Колодец трёх рек. Москва приоткрывает вам тайны своих подземелий - Давыдов Даниил Сергеевич
На следующий день я ждал Задикяна в метро. Ещё из вагона заметив меня, он приветливо махнул рукой. На его плече висел фотоаппарат, а под мышкой была небольшая чёрная папочка.
– Привет, вот держи! – протянул он папку, выходя на платформу. – Тут много интересного, а я побежал, меня в музее ждут.
В папке лежали несколько листов с плохо отксерокопированной статьёй, но там, где строчки были смазаны, чья-то рука аккуратно дописала отдельные буквы и даже целые слова, поэтому смысл был полностью восстановлен.
Орест Николаевич Колбуков, прочитал я. «День рождения подземной Москвы».
«Сколько лет Москве, известно, – писал Орест Николаевич. – Принято отсчитывать её жизнь с 1147 года, от первого упоминания летописцем, а сколько лет Москве подземной? Да и можно ли считать московские подземелья чем-то отдельным от города? И да и нет! Нет – потому что нельзя считать организм живого существа отдельным от самого существа, ведь это единое целое. Да – оттого что подземный организм Москвы возник и развился всё-таки несколько позже города наземного. А если так, то должна остаться и какая-то память об этом, но одной памяти мало. Всегда найдётся скептик, старающийся поставить под сомнение существование того или иного древнего подземелья, но археологический факт – гарант, неопровержимое доказательство, по которому мы постараемся определить год и даже день рождения Москвы подземной.
Современный Кремль, венчающий своими зубчатыми стенами и стройными башнями Боровицкий холм, конечно, не такой уж современный, а самый что ни на есть средневековый замок-крепость, заложенный без малого 550 лет тому назад. Он имел сложнейшую планировку, бессчётное количество тайных сооружений, созданных как при постройке самого Кремля, так и достроенных позднее. Многие из них так и не были изучены специалистами или были лишь частично. Ряд пустот обнаруживался случайно, например при прокладке коммуникаций или в результате проседания почвы. Такие подземелья зачастую не обследовались вовсе и безжалостно уничтожались. Краснокирпичный Кремль Ивана III хоть и изучен археологами лучше своих предшественников: елового, дубового, белокаменного Кремлей, по-прежнему, является объектом, обследованным недостаточно. Это обидное обстоятельство сегодня не позволяет с точностью говорить о многих утраченных сооружениях, средневековых загадках. Чего стоит одна библиотека Ивана Грозного!
Для того чтобы лучше понять необходимость создания как самого краснокирпичного Кремля, так и огромного количества под его стенами всевозможных тайников, нужно подробно рассмотреть период и эпоху строительства этого уникального памятника фортификационного зодчества.
После брака с византийской принцессой – гречанкой Софьей Палеолог в 1472 году великому князю Ивану III Васильевичу разрушенный и потерявший былую мощь белокаменный Кремль Дмитрия Донского был уже не по статусу. Московский правитель, приумножив свои территории, выходил на западную политическую арену, а вместо города-крепости, сочетающего в себе неприступность, современную инженерную мысль и европейскую эстетику, – старые развалины!
При осаде Кремля Мавзошею в 1451 году татары, по словам летописи, кидались в места „где нет крепости каменной“; между тем Дмитрий Донской построил весь Кремль из камня. Это противоречие можно объяснить не иначе, как тем, что за 84 года с их построения, стены Донского, выдержав множество пожаров и нападений, обветшали, пообвалились и были забраны деревом. Надо думать, что под конец деревянные заплаты и пристройки покрывали Кремлёвские стены и башни почти сплошь…» [5]
Итальянец Амброджо Контарини, автор труда «Путешествие в Персию», побывавший в Москве в 1475 году, сделал запись, из которой следует, что все строения в городе, не исключая самой крепости, деревянные.
Эти примеры прекрасно иллюстрируют, что каменный Кремль Дмитрия Донского в конце концов превратился в крепость древо-каменную, по крайней мере, достройка его сооружений из древесины, как временных, пока не появится возможности перестроить их более фундаментально, очевидна. Но только ли одно это привело к отстройке заново кремлёвских сооружений в конце XV столетия итальянскими инженерами? Профессор археологии Игнатий Стеллецкий, посвятивший более сорока лет своей жизни загадкам подземного Кремля, считал, что значительную роль в приглашении иностранных строителей в Россию Иваном III для строительства нового замка сыграли греческие книги, привезённые Софьей Палеолог в Московию. В разное время его версия находила сторонников и противников, подтверждения и опровержения.
По мнению археолога, незадолго до падения империи в 1453 году пелопонесский деспот Фома Палеолог, сын византийского императора Мануила II и родной брат императора Константина XI, эвакуировал из Царьграда наиболее ценные книжные экземпляры византийской и патриаршей библиотеки, надеясь сохранить их в своей деспотии. Однако передел собственности и овладение всё более обширными территориями неприятелем заставили Фому отбыть через шесть лет на остров Корфу, где он оставил свою семью, а сам, в спешном порядке, повёз византийскую библиотеку в Рим. Рим имел обыкновение оказывать поддержку низложенным государям, а учитывая, что сам Фома рассчитывал на возрождение империи, то ему, как наследнику византийского трона, оказавшемуся в затруднении, был устроен самый радушный приём папой римским. Бушевавшая тогда в Европе чума не пощадила Фому. Пробыв четыре года в разлуке со своими близкими, он скоропостижно скончался, а на другой день после его смерти в Италию прибыли его дети. Опекуном и воспитателем юных Палеологов – Зои (Софьи), Андрея и Мануила – после смерти родителя был назначен их соотечественник Виссарион, учёный и талантливый кардинал, волей случая оказавшийся на Западе. Воспитание Зои в Риме – вопрос непростой. С одной стороны, Виссарион должен был взращивать в девушке католическую веру и уважение к римским традициям, с другой – несколько позже, когда Зоя пересекла русскую границу, следуя на московский трон, она незамедлительно назвалась Софьей и, едва вступив на Псковскую землю, истово стала поддерживать православные традиции.
Долго Зоя не могла стать супругой, так как мало кто из знатных правящих семейств желал породниться с сиротой-беженкой, пусть даже и царского рода. В кругах элит преследовались цели получения выгоды политической или материальной, но ни того ни другого дать периодически возникавшим претендентам Зоя не могла. Конечно, присутствовала подобная взаимная выгода и в браке гречанки с овдовевшим князем далёкого московского залесья Иваном III Васильевичем. «Католический Рим отводил России одно из ключевых мест в предполагавшемся общеевропейском походе против наступавшего на Европу ислама. ‹…› Римский папа предполагал, что благодаря этому браку католический Запад приобретёт не только политического союзника в лице Ивана III, но и приобщит к католицизму новую и обширную страну. Западные монархи, вступая в дипломатические отношения с Москвой, прельщали московского князя признанием за ним королевского титула и династических прав на константинопольский трон» [6]. Да и сам брак стал бы в некотором смысле данью традиции, поскольку новгородский и киевский князь Владимир был женат на сестре византийского императора Василия I Анне, а дядя Зои император Иван VIII Палеолог был женат не на ком-нибудь, а на москвичке Анне Васильевне – дочери московского князя Василия I. (Здесь самое главное не запутаться, но эти упомянутые браки разделяет более чем четырёхсотлетний период.)
После необходимых приготовлений, посольств, приёмов, заочного обручения, улаживания всевозможных вопросов 12 ноября 1472 года Софья Палеолог прибыла в Московию. Караван Софьи включал в себя не менее 70 грузовых подвод с сундуками. Это косвенно подтверждало версию Стеллецкого о привезённом в Москву «приданом» – рукописях и книгах византийской и патриаршей библиотек, эвакуированных за 21 год до этого из Царьграда отцом Софьи и ставших в руках Ивана III подтверждением серьёзности намерений Запада. Но спасённые от турок книги подверглись другой опасности – «в таком городе, как Кремль, где, за исключением нескольких церквей, все строения были деревянные, пожары представляли несказанную опасность – достаточно было искры, не притушенной вначале, и могла возникнуть беда, с которой борьба была иногда невозможна. В этой тесноте „красный петух“ являлся ужасным страшилищем, способным в один час истребить годами скопленные достояния. А чудовище это являлось всё чаще, становилось всё грознее, беспощаднее!» [7]
