Владимир Губарев - Моя «Правда». Большие тайны большой газеты
Документы «Атомного проекта» свидетельствуют, что у Сталина, а следовательно, и у Берии, сомнения о скором создании ядерного оружия нарастали. Все сроки срывались, обещания не выполнялись, а международная обстановка обострялась. А вдруг и среди физиков заговор и они обманывают вождя?!
История с «горячим шаром» получила неожиданное продолжение. Появилась легенда, что плутоний был привезен в Кремль и Сталин держал его в ладонях.
Этого не было…
Страницы «Атомного проекта» (а их многие тысячи!) пронизаны оптимизмом. Казалось бы, много неудач, еще больше неясностей, сомнений, невероятных трудностей, но, тем не менее, никто не сомневался в конечном успехе.
К ответственности не раз возвращается в своих рассказах и А.П. Александров. В частности, он так вспоминает о создании первой бомбы:
– Крайне важно было глубоко продумать идею отработки конструкции. Я не хочу на этой идее останавливаться. Я ей сам не занимался, но занимались этим делом очень внимательно. Ситуация была такая, что даже когда подошли к испытанию первого изделия, то и тогда оставалась достаточно большая вероятность, ну, скажем, порядка процента, что не получится полноценный взрыв. Конечно, если бы этот процент получился… Я помню, тогда Арцимович очень хорошо сказал, что, вот, если бы первая бомба не взорвалась, то она оказалась бы самой губительной…
А нужна ли была такая спешка?
Сейчас историки начинают убеждать, что «концентрация усилий на создании ядерного оружия отвлекала общество от более животрепещущих проблем – построения демократии, борьбы с режимом и так далее». Более того, существует мнение, что именно ядерное оружие позволило «коммунистическому режиму продержаться еще полвека».
Впрочем, ход истории мог измениться, если бы один из планов Берии был бы осуществлен. Но ему помешали как раз ученые, и в первую очередь Курчатов и Александров.
Первый вариант плана Берии был таков. Ближе к рассвету шоссе Энтузиастов и все улицы, ведущие к Кремлю, перекрывались. Два автомобиля под специальной охраной пересекали Москву и въезжали через Спасские ворота в Кремль. Утром в специальной палатке, которая разбивалась у Царь-пушки, проходила окончательная сборка «изделия», и уже после этого официально объявлялось, что первая термоядерная бомба находится в Кремле и может быть взорвана в любую минуту.
Второй вариант действий предполагал, что все будет проходить публично. После объявления о том, что на шоссе Энтузиастов находится контейнер с термоядерной бомбой, а во втором грузовике – пульт управления, начинается движение в сторону Кремля. Естественно, охрану и порядок обеспечивают сотрудники служб безопасности и верные воинские подразделения. Кортеж торжественно прибывает в Кремль, и здесь, если того потребуют обстоятельства, проходит окончательная сборка «изделия»…
Лаврентий Берия выбрал первый вариант. Группа его генералов выехала на Южный Урал…
В этой истории много догадок, секретности и недоговоренности. Никаких документов не осталось. Впрочем, не исключено, что они хранятся и сегодня «под семью замками», потому что их официальное признание заставит пересмотреть всю дипломатию атомной эпохи человечества.
Речь идет о попытке Л. П. Берии спасти себя и захватить власть в стране с помощью атомной бомбы.
Это пример первого атомного шантажа, который, к счастью, был предотвращен нашими учеными.
Вся история «Атомного проекта СССР» свидетельствует, что из высшего руководства страны только два человека – Берия и Сталин – были в курсе всех дел, связанных с созданием атомного оружия. Естественно, весь контроль осуществляло ведомство Берии. На каждом участке создания бомбы были его представители. Они возглавляли ПГУ при Совете Министров СССР, они следили за всеми, кто работал в «Проекте». И не только в закрытых городах, но и во всех НИИ и КБ, имеющих какое-то отношение к работам по бомбе, находились специальные «уполномоченные» – это были глаза и уши Берии. «От блеска генеральских звезд слепнут наши глаза» – строка неизвестного поэта-физика донесла до нашего времени суть работы ведомства Берии.
Секретность была тотальной. Малейшее упоминание об атомной бомбе, о плутонии, об уране каралось моментально и жестоко.
После смерти Сталина Берия был единственным человеком, который контролировал атомную проблему. Так получилось, но именно в его руках оказалось самое страшное оружие XX века. И он рвался к власти, убежденный, что место Сталина по праву принадлежит ему.
Он догадывался, что его «соратники по власти» попытаются отстранить его, но считал их слабаками. Самоуверенность и стоила ему жизни. Перед самым арестом он успел передать приказ своим генералам: доставить в Москву термоядерную бомбу. Ту, что изготовляется сейчас…
Анатолий Петрович Александров рассказывал:
– Вдруг в какой-то момент меня и многих других отправляют в то место, где изготовляется оружие. С таким заданием, что вот подходит срок сдачи – и что-то не ладится. Это было летом 53-го года… Мы приехали туда, стали разбираться, оказалась довольно интересная вещь. Что, попросту говоря, детали, спрессованные из гидридов в нужной комбинации, из-за того, что тритий-то радиоактивный, меняют свои размеры. Они пухнут и так далее. В общем, нужно было переходить на какие-то новые идеи. И над нами страшно сидели генералы, которых прислал тогда Берия, и нам было дано строгое задание работу эту моментально закончить, передать первый образец оружия этим генералам. И вдруг, в какой-то день, Курчатов звонит Берии, но его нет. Курчатов должен был каждый день два раза докладывать Берии, как обстоит дело. И он докладывал словами, так сказать, условными всякими. Хоть это было по ВЧ. Курчатов звонит – Берии нет. Он звонит его помощнику Махневу – его нет. Вдруг все генералы начинают быстренько исчезать. Нам приносят газету – спектакль в Большом театре, правительство сидит в ложе, среди них Берии нет. Какие-то слухи, какие-то странные переговоры. В общем, мы нашей технической стороной занимаемся, а уже сдавать-то некому эту штуку. Прессинг прошел. Мы были посланы туда с четким поручением – закончить работу очень быстро и передать готовое изделие этим генералам. Вот у меня такое впечатление получилось, что Берия хотел использовать эту подконтрольную ему бомбу для шантажа. И не только у меня – у Курчатова тоже было такое же впечатление, потому что мы по этому поводу с ним говорили, прогуливаясь там в садике…
Некоторые факты подтверждают догадку Александрова и Курчатова. О том, что Берия лично, без консультации с другими членами правительства и без санкции председателя Совета Министров СССР Г. Маленкова, отдал распоряжение об изготовлении первого образца водородной бомбы (знаменитой «слойки» Сахарова), упоминал в своей «обличительной» речи Маленков. Берия перечеркнул проект Постановления СМ СССР, которое традиционно для таких случаев было подготовлено, и сказал, что его подписи вполне достаточно. Очевидно, он был убежден, что именно он станет во главе государства.
Берия был расстрелян. А вскоре чудовищный термоядерный взрыв на Семипалатинском полигоне осенью 1953 года стал своеобразным салютом памяти руководителю «Атомного проекта СССР»…
…Президент АН СССР А.П. Александров взял меня на борт самолета, на котором он летел с Байконура. Анатолий Петрович впервые видел, как стартует ракета (на орбитальную станцию «Салют-6» ушел на работу интернациональный экипаж), и это зрелище произвело на него большое впечатление.
Во время интервью я задал, оказывается, бестактный вопрос:
– Неужели старт ракеты поражает больше, чем ядерный взрыв?
– Я не был на испытаниях оружия, – ответил ученый.
– Не может быть?! – не удержался я.
– Почему же? – теперь пришла очередь удивляться академику. – Мы были воспитаны так, что не следует лезть не в свое дело. АП конструкция оружия, его испытания – не мое дело, это ведь не реакторы. Хотя, не буду скрывать, хотелось посмотреть своими глазами и на это чудище…
– Вы имеете в виду, что старт ракеты и ядерный взрыв – это не чудо, а чудище?
– А разве кто-то думает иначе?! – парировал Александров.
Тогда мне показалось, что Анатолий Петрович что-то не договаривает. Секретность по-прежнему была тотальной, а потому ни рассказывать об оружии, ни интересоваться им было нельзя.
И лишь спустя много лет, в самый разгар «гласности», некоторые страницы истории «Атомного проекта» удалось прочесть. Одна из них поразила меня: я узнал о реакции И.В. Курчатова на испытания водородной бомбы. Один из участников работ рассказал, что «Борода» был весь день «какой-то странный», и он неожиданно заявил: «теперь на каждой бомбе можно рисовать голубь мира».
Подтверждение столь необычному поведению Курчатова я нашел в воспоминаниях А.П. Александрова: «Он приехал после этих испытаний в состоянии довольно глубокой депрессии. Обычно это был страшно живой человек, веселый, всегда у него были какие-то идеи. Тут он был подавлен. И он мне стал об этом испытании рассказывать. Он не говорил никаких технических подробностей, все это было не то, чем я должен был заниматься. Но он сказал так: „Анатолиус (он меня называл так всегда), я теперь вижу, какую страшную вещь мы сделали. Единственное, что нас должно заботить, чтобы это дело все запретить и исключить ядерную войну“… И он мне рассказал, что в 60 километрах от того места, где производилось это испытание, тоже произошли разрушения. И когда он посмотрел на все то, что разрушилось, он понял, что человечество погибнет, если дать этому делу волю. Причем тогда была испытана не самая мощная водородная бомба. Потом было испытание еще более мощное… в два с половиной раза мощнее. Это было сильное землетрясение. Это было разрушение громадного количества зданий, техники, которая была там расставлена. Были сжарены все животные… Курчатов понимал, что мир находится на грани катастрофы…»
