Моше Бела - Мир Жаботинского
Быть может, вся эта путаница и не волновала бы Жаботинского, если бы он не был сионистом. Ныне трудно даже представить, насколько искренне и непоколебимо верили деятели «трудящейся Эрец Исраэль» в свою правоту и абсолютную непогрешимость в своем неограниченном праве диктовать Ишуву свои условия, насаждать свои «порядки». Их «головная организация» — «Всеобщий профсоюз» — стала подлинным диктатором в Стране. Естественно, от его диктата страдали не только «паразиты», но и «трудящиеся». Свои взгляды по этому поводу Жаботинский изложил в статье «Рабочий народ», которая ни разу не переиздавалась и нигде не цитировалась:
Слишком много ухищрений, эквилибристики вокруг слов «труд», «работа». В последние годы смысл этих слов втиснули силовыми приемами в рамки понятия «наемная работа» или «пролетариат». И даже дальше пошли — сделали так, что под «работой» стали понимать только физическую работу. Правда, потом решили смилостивиться над бухгалтером, секретарем, экономистом и учителем — им тоже разрешили называться «трудящимися». Об этой «милости» вспоминают тогда, когда нужны их голоса на каком-нибудь конгрессе или собрании. Дальше — стоп! Что сверх того — от лукавого, дальше понятия «рабочий народ» и «трудящаяся Эрец Исраэль» не распространяются. Когда коммерсант «вкалывает» не восемь, а двенадцать-четырнадцать часов в сутки (если ему есть над чем «вкалывать»), когда врач носится из одного конца города в другой, когда лавочник обслуживает покупателей в то время, как его жена и метет, и варит, и стирает,— это все не относится к делу. Это все не «работа».
Никогда не мог я понять, откуда у людей берется такая наглость — не уважать чужой труд и присваивать себе право решать, что — «работа», а что — «не работа». И особенно в Эрец Исраэль, где «работающих в три раза больше, чем «рабочих». Если бы я был редактором, я бы просто запретил употреблять на полосах моей газеты идиотское выражение «трудящаяся Эрец Исраэль» в этом специфическом понимании. Быть «рабочим» — значит всего лишь принадлежать к некоторой части «трудящихся», причем в наше время — не к самой многочисленной и далеко не к самой бедной. Существуют, и особенно у нас, евреев, несколько дюжин разновидностей «работы» более уважаемых и, зачастую, куда более «продуктивных», «материальных», чем работа иного «пролетария». Нас пытаются убедить, что билетер в кинотеатре — «рабочий», а вот страховой агент — нет. Просто идиотизм. «Работа» — это любое умственное или физическое усилие, цель которого — получение платы или помощь другим в получении таковой. Всякий, делающий такое усилие, работает, и его работа «почетна» не менее, чем труд лучшего из пионеров.
И это далеко не только теоретический вопрос. В самое ближайшее время в лагере сионизма разразится настоящее сражение между этими двумя представлениями о «работе» — узким, монополистским и разрешенным, общепринятым. Нет смысла напоминать, что в Эрец Исраэль на почет и уважение может рассчитывать лишь тот, кто хочет и умеет работать. И вопрос о «почете» не только теоретический. Необходимо, чтобы все государственные учреждения на всех уровнях безоговорочно помогали, преданно служили таким людям. Но вот находятся люди, и они пользуются огромным влиянием в Стране, которые утверждают, что им и только им причитается весь почет. Доказательство? А вот — они называют себя «рабочим народом». Вот. Нет сомнения, что другая сторона (называйте ее сионисты, называйте ее как угодно) этого впредь позволять не будет. Борьба только начинается.
...Это не имеет никакого отношения к почестям, воздаваемым пионерам. Я сам готов оказать им любые почести. Не только пионерам, но даже «Профсоюзу». Я считаю, что каждый еврей и каждая группа евреев, которые приехали и трудились в Эрец Исраэль, совершили такие трудовые подвиги, такие чудеса в освоении земель, каким еще не было примера в истории колонизации. И среди организаций, внесших огромный вклад во все это,— и «Пионер», и «Профсоюз»[*]. Но почести — одно, а безраздельная власть — другое. Не менее важен, чем подвиг пионеров, на мой взгляд, подвиг еврейских легионеров во время войны. Но если бы легионеры потребовали себе монополии на «уважение» и «почет», я бы усмотрел в этом глупость и абсурд. Мы должны крепко-накрепко усвоить: если промышленник или владелец цитрусовой плантации утверждает, что он — «пуп земли, а все остальные — второго сорта», он просто идиот. И если нечто подобное заявляет наемный работник — он тоже идиот. В общей экономике строящегося еврейского государства вклад торговца не менее важен, чем вклад землепашца и любого другого работника, работают ли они мускулами или мозгом, платят ли они за свое жилье из своего «капитала» (Боже упаси!) или из своей зарплаты.
И еще о «вкладах» и «достижениях»: достижение наемного рабочего в Эрец Исраэль в том, что он своими руками возвел дома, вспахал землю и двинул машины. Но есть на свете еще миллиард неевреев, которые изо дня в день делают то же самое и не видят в этом никакой особенной доблести. Согласен, в нашем случае — все это действительно доблесть. Ибо еврейский народ, в массе своей, веками был отлучен от физического труда. Я снимаю шляпу перед еврейским рабочим, но это только одна сторона медали...
Просто нечестно утверждать, даже в полемическом задоре, что мы, желающие всего лишь отменить монополию одного класса и напомнить о существовании других, «забываем» о правах рабочих и даже (!) о правах «Профсоюза». Это нечестно. Ибо мы помним. Но мы помним обо всех, не только об одной стороне. Заслуги этой другой стороны, ее вклад важны ничуть не меньше, и не должно быть места у нас для спеси и чванства.
«Рабочий народ», «Момент» (идиш), 25.11.1932.Чужая земля
«В «чужой земле» — всего лишь пара слов, из Вечной книги вечного народа, А в них — вся суть потерянных веков, погромов и убийств кровавая природа».
Источник всех мучений еврейского народа в галуте — действенная «боевая» ненависть к евреям. Если б дело было только в «людском антисемитизме», можно и нужно было бы бороться с ним, пытаться ослабить его путем агитации, разъяснительной работы, как это делается по сей день в Западной Европе и Америке (без особого, правда, успеха) при помощи всевозможных лиг борьбы с антисемитизмом. Но Жаботинский считал, что дело не в нем, а в «объективном антисемитизме», причина которого не в людях, но в обстоятельствах и который невозможно изжить без коренного изменения самих обстоятельств. Бурное возмущение отдельными проявлениями антисемитизма, какие бы мерзкие формы они ни принимали, было, по его мнению, делом бесполезным. Ибо причина причин трагедии евреев в галуте — сам галут — «чужая земля». Поэтическое выражение эта его мысль нашла в строках, вынесенных в эпиграф.
И пока эта «пара слов» будет держать во власти еврейский народ, нет смысла разражаться воплями и рыданиями по поводу того, что вулкан в очередной раз намерен проснуться. Он, вулкан, живет согласно своим законам, и мы, евреи, ничего изменить тут не властны. Такие высказывания Жаботинского навлекли на него подозрение в равнодушии к беде своего народа. Ибо как же можно не разразиться благородным гневом, читая или слыша о зверствах погромщиков? Даже теперь трудно читать без волнения ответ Жаботинского на эти обвинения:
Один еврей-журналист воспользовался недавно Белостоком, чтобы сунуть мне в душу свои пальцы и пощупать там, какова моя «погромная философия». И нашел, что я равнодушен к еврейскому горю. Я ему не ответил — я слишком хорошо понимаю настроение людей этого типа, чтобы гневаться на них за несправедливость или обиду. Здесь было повторение старой еврейской истории — человек отдал лучшие соки своей жизни на то, чтобы распахать чужую ниву, и в последнюю минуту хозяева убили его братьев и трупами их удобрили свое поле; и человек пошатнулся от оскорбления, и судорожно хватается за соломинки, и злится на всех людей за каждое слово правды, и хочет непременно что-то такое кропотливо и мелочно доказать или опровергнуть — даже нельзя понять, что именно. Я не стал ему отвечать, да и нечего мне было ему ответить: у меня нет никакой погромной философии...
«В траурные дни», «Фельетоны», 1913.Прошло более двадцати лет с тех пор, как написал Жаботинский эти строки, когда они ему вспомнились в связи со страшным погромом в г. Константин, в Алжире, в 1934 году. Евреи Франции, которых должны были бы непосредственно касаться события в Алжире, так как алжирские евреи были французскими подданными, опять ничего не поняли:
«Все, что есть, уже было»[*]. Самое печальное во всех этих событиях — это то, что ничего нового в них нет. Еще 30 лет назад я писал обо всем этом в петербургском «Рассвете». Несмотря на весь ужас происшедшего, это даже нельзя назвать трагедией — в трагедии есть нечто Божественное, есть какая-то надежда на утешение, какой-то урок, что ли. Пала Троя — стали понятней законы истории. Может быть, что-то от трагедии есть в крушении германского еврейства; в какой-то мере, возможно, и в погроме 1929 г. в Эрец Исраэль — по крайней мере для тех, кто еще тешился иллюзией «сосуществования» с арабами.
