Генри Киссинджер - Дипломатия
Роль Великобритании в качестве регулятора отражала геополитический факт. Выживание небольшого по относительным размерам острова неподалеку от берегов Европы стало бы проблематичным, если бы все ресурсы континента оказались под властью одного-единственного правителя. Ибо в таком случае Англия (как это имело место до ее объединения с Шотландией в 1707 году) обладала бы гораздо меньшими ресурсами и количеством населения и, рано или поздно, оказалась бы во власти континентальной империи.
«Славная революция» 1688 года в Англии породила немедленную конфронтацию с королем Франции Людовиком XIV. «Славная революция» низложила католического короля Якова II. В поисках протестантской ему замены на континенте Англия остановилась на правителе («штатгальтере») Нидерландов, который на законных основаниях являлся претендентом на английский престол, будучи женат на Марии, сестре низложенного короля. Выбрав Вильгельма Оранского, Англия навязала себе войну с Людовиком XIV по поводу территории, которая позднее станет Бельгией, изобиловавшей стратегически важными крепостями и гаванями, находившимися в опасной близости от английского побережья (хотя подобная озабоченность выкристаллизовалась лишь со временем). Вильгельм знал, что, если Людовику XIV удастся оккупировать эти крепости, Нидерланды потеряют независимость, а перспективы французского господства над Европой станут более явственными, и это явится непосредственной угрозой Англии. Решение Вильгельма направить английские войска, чтобы вести войну против Франции за сегодняшнюю Бельгию, предвосхитило британское решение воевать за Бельгию в 1914 году, когда туда вступили немцы.
Отныне во главе борьбы с Людовиком XIV встает Вильгельм. Низкорослый, сутулый и страдающий от астмы, Вильгельм на первый взгляд не производил впечатления человека, кому судьбой предназначено посрамить Короля-Солнце. Но принц Оранский обладал железной волей, сочетавшейся с исключительной быстротой ума. Он убедил себя — и был почти наверняка прав, — что если Людовику XIV, уже наиболее могущественному монарху в Европе, позволено будет завоевать Испанские Нидерланды (сегодняшнюю Бельгию), Англия окажется в рискованной ситуации. Надо было сколачивать коалицию, способную держать Людовика XIV в узде, причем не ради абстрактной теории равновесия сил, а ради сохранения независимости как Нидерландов, так и Англии. Вильгельм отдавал себе отчет в том, что поползновения Людовика XIV на Испанию и ее владения, если им будет суждено осуществиться, превратят Францию в сверхдержаву, с которой не сможет справиться ни одна комбинация государств. Чтобы предотвратить подобную опасность, он стал искать себе партнеров и вскоре их обнаружил. Швеция, Испания, Савойя, австрийский император, Саксония, Голландская республика, Англия сформировали Великий альянс — крупнейшую коалицию, силы которой когда-либо были направлены против одной державы, не имеющую равных в истории современной Европы. Почти четверть века (1688 — 1713) Людовик непрерывно вел войны против этой коалиции. В итоге, однако, французское следование высшим интересам государства было обуздано собственными интересами прочих государств Европы. Франция оставалась сильнейшим государством Европы, но не стала господствующим. Вот хрестоматийный пример системы равновесия сил в действии.
Враждебное отношение Вильгельма к Людовику XIV не носило личного характера и не основывалось на каких-либо антифранцузских чувствах; оно отражало холодную констатацию могущества и безграничных амбиций Короля-Солнца. Вильгельм как-то доверительно сообщил одному из своих помощников, что, живи он в 50-е годы XVI века, когда Габсбурги рвались к господству над Европой, он был бы «до такой же степени французом, до какой сейчас является испанцем»[74], — заявление, предвосхитившее ответ на заданный Уинстону Черчиллю в 30-е годы вопрос, почему он является антигерманцем. «Если бы обстоятельства поменялись, мы могли бы в равной степени оказаться прогерманцами и антифранцузами»[75].
Вильгельм охотно бы вступил в переговоры с Людовиком, если бы ему показалось, что достижения равновесия сил лучше всего добиться именно этим путем. Ибо для Вильгельма существовал простой расчет, что Англии следует пытаться поддерживать примерное равновесие между Габсбургами и Бурбонами, дабы более слабый сохранил бы это равновесие при помощи Англии. Со времен Ришелье слабейшей страной в Европе была Австрия, и потому Великобритания выступала в одном ряду с Габсбургами против французского экспансионизма.
Идея выступления в роли регулятора поначалу, в момент ее появления, не импонировала британской публике. В конце XVII века британское общественное мнение было изоляционистским, примерно так же, как американское двумя столетиями спустя. Преобладал довод, что всегда будет достаточно времени, чтобы отразить угрозу, если вообще таковая появится. Считалось, что незачем бороться заранее с умозрительными трудностями, которые какая-то из стран, возможно, создаст в будущем.
Вильгельм сыграл роль, эквивалентную роли, сыгранной Теодором Рузвельтом позднее в Америке, и предупредил свой, по сути, изоляционистский народ, что его безопасность зависит от участия в системе равновесия сил за рубежом. И англичане согласились с его воззрениями гораздо быстрее, чем американцы стали на точку зрения Рузвельта. Примерно через двадцать лет после смерти Вильгельма типично оппозиционная газета «Крафтсмен» заявляла, что равновесие сил является одним из «оригинальных, вечных принципов британской политики» и что мир на континенте «представляет собой до такой степени существенно важное обстоятельство, способствующее процветанию торгового острова, что... постоянной задачей британского правительства должно быть поддержание его собственными силами и восстановление его, когда он нарушен или потревожен другими»[76].
Достижение согласия по поводу важности для Британии равновесия сил не погасило, однако, споров относительно наилучшей стратегии осуществления подобной политики. Существовали две школы, отражавшие взгляды двух крупнейших политических партий, представленных в парламенте (в значительной степени это сходно с параллельным расхождением во мнениях в Соединенных Штатах после двух мировых войн). Виги утверждали, что Великобритании следует вмешиваться в дела на континенте лишь тогда, когда угроза равновесию сил уже налицо, и лишь на такой срок, который потребуется, чтобы устранить эту угрозу. Тори же полагали, что основной обязанностью Великобритании является формирование, а не просто защита равновесия сил. Виги придерживались того мнения, что всегда будет достаточно времени, чтобы отразить нападение на Нидерланды уже после того, как таковое случится; тори же доказывали, что политика выжидательного характера может позволить агрессору непоправимо нарушить равновесие сил. Поэтому, если Великобритания не желает вести войну в Дувре, она обязана противостоять агрессии вдоль течения Рейна или в любом другом месте Европы, где угроза равновесию сил очевидна. Виги считали альянсы мероприятиями временного характера, нужными лишь до того момента, когда победа поставит общность целей под сомнение, в то время как тори настаивали на британском участии в совместных объединениях постоянного характера, чтобы дать возможность Великобритании оказывать влияние на события и сохранить мир.
Лорд Картерет, министр иностранных дел в правительстве тори с 1742 по 1744 год, весьма пространно выступил в защиту постоянной вовлеченности Англии в европейские дела. Он отрицательно отнесся к склонности вигов «не обращать внимания на беспорядки и беды на континенте, не заниматься поиском врагов нашего собственного острова, но лишь заниматься торговлей и жить в свое удовольствие, а вместо того, чтобы лицом к лицу встречать опасность за рубежом, спать спокойным сном, пока нас не разбудит набат на наших собственных берегах». Великобритания, заявил он, обязана постоянно, в собственных интересах поддерживать Габсбургов как противовес Франции, «ибо если французский монарх случайно обнаружит, что он свободен от соперников на континенте, то решит, что завоевания его вне опасности, и сможет уменьшить численность гарнизонов, оставит крепости и распустит сухопутное войско; но те сокровища, которые позволяют ему заполнять равнины солдатами, вскоре дадут ему возможность осуществить планы, гораздо более опасные для нашей страны... И мы должны соответственно, милорды... оказывать содействие Австрийскому дому, ибо он является единственной силой, которую можно положить на чашу весов, дабы перевесить силу государей из династии Бурбонов»[77].
Различие между стратегией внешней политики у вигов и тори носило практический, а не философский характер; было тактическим, а не стратегическим и отражало понимание каждой из партий степени уязвимости Великобритании. Выжидательная политика вигов отражала убежденность в наличии у Великобритании значительного резерва безопасности. Тори же считали положение Великобритании более опасным. Почти та же самая черта разделит в XX веке американских изоляционистов и американских глобалистов. Ни Великобритания в XVIII и XIX веках, ни Америка в XX веке не могли с ходу убедить собственных граждан, что их безопасность требует постоянной вовлеченности в мировую политику, а не изоляции.
