Фредерик Поттешер - Знаменитые судебные процессы
— Еще бы! — разлается из толпы чей-то голос — бывшему министру финансов все дозволено, можно завести и частную полицию… Ведь другие министры у пего в руках!
В самом деле, ни для кого не секрет, что этих стражей порядка нанял Чекальди, правая рука и ближайший соратник Жозефа Кайо. Впрочем, Чекальди и не скрывает этого. Вот он стоит посреди своего воинства: шляпа надвинута на глаза, крупный нос, черная борода, угрожающе помахивает тростью.
Появление судей происходит в обстановке, которая больше бы подходила для шумной театральной премьеры. Расфранченная, надушенная публика, смех, оживленная болтовня… Уж не в Опере ли мы?
Господин Альбанель, по слухам добивавшийся председательства на этом суде, теперь словно бы и не рад. Публика, поглощенная светской беседой, не замечает даже, что спектакль уже начался; обсуждается последний скандал в парламенте из-за нехватки вооружения, сногсшибательная коллекция Поля Пуаре, бесспорного, по общему мпепню, законодателя мод, и достоинства новых автомобилей — «рено» с четырьмя дверцами и «клеман-баяр».
Вдруг кто-то спохватывается: "Да ведь они Же здесь!" Зал всколыхнулся, затих. Словно неожиданно поднялся занавес, и зрители увидели, что актеры уже на местах. Тут и председательствующий и оба члена суда, государственный обвинитель Эрбо и два сидящих напротив друг друга адвоката. Гражданского истца представляет господин Шеню, лысоватый, с рыжими усами на суровом лице; защитником выступает господин Лабори, в свое время защищавший Дрейфуса; с тех пор его волосы и остроконечная борода поседели, но царственная, львиная стать сохранилась.
И наконец, главное действующее лицо, та, ради которой, собственно, все и собрались — подсудимая Лириэтта Кайо: платье с глубоким вырезом, убранное тюлем, длинные черные перчатки, черная соломенная шляпка с атласной отделкой и длинным черным же пером. Все это выглядит весьма романтично, театрально, многообещающе. Присутствующие затаили дыхание. По госпожа Кайо старается нe смотреть в зал, где у нее слишком много знакомых, ее красивые серые глаза устремлены на сидящих напротив присяжных: двенадцать безымянных непроницаемых лиц.
Председательствующий откашливается. Ожидают, что он отчеканит: «Подсудимая, встаньте!» Но ничего подобного. Светским топом старого знакомца, не раз сидевшего за обеденным столом рядом с изысканной, обворожительной супругой «господина министра», он вкрадчиво произносит:
— Не соблаговолите ли встать, сударыня?
Аириэтта Кайо встает и хорошо поставленным, хотя и чуть хрипловатым голосом, сохраняя полное спокойствие и самообладание, умно и точно отвечает на вопросы председателя суда. Рассказывает… о счастливом детстве в семье парижских буржуа, о первом браке с писателем Лео Клароттом, об их взаимном непонимании, усугублявшимся с каждым днем. Разводиться не хотели из-за детей. Потом встреча с Жозефом Кайо, страстная, трудная любовь. Он тоже женат. Приходится встречаться тайно. Они обмениваются длинными письмами, В письмах Жозефа Кайо любовные излияния перемежаются с политикой. Вот почему а один прекрасный день он просит ее вернуть их.
— Значит, у него были па то свои основания, господин председатель… Я не стала возражать и отослала назад все письма. Я понимала, как ему важно соблюдать осторожность.
Здесь очаровательная госпожа Кайо делает выразительную паузу. Зал затих. Давненько никто не радовал парижан таким великолепным сюжетом для бульварного романа.
— К несчастью, господин председатель… Голос госпожи Кайо срывается.
— К несчастью, этой Гейдан, этой особе, на которой он тогда был женат, удалось, подделав ключ, вскрыть его бюро и выкрасть оттуда письма. Всему виной она. После того как ей пришлось согласиться на развод, госпожа Гейдан стала предлагать эти письма различным газетам. Она хотела отомстить нам, не могла смириться с тем, что Жозеф Kaйo стал моим мужем. Ей надо было разрушить наше счастье. Наше поистине безмерное счастье, и она своею добилась…
Анриэтта Кайо останавливается, не в силах сдержать волнение. Публика в восхищении. На сиене разыгрывается превосходная буржуазная драма, да к тому же в неплохом исполнении. Даже в театрах на бульварах такое не каждый день увидишь. Председатель Альбанель заметно растроган, он почти ласково обращается к подсудимой:
— Простите, сударыня, не могу уразуметь, какую роль сыграли эти письма в трагедии, которая нас сейчас занимает. Насколько мне известно, они никогда не были опубликованы ни в одной газете. Письмо же, которое напечатал господин Кальметт, директор «Фигаро», не имеет к вам ни малейшего отношения. Это личное письмо господина Кайо к госпоже Гейдан.
— В том то и дело, господин председатель! Из-за нее, из-за этой женщины все и случилось. А кто, по-вашему, передал это письмо Кальметту? Кто другой мог в дальнейшем давать пищу клеветнической кампании, развернутой «Фигаро» против моего мужа? Только она, господин председатель! Только она, у нее были его письма к ней, по также и письма, адресованные мне. Я знала, что настанет мой черед и мои письма будут преданы огласке. Кальметт, собственно, и не скрывал вовсе, что травля Жозефа Кайо только начинается. Мое доброе имя оказалось под угрозой. Я потеряла голову. И мне не стыдно в этом признаться. Пусть я дочь своего класса. Мысль о бесчестии для меня непереносима.
Голос госпожи Кайо становится тверже, слез уже нет.
— Тогда, господин председатель, я и отправилась прямо к Кальметту. У меня был с собой маленький браунинг. Какой ужас, эти пистолеты, они стреляют сами по себе… Я не хотела его убивать, я только хотела учинить скандал. Но он сам бросился под пули. И рухнул. Дальше я уже ничего не соображала. Это был рок!
Зрители вне себя от восторга. Процесс оправдал их ожидания, В эту минуту Анриэтта Кайо находит те самые слова, которые должны окончательно покорить публику. Дрожащим голосом она восклицает;
— Я не хотела смерти этого человека, нет! Поверьте, я предпочла бы предать гласности все, что угодно, чем стать виновницей такого несчастья.
Зал рукоплещет. Спектакль удался на славу. Занавес опускается, первое действие окончено. Теперь все с нетерпением ждут выхода па сцену подлинного героя: самого Жозефа Кайо, свидетельские показания которого будут заслушаны завтра.
Двадцать первого июля 1914 года у дверей парижского суда присяжных собралась еще более многочисленная, чем накануне, толпа желающих присутствовать на втором дне судебного разбирательства. Необычное сборище: не поймешь, кого тут больше — светских дам или депутатов.
Сегодня предстоит контратака истца. По мнению старшины адвокатского сословия Шеню, защитника семьи Кальметт, все рассказанное здесь ранее было не более чем плохо разыгранным слащавым спектаклем, к тому же далеким от истины. Действительной причиной преступления были отнюдь не чувства, а политика, подлинным же виновником — не эта высокомерная особа, сидящая сейчас на скамье подсудимых, а ее супруг, Жозеф Кайо.
— Это он распорядился убить Кальметта, — провозглашает Шеню, усы топорщатся, редкие волосы, стриженные под бобрик, взъерошены, — с целью помешать ему сделать достоянием гласности не любовные письма, вовсе нет — этому он не придавал значения, — но политический документ огромной важности, о публикации которого под заголовком «Исповедь прокурора Фабра» было уже объявлено в газете «Фигаро». Из этой исповеди следовало, что в свое время, будучи министром финансов, Жозеф Кайо оказал давление на прокурора Фабра, чтобы оградить, от судебного преследования Рошетта. нечистого на руку банкира, замешанного в панамском скандале- А все потому, господа, что Рошетт финансировал избирательные кампании Кайо!
Зал приходт в движение. В первых рядах, где посадил своих людей Чекальди, свистят, кричат, размахивают руками, не давая говорить адвокату. Но из глубины доносятся выкрики, враждебные Кайо: «Вор! Продажная душонка! Кайо, Рошетт — оба мошенники!»
Председателю стоит немалого труда восстановить тишину. На этот раз политика решительно одерживает верх над мелодрамой. Старшина адвокатского сословия Шеню продолжает:
— Я утверждаю, что супруги Кайо ни на секунду не верили, что «Фигаро» опубликует их личную переписку! Кстати, и то пресловутое письмо, из-за которого разыгралась трагедия, — письмо, подписанное «твой Жо» и адресованное некогда первой жене господина Кайо, не содержало никаких альковных тайн. Зато оно выставляло на всеобшее обозрение политический цинизм господина Кайо!
Передние ряды снова приходят в неистовство; Шеню грозят кулаками. Снова не обходится без вмешательства Альбанеля. Однако он делает это не слишком решительно, и адвокат с трудом овладевает аудиторией.
— Напрасно шумите, господа, теперь уже поздно! Ваш Кайо разоблачен, — обрушивается Шеню на возмутителей порядка. — С вашего позволения, я здесь сейчас во всеуслышание зачитаю письмо, которое Кальметт имел мужество напечатать, — письмо, которое стоило ему жизни…
