Василий Голованов - Восхождение в Согратль
— Ну, что тебе рассказать про Согратлинское общество? — вздохнул Ахмед, заметив, что я достал диктофон.
— Только самое главное. Магомед мне кое-что уже рассказал.
— Не удержался, — улыбнулся Ахмед. — Ну, тогда что же? Эта организация не выдумана, не назначена чиновниками, она существует по инициативе жителей селения, Согратля. Чтобы не было наркомании, чтобы не было преступности, чтобы не было «лесных», чтобы не было агрессивных действий — мы организовались. Цель общества, так же как когда-то Андалала, — забота о гражданах своих. Ничего более демократичного сейчас не может быть. Председатель, то есть я, доступен всем — руководителям, депутатам, рабочему, инженеру, студенту — не важно, кому. Любой важный вопрос любого человека, его боль — обсуждается. И мы совместно решаем, как ему помочь. Вот и все.
Я почувствовал сильное волнение. Пойми, читатель, я — представитель своего поколения рожденных в 60-е, и вместе с ним переживший как самые радужные «демократические» надежды, так и самое черное разочарование. На политику я «забил» в 94-м, когда уровень общего безобразия в стране привел к тому, что разразилась чеченская война. Отгородиться от всего, связанного с политикой, уехать на северный остров и на протяжении десяти лет жить только им — иного выхода сохраниться как мыслящее существо я тогда для себя не видел. И тут вдруг — «Согратлинское общество»… Согратль… Не то эхо ацтекского языка, не то отголосок юношеской мечты о правде и достоинстве, о мужестве и свободе, которые неожиданно воплотились здесь, в Дагестане. Согратлинцам некуда было бежать от «проклятой политики». И они решили бороться… С чем? Надо разбираться. Я всей душой не хотел разбираться в политике. Потому что там, где начинается политика, — начинается опасность. Начинается грязь. Вообще черт знает что начинается! И я бы ни за что не сунулся туда, если бы ни эта звездочка по имени Согратль, которая сквозь мутное небосегодня мерцала мне отраженным светом надежд моего юношества. Нет, я не надеялся найти здесь свободу французских анархических коммун, после 68-го года нашедших свою экологическую нишу как раз в горах. Ислам несовместим с анархизмом. И свобода Андалала — она опиралась на свод законов весьма строгих и обязательных к исполнению. Но что тогда значит — «свобода»? Я знаю, читатель, это слово теперь так истерто и опошлено, что произносить его — уже непристойность. Но тут уж надо выбирать: либо забыть о свободе и согласиться с той ролью презренной черни, которую брезгливо отводит всем нам современное государство, либо — подступиться к этой теме чуть более серьезно, чем на заре туманной юности.
В годы Первой чеченской войны Дагестан вынужден был участвовать в экономической блокаде Чечни: из-за этого начался распад системных связей, которые «держали» экономику, и неизбежный развал всей системы хозяйства. Остро возросли безработица, нищета и изолированность сельских, в особенности горных районов от столицы — Махачкалы — где, напротив, набрали силу коррупционные и другие хищнические процессы обогащения. На произвол властей население, отреагировало попытками уйти в фантастическое убежище некоего неискаженного, изначального, справедливого ислама. Причем на этот раз — в его ригористически-суровой, средневековой форме, которую предлали ваххабиты. Подобный экстремальный духовный выбор по сути, есть последовательное отречение от власти, ее законов (или ее беззакония), отречения от ее лживой «политики», образования, и вообще, в широком смысле, от всех светских («западных») ценностей. Взамен — уход в исконные добродетели ислама и теократия вместо светского государства, оказавшегося и морально, и политически несостоятельным.
К началу Второй чеченской войны (1999) на территории Дагестана массовое исповедание ваххабизма — в противовес «официальному исламу», который мирно уживался с «неправедной» властью, стало очевидным. Тогда в Кадарском ущелье на территории республики при участии чеченских боевиков Шамиля Басаева была создана «отдельная исламская зона» под зеленым флагом, откуда была изгнана местная власть и милиция, установлены законы шариата, выставлены вооруженные блок-посты. Басаев обещал ввести свою бригаду в Дагестан, если против «Кадарской зоны» будут применены военные меры. И после того, как эти меры воспоследовали, он сдержал свое слово. Однако неожиданно вторжение в Дагестан в 1999-м обернулось для боевиков Басаева поражением в районе приграничного Ботлиха, где путь чеченцам преградили сами жители дагестанских аулов. Тогда население Дагестана, исповедующее мирный ваххабизм, не поддержало экстремистов, преследующих сепаратистские цели.
Но парламент Дагестана испугался и принял закон против ваххабизма. Таким образом силовые структуры, которые на территории России давно являются самостоятельными игроками на политической арене, получили, наконец, Дагестан «во владение». Немало неугодных (властям или просто криминальным кланам) было устранено под предлогом религиозного экстремизма. Начались рейды местной милиции и «федерального» спецназа в горы, когда одно селение за другим окружалось и затем «перетряхивалось» с ног до головы. Под видом ваххабитов задерживались все подозрительные, даже если единственным поводом для подозрений была мужская борода. Разумеется, практиковалось обычное издевательство над населением, над жилищем. Появились жертвы. Были и пытки. Ответы ваххабитов-активистов, отнюдь не чурающихся «грязной работы»[20], проходили под флагом «возмездия». О ситуации в Дагестане столица практически не была осведомлена. Только взрывы в самой Москве на время привлекли внимание московских СМИ, но результат этого внимания оказался скорее плачевный: страх и окончательное «замораживание» всех чувств россиян по отношению к Кавказу[21]. При этом осталось непонятным и нерасследованным, насколько различные теракты являлись экстремистской «самодеятельностью», а насколько — режиссурой более сложного порядка.
В 2011 году с приходом нового президента Магомедова закон против ваххабизма был отменен. Но механизм уже запустился: подполье существует. В него по-прежнему уходит молодежь, тем более что многие теперь получили возможность ездить на учебу в Саудовскую Аравию. «Лесные» открыто проповедуют идеологию джихада. Руки у всех развязаны. Сдерживающих факторов нет. Вся эта политическая кулинария напоминает приготовление кровавой отбивной. Полномочный представитель президента России на Северном Кавказе Хлопонин, получив в «управление» столь трудный регион, не придумал ничего лучшего, как охарактеризовать положение на вверенной ему территории, как «управляемый хаос», что было подхвачено разной сволочью, чтобы двумя словами объяснить всё: «исчезновение» бюджетных денег, насилие над населением, убийства неугодных, в том числе журналистов, видных исламоведов, шейхов суфийских духовных орденов, выступающих против насилия и т. д. В социальном плане Дагестан по-прежнему остается одной из самых бедных республик России (зарплаты в 5 или 3 тысячи рублей здесь — норма), в то же время правящая «верхушка» обладает миллиардными долларовыми состояниями.
Чтобы как-то разрешить эту тупиковую ситуацию, нужно, прежде всего, взять контроль над законностью. Это понимают все. Двадцать лет беззакония — это слишком даже для терпеливых дагестанцев! Или проще начать гражданскую войну внутри страны, чем обеспечить правопорядок? В таком случае Россия — гиблая страна. И мне непонятно, что это — обыкновенный (и обоюдный) идиотизм, когда «силовые генералы» полагают, что можно тут славно повоевать и получить большие звезды на погоны, не испозорившись перед Господом и перед всем миром, а «генералы леса» думают, возможно, что можно и победить, причем тем вернее, чем кровавее будут действия федералов? Или это дефект системы, не владеющей другими языками управления, кроме языка силы? Или военная тема проплачена извне? Мы ведь не знаем, что делается там, «под столом» большой политики. Политика — вещь беспринципная и беспощадная. Любые средства хороши, если они приводят к определенной цели. И если такая цель — война на Кавказе, то в принципе все равно, кому платить — силовикам или «лесу», лишь бы они действительно обеспечили побольше крови. Ситуация, когда выводы приходится строить «дедуктивным методом» Шерлока Холмса, чудовищна, но как иначе объяснить неуклонное сползание республики к гражданской войне?
Нет политической воли Москвы. Россия, не изжившая имперского апломба, утратила, однако, главное для империи самоощущение себя-как-мира, симбиоза. Только благодаря этому пониманию Дагестан в свое время смог существовать в рамках традиционного имперского проекта, а также в «империи Советов». Но граждане империи должны быть защищены. Этносам, встроенным в империю, должно быть интересно и выгодно быть частью именно этого целого. Именно этого исторического проекта. А какой проект осуществляет нынешняя Россия? Наиболее успешно — проект обогащения транснациональных элит. Каких же результатов мы ждем? При таком подходе регрессия — стремление обособиться или даже совсем избавиться от центра — неизбежна. И если политика правящей элиты не изменится… «Управляемый хаос» легко превратится в «неуправляемый», а неуправляемый хаос тем и отличается от революции, что убивать будут не сильных мира сего, создавших себе состояние и силу из преступлений, которым несть ни числа, ни имени, а всех подряд. Прежде всего — друг друга. Стравят русских с кавказцами, — а сами отчалят кто куда. Ну, а мы в этом неуправляемом хаосе останемся…
