дышит, не правда ли? Всеобщее спокойствие, на фоне которого якобы можно реализовывать любые, самые рискованные политические комбинации, — липа. Нет этого спокойствия и в помине».
Сейчас я обращаюсь ко всем, кто это слушает. Посмотрите на ценник у обменников — какое новое соотношение «рубль-доллар». Если знать ситуацию изнутри и понимать, что на самом деле гигантских усилий стоит поддержать даже это соотношение, то уже понятно, что дело худо. Если знать, что происходит в мире, то ещё точнее это понятно. А если понимать, что происходит в нашей промышленности, в нашем народном хозяйстве, в нашей экономике по-настоящему, то видно, что положение наше просто очень плохое. Что вот эту относительную стабильность до марта будет трудно дотянуть, так всё плохо.
«Нет этого спокойствия и в помине. Ничего сложного соорудить, не разрушив систему, уже нельзя. Соорудить можно только что-то совсем простое. Такое простое, что дальше некуда. В противном случае, все окажутся под обломками системы еще до Нового года. Подчеркиваю — все. Первые лица — в первую очередь». Я написал это две недели назад. Что сооружено? Самое простое, что может быть.
Итак, первое — это изысканные композиции, с помощью которых перераспределяются полномочия.
Второе — плыть вдвоем до декабря вместе и не говорить, кто будет. Риск огромен, но я вполне мог себе представить, что и это будет. Потому что отношения не выдерживают ничего другого.
«Третий вариант — простые и грубые мужские договоренности. Без изысков, без политических менуэтов на тончайшем льду, готовом обрушиться в любую минуту». Вот этот вариант и состоялся.
Четвертый — слом политического механизма. То, с чего я начал обсуждение.
Итак, состоялся вариант #3. Договоренности — простые. Система выбрала самый грубый вариант. Потому что она понимала, что никакого другого она уже выдержать не может. Всё — на пределе.
«Каждый из этих вариантов задает свою драматургию выборов. В одной драматургии — партии являются такими же статистами, как и в 2004 или в 2008 годах. А в другой…»
Мне ясно, что сейчас начнется время интенсивной раскачки процесса. Что этот сценарий вызовет системное бешенство у очень и очень многих. Что нагрузки, которые сейчас лягут на политическую систему, будут весьма велики.
И мне понятно примерно, как будет себя вести в ответ система. Никакой идиллии, никакого «шоколада» в происходящем нет. Всё, что произошло, означает, что нас ждут весьма серьезные испытания ещё до думских выборов. И, конечно же, сразу после них, в особенности.
Теперь, что же я тогда оговорил как стратегическое, наиболее важное? «Проект „российский капитализм плюс полноценное вхождение РФ в Европу“ терпит крах. А никакого альтернативного стратегического проекта нет. Любые альтернативы были похоронены даже не в 1991 году, а лет этак на пятнадцать раньше. Как это кому-то ни покажется странным».
Да, я утверждаю снова, что это правда. Как это кому-нибудь ни покажется странным. Вхождение России в Европу, сброс обременений в виде азиатских республик, — среднеазиатских и не их одних, — это была задумка не только Андропова, но очень и очень многих. Казалось, что это очень остроумная задумка… Что при этой задумке Россия очень много выиграет… Что, в конце концов, она станет самой мощной ядерной державой Европы… Что это будет огромное целое… Что в пределах этого целого Россия получит особые возможности… Что американцам просто придется уйти из Европы… Что это начало такого системного триумфа… Были такие утопии, уже в 70-е годы, очень влиятельные. Потом они из утопий превратились в то, что называется «перестройка» и «постперестройка». Верили в это — свято. Говорили об этом — с пеной у рта. Презирали всех, кто не понимает гениальности этого изящного плана… Теперь план лопнул. Вот он лопнул, его нет. И что делать?..
Мир идет в определенную сторону. Технологическая «маржа», то, что нужно заплатить за раскрутку технологий и всего прочего, предполагает возможность реализации конечных продуктов на всё более обширных рынках. Уже сегодня речь идет о рынках не менее чем в 300–400 миллионов людей, потом — 500. Таких рынков немного, совсем немного. Субъект, который может продолжать технологическую гонку, должен знать, что он может обладать некими возможностями на очень серьезных рынках. Рынки начинают всё более серьезным образом защищаться. Где оказывается Россия?
Происходящий хаос — это ведь не просто хаос. Это дезорганизация в работе механизма, приводящая к гигантской концентрации капитала, это такой «пылесос». Механизм дезорганизуется. Чем более он дезорганизован (это называется «управление через хаос»), тем в большей степени влияют на всё самые мощные финансовые силы мира. Эти финансовые силы, влияя на всё, добиваются дополнительных преференций, они концентрируют капитал. Это ещё не стадия, когда мир должен стать управляемым. Это стадия, когда накапливаются капиталы для того, чтобы в будущем создать совершенно новую систему управления миром. Где мы в этом процессе?..
Это всё не решено, на это нет ответов вообще. Ни у Путина, ни у Медведева. А у кого они есть? Кто-нибудь пытается рассмотреть эти варианты всерьез? Кто-нибудь пытается отказаться от злобы дня?
Итак, «все подзаложились именно под этот проект» вхождения России в Европу. «И что теперь делать? Надрывно утверждать, что он вот-вот реализуется? Рассматривать проблему лидерства и преемственности под этим углом зрения? Мол, „давайте тем, от кого зависит вхождение в Европу и наше в ней благополучие, покажем такого российского лидера (стоящего „двумя ногами в будущем“), который их там устроит. Мы тогда и благополучие сохраним, и в Европу войдем“.
Да не хотят они ни нашего вхождения, ни вашего благополучия! А все их „ахи“ и „охи“ („этот двумя ногами в будущем, а этот одной ногой…“) имеют тупой и очевидный подтекст: „Кого легче скинуть, тот и двумя ногами в будущем. А когда его скинем, то посадим всех (в тюрьму, в лучшем случае — в тюрьму). И тех, кого обласкиваем. И тех, кому грозим пальчиком“.
Верхняя страта нашего общества все это на самом деле „проунькала“. Не такие уж, между прочим, глупые люди. Но одно дело это понять, а другое…» Что-то этому противопоставить. Все двигались туда. Там — семьи. Там — деньги. Там — собственность. Что делать теперь?
«И тут», — пишу я, — «место политики занимает психология». Невроз, при котором эту проблему выкидывают из мозга. Мол, как-нибудь обойдется, как-нибудь разберемся.
«Вот так и живем — пока».
Завершаю эту статью, написанную две недели назад. И говорю о том, что жить так можно только — пока…
А вот в этой новой статье, которая была написана вчера, я поднимаю, может быть, ещё более важный вопрос, который касается отношений между Россией и правыми. И полностью говорю обо всём том, что определяет моё отношение и к произошедшему сейчас, и к тому, что будет происходить завтра.
«Нужна ли России правая партия? Для серьезного ответа на этот вопрос нужна теория „правизны“. И — феноменология оной. То есть сопряжение того, что Вебер называл „идеальными типами“, с узнаваемыми политическими персонами.
Моя теория (и, между прочим, это единственная теория, которую я исповедую на протяжении последних 20 лет, и ни разу она меня не подводила) базируется на том, что постсоветский краеугольный принцип — это принцип антисоветского консенсуса. Как говорят актрисы в гримёрке: „Против кого мы будем теперь дружить?“»
Ведь это очень естественно. Некие силы, очень разные, поднапряглись вместе, разрушили советскую систему, скинули советскую власть, отстранили от власти КПСС, разрушили Советский Союз. Все эти силы были консолидированы ненавистью к тому, что они разрушали. Иначе нельзя разрушить нечто. Как революционеры в 1917 году были консолидированы ненавистью к царскому самодержавию, так и здесь. Ненависть к советскому. Ненависть к СССР. Ненависть к определенному образу жизни. Ненависть к определенной политической системе. Ненависть, ненависть, ненависть… И эта ненависть объединяла очень разных людей. Когда они объединились и свергли, неважно что — советизм или царизм, — они потом постоянно воспроизводят эту ненависть. Они на ней держатся.
