Муса Хадисов - Хайбах: Следствие продолжается
Вопрос: Скажите, Мальсагов, были ли те расстрелянные и сожженные люди в конюшне Хайбаха больны тифом или другой болезнью?
Ответ: Неправда, что уничтоженные были заражены тифом. Возможно, среди них были единицы тифозных больных. Солдаты прямо в своих же домах расстреливали тифозных. Кроме того, хворых, которые не могли передвигаться, не выселяли, а сразу же уничтожили на месте 6 своих же кроватях. Бывали случаи, когда нетранспортабельных выводили из домов и расстреливали во дворах.
Мертвых никто не хоронил. Они лежали в тех позах, в которых настигла их смерть.
Вопрос: Скажите, Мальсагов, имелись ли случаи умышленного отравления отбившихся при выселении чеченцев?
Ответ: Да, эти случаи имели место. Военные оставляли отравленные продукты — пряники, сухари, сахар и т. д. Много было случаев гибели чеченцев и от отравлений.
Вопрос: Мальсагов, вы помните, какая была погода, когда уничтожали людей в Хайбахе?
Ответ: В этот день шел мокрый снег, дул сильный ветер, был ужасный день.
Вопрос: Каково было поведение солдат при приказе расстреливать чеченцев? Была ли на их лицах тень сожаления, сочувствия, жалости?
Ответ: Не знаю, но приказ солдаты выполняли беспрекословно. Ни одного возмущавшегося, за исключением капитана Громова, я не заметил.
Вопрос: Встречались ли Вы с ответственными работниками Чечено-Ингушского обкома КПСС после выселения народа, как они относились к этому геноциду?
Ответ: Меня первый секретарь обкома КПСС Иванов не принял. Я встретился с Лысовым, бывшим секретарем обкома КПСС по кадрам. Ему я рассказал о расстрелах мирных жителей. Он посоветовал обратиться к Серову. Я ответил, что Серову об этом рассказал. На этом между нами разговор окончился.
Вопрос: осле выселения чеченцев, кто распоряжался их имуществом? Особенно скотом?
Ответ: Часть скота перегнали в Грузию, вторую — в Дагестан, другую — в Осетию и давке увезли в Тульскую область. То же можно сказать и про другое имущество. Кстати, тогда скота в Чечне было намного больше, чем сейчас.
Вопрос: Скажите, Мальсагов, у Вас сохранились какие-либо документы, переписка по Хайбаху?
Ответ: К сожалению, нет.
Вопрос: Скажите, как относились русские, дагестанцы, осетины, армяне, евреи после выселения к невыехавшим чеченцам и в общем к трагедии чеченского народа?
Ответ: Я среди этих людей в основном не вращался. Когда я бывал в людном месте, то на меня указывали пальцем и говорили: «Чечен, чечен!» Были, к сожалению, и люди, которые не понимали эту трагедию, но им всем было объявлено, что чеченцы — враги.
Вопрос: Скажите, как относился лично Тикунов к этим событиям?
Ответ: Очень объективно.
Хочу сказать вот о чем. Мне еще в то время стало известно, что приказ отсечь нетранспортабельных подписал Круглов. В ходе расследования этих событий в 1956 г., когда доказали, что именно Круглов отдал приказ расстреливать нетранспортабельных чеченцев, он (Круглов) застрелился. Серов же умер в июле 1990 г.
Вопрос: Знал ли Н. С. Хрущев о том, что Вы проситесь к нему на прием по факту уничтожения людей в Хайбахе?
Ответ: Нет, он не знал, все было неожиданно для него.
Вопрос: Как Вас принял Хрущев?
Ответ: Н. С. Хрущев очень хорошо, культурно, со вниманием выслушал меня, поговорил более часа. Он придавал большое значение моему письму, перечитывал отдельные места, много задавал мне вопросов.
Интересовался, как живут чеченцы в высылке.
АХМЕД МУДАРОВРодился в 1892 году в селе Нашха Галанчожского района, чеченец, неграмотный, семейный. Судим в 1946 г. по ст. 59–3 УК. Приговорен к 8 годам лишения свободы. В данное время живет в селе Рошни-Чу.
ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ
Жил я на хуторе Тийста, недалеко от с. Хайбах. Села были рядом, если крикнуть, можно было услышать друг-друга. В феврале 1944 г. всех жителей села Тийста повели в Хайбах. Это была среда. В ауле остались больные, старики и ухаживающие за ними молодые люди. Я со своей семьей из восьми человек остался: все болели тифом.
В воскресенье мой младший восьмилетний сын вылез из дома через окно, чтобы принести воду. Обычно более здоровые члены семьи ухаживали за тяжелобольными. Сын принес воду и сказал, что в селе Хайбах раздаются выстрелы, лают собаки и над селом клубится огромный дым.
Вскоре в окно нашего дома произвели выстрел из какого-то тяжелого орудия. Часть стены обвалилась и на меня падали куски сухой глины, отвалившейся стены. Я сказал детям, что нас стерегут, выходить на улицу нельзя.
Вечером я заметил, что к дому идут несколько человек военных. Зашли пять военных, остальные остались во дворе. В одной руке у них были пистолеты, a в другой — кнуты. Среди них был русский, низкий, черный, который знал чеченский язык. Его звали Григорий. До этого я его несколько раз видел в селах Галанчожского района. Он тоже меня знал. Я ему по-чеченски сказал, что мы знакомы. Ты должен выслушать меня. Мы не можем никуда идти, потому что больны, мы бы пошли за своими родственниками, но после выздоровления. Если вы пытаетесь нас напугать и заставить идти, то это невозможно, не мучайте нас. Попросил его не применять насилия по отношению к нам и перевести на русский язык то, что я ему сказал. Григорий улыбнулся и сказал: — Ничего не знаю.
После этого двое схватили меня за плечи, вывели во двор. Следом остальных. Я услышал приказ: «расстрелять». Рядом со мной был мой брат Умар. Ему я по-чеченски сказал: — Не смей их злить, они могут сделать зло.
На меня была наставлена винтовка. Раздался выстрел. Меня отбросило в сторону. Я упал. Пуля пробила челюсть. Потом рядом стоявший военный нажал на курок и выпустил в меня почти весь диск автомата.
После этого я еще видел и слышал. Потом ко мне подошел третий военный. Он сзади штыком проткнул мне спину и не вынимая штыка, потащил к обрыву и сбросил меня туда. Спереди, через ребра, вышел кончик штыка. Я видел этот заостренный кусок металла, вышедший из груди. Когда штык входил в мое тело, было очень больно. Было больно и тогда, когда обладатель штыка вынимал его. Эту острую, пронизывающую боль я ощущаю и сейчас.
На дне обрыва я потерял сознание. Меня тащили штыком, как калошу палкой. Расстреляли и всех остальных членов моей семьи: — мать Ракку, сестру Зарият, брата Умара, сына Ахъяда — 8 лет, Шаъмана — 6 лет и Увайса — 5 лет, восьмилетнюю племянницу Ашхо. Из них сразу после расстрела умерли 6 человек. Военные почему-то в остальных членов семьи произвели только по одному выстрелу. То ли экономили пули, то ли оставили для того, чтобы мучилась моя семья.
Когда я пришел в сознание, то первым делом стал взывать к Аллаху о помощи. Правая рука у меня была пробита автоматной очередью. Челюсть висела, так как была перебита выстрелом из винтовки. Вокруг была тишина. Я попытался подняться. К моему удивлению, я мог передвигаться, видно, Аллах помог мне. Я дополз до двора., где лежала убитая моя семья. Все они, кроме дочери, были в одном месте. Был в живых сын Шаъман. Он узнал меня и сказал: — Апи, мне больно. Больше он ничего не сказал. Я не мог ему что-либо посоветовать или утешить, так как не мог разговаривать. Дочери я не находил. Сын Шаъман звал меня: «Апи». Я прочитал отходную молитву «Ясин», заполз в дом, вытащил одеяло и накрыл трупы, чтобы звери не растаскивали их. Кроме того, сделал пугало для мышей и собак, чтобы они не трогали их. Сам зашел в дом и лег. Я знал, что могу умереть в любое время и это хотелось сделать по-человечески. Но я не умирал. В доме было накурено солдатами и стоял сильный запах табачного дыма. По мусульманским обычаям нельзя курить и пить, а умереть в табачном дыму — это грех и бог не простит.
Я выполз из дома, нашел яму, которую можно было приспособить себе под могилу, лег в нее и начал сыпать на себя землю здоровой рукой. Таким образом я хотел встретить смерть в могиле. Сколько сыпал на себя землю, я не знаю. Незаметно, словно засыпая, я потерял сознание. Через некоторое время я вновь пришел в себя. Во дворе я увидел солдата. Я снова закрыл глаза: он добил бы меня, если бы обнаружил.
По моим подсчетам, я провел в этой яме трое суток. Я понял, что умирать еще рано, если не умер в течении трех суток. Попытался выползти из ямы. Сильно опухло плечо. Висела перебитая челюсть, переломанная рука, Я дополз до горы, это примерно 60–80 метров. Забрался туда, чтобы меня кто-нибудь увидел. Вдруг почувствовал, что сзади меня кто-то идет. Издали я увидел, что ко мне идет не военный, так как на голове у него была чеченская папаха. В стороне, в лощине, резвились на лошадях солдаты, смеялись, кричали и о чем-то весело рассказывали друг другу. Другая часть военных угоняла куда-то скот.
