Владимир Романовский - Америка — как есть
Как это часто бывает на территориях, формально находящихся на военном положении, но не воюющих физически, жизнь шла в Нью-Йорке своим чередом. Давались балы, работали рестораны и кафе, открывались новые театры, пела опера. Носили цилиндры и фраки те, кому по средствам было таковые купить, ходили на променад, ездили на конке. Составлялись проекты эстакад над улицами, чтобы по ним пустить поезда локального значения. Щелкали фотоаппаратами репортеры. Книгопечатники готовили к выпуску полное собрание сочинений Дюма-отца. Играли неустанно популяризируемого Францом Листом русского композитора Михаила Глинку на концертах. Радовались премьере «Аиды». Вовсю обсуждали новые творческие планы Вагнера. Протестанты и католики вели нескончаемые теологические споры. Поднимались вопросы улучшения качества просвещения и уличного освещения.
Началось все, по-видимому, с ирландцев-иммигрантов. Услышав о призыве, они запатриотились, мол, родина наша Ирландия, а нас тут воевать отправляют (хотя на не-граждан призыв не распространялся, и патриоты сии давно жили в Америке, но Нью-Йорк — город особый, и чего тут только не думают и не говорят вслух, иногда волосы дыбом встают). Многие хотели уж было ехать обратно на родину, но тут вспомнили, что на родине голод, вызванный нежеланием всех классов вести себя достойно и ближнелюбиво в связи с британской оккупацией. В общем, ирландцы в знак протеста стали драться на улицах и поджигать пабы.
Возбуженные их поведением, нью-йоркская преступная прослойка, голь перекатная, всегда ищущая безопасного разбоя, стала ирландцам активно помогать. Полиции пришлось действовать — а половина полицейских были ирландского происхождения.
В этот момент проснулось основное население из малоимущих. Они тоже не хотели ни идти на фронт, ни посылать туда своих сыновей. А призыв продолжался — при участии армии и полиции. Стали искать виновных в призыве — сперва, естественно, среди тех, кто менее всего способен дать ответ. В данный исторический момент таковыми виновными оказались негры.
Во-первых, их было в Нью-Йорке мало. Не очень мало, но все равно мало. Во-вторых, в те времена они были пришибленные. Им еще не сообщали ежедень, что их предки строили Америку и что они являются носителями своей собственной большой и красивой культуры. Их еще не отвращали от христианства телевизором и мусульманской пропагандой. Их еще не уверяли, что плохие манеры и разбой есть неотъемлемая часть африканского темперамента, которую следует культивировать, как наследие предков. Им еще не внушали про «свои пути», про «особые, не похожие на другие, традиции», как сегодня внушают им, и еще кое-кому. В третьих, их никто даже не думал защищать, кроме самых убежденных фанатиков (типа да здравствует равенство и хоть трава не расти) и самых человеколюбивых в трудную минуту людей. Таковых стали линчевать вместе с неграми.
Ниггер, кричали возмущенные призывом. Все из-за тебя, тварь черножопая. Наши братья и дети гибнут — из-за тебя! Подонок Линкольн на второй срок избрался благодаря, ниггер, тебе!
Началось неприглядное. К горящим ирландским пабам прибавились горящие негритянские кварталы. Негров и негритянок хватали на улице, ломали им конечности, вешали (иной раз не за шею), снизу разводили костер. Есть фотографии. Конечно же не обычные люди этим занимались, но, как всегда, та негативная часть псевдо-пассионарного меньшинства, которая любит уничтожать, если ей гарантируют безопасность, и никогда ничего не строит — но и чувство локтя играет в таких случаях не последнюю роль, и, возбужденные общими настроениями, на грязные дела подписывались люди, которые в обычных условиях ведут себя неброско.
Разобравшись с пабами и неграми, возбужденная толпа опьянела от побед и вседозволенности, осадила полицейские участки, усмирила полицию, и тогда кто-то вспомнил о виновниках призыва рангом повыше.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. НЬЮ-ЙОРКСКОЕ ВОССТАНИЕ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Здесь я хочу подчеркнуть, что восстание это было действительно стихийным. То есть, нашлись, естественно, люди, которые воспользовались обстоятельствами и взяли часть управления восстанием на себя. И среди них безусловно были природные революционеры — и разрушители, и прагматики, которые после революции, взяв власть, уничтожают прирожденных, и были люди идейные. Но не было революционных ячеек, никто втихаря не готовил никаких планов, не было организации, не было иностранной помощи. Был стихийный бунт, развивавшийся по нарастающей. Преступники из наиболее циничных спокойно насиловали жен и вдов и прибирали к рукам скарб. Все как всгда. Матери отдавались главарям за жизнь детей — благородный и бесконечно наивный акт.
Но востание разрасталось, и уже мало восставшим было Нижнего Бродвея и переулков, мало Пяти Точек, мало пристаней. Толпы пошли на север — в деловые и торговые районы, в районы буйных нью-йоркских развлечений. Горели дорогие рестораны, громились дорогие отели. Волна катилась дальше — через Парк Вашингтона, под Триумфальную Арку, по Пятой, вверх, к недавно отстроенному роскошному Скверу Мэдисона, где сиживал вечерами когда-то на скамье Эдгар Аллан По, со стеллой времен Мексиканской Кампании — дальше, дальше — в районы особняков, к величественному, недавно распланированному и благоустроенному чуду градостроения — Центральному Парку, к нео-классическим колоннам, к мраморным фронтонам. Двери особняков затрещали.
Здесь жила старая нью-йоркская аристократия, землевладельцы, и жили также нувориши, которых не пускали в песочницу, и они поэтому строили себе особняки рядом, все роскошнее и роскошнее, тратя дивиденды, полученные от работорговли и хлопкоторговли, кои акции они управились сбыть южанам до начала войны. В общем, даже в Вашингтоне поняли, что наступил п(непеч.)здец. Поскольку сколько ни строй камелотов, а где настоящая столица страны — все равно все знают. Восстание в Нью-Йорке — это опасность для всей страны. И меры были приняты.
С юга вдоль побережья пошли по атлантической глади эскадры Союзнического Флота, скользнули в дельту, разделились — часть ушла в Гудзон, часть в Восточную Реку. По пристаням дали залп, и когда встречавшие флот взбунтовавшиеся революционеры кинулись врассыпную, на пристань спрыгнули морские пехотинцы. Их было мало, и их назначение было — обеспечить безопасный приход основного контингента.
И основной контингент прибыл — прямо из-под Геттисберга. Эта часть истории тоже переполнена экивоками и хождением вокруг да около (как, к примеру, в России историки не любят говорить, что Пугачева усмирял граф Суворов, а Франция, в своей излюбленной извращенной манере, предпочитает помалкивать о том, что трехвековому блистательному успеху в мировом обществе она обязана безродному итальянскому проходимцу Джулио Мазарини).
Что было, то было. Мрачные, суровые воины, участники сражения при Геттисберге, много месяцев смотревшие смерти в лицо, под ружьем, без всяких иллюзий, без сентиментов, потерявшие друзей и не очень радующиеся жизни (не успели отдохнуть) вошли в город ровным строем. Улицы перекрывались с гвардейской эффективностью, по командам офицеров синхронно вскидывались ружья, давались залпы по всему, что наводило на подозрения в резистанционном потенциале, а оставшихся стоять или бегущих докалывали штыками. Огромный город был усмирен в считанные часы.
История знает множество исключений любому правилу, и тем не менее, стрельба по гражданскому населению есть признак не страны, но империи.
В этом месте позвольте мне отступить от обычного моего повествовательного стиля и слегка порассуждать. А то я что-то избаловал читателя приключениями.
Противостояние стран империям и наоборот началось, когда более или менее одновременно возникли и те, и другие, заменив собою города-государства.
История Америки хороша, помимо всего прочего, тем, что за очень короткий по историческим меркам отрезок времени территория, на которой располагаются сегодняшние Соединенные Штаты, прошла целиком весь путь просвещенного человечества до сегодняшнего дня — от первобытно-общинного строя до ультра-современной цивилизации. При этом, в отличие от других территорий, все события тщательно и многократно законспектированы. Археологам по большому счету не нужно копать — артефакты все на поверхности. Классификаторам не нужно искать папирусы, пергаменты и бересту, и пытаться неправильно расшифровывать написанное — первый же рывок из первобытности случился при наличии христианской культуры и сопутствовавшего ей книгопечатния. Не нужно корпеть над свитками — есть книги. Не нужны специалисты по исчезнувшим наречиям и диалектам — хроники и летописи написаны на основных европейских языках, понятных каждому — на испанском, французском и английском. Не нужно гадать и теоризировать, кто на ком был женат, какая была монетарная система, почему такого-то любили а того ненавидели — есть свидетельства, стоят на полке в алфавитном порядке. И если история любой страны до книгопечатания есть гадание на слабокофейной гуще, то история Америки представляет собою целостный документ. И она действительно совпадает, в яркой миниатюре, в насыщенном виде, с путем развития человечества. За исключением, правда, феодальных войн. Не в том смысле, что их не было вообще, а в том, что причины для них приходилось придумывать, и бывали они лишь изредка. Вот в Европе не нужно было придумывать. Поскольку «там (указание рукой направления) живут подлые (национальность вставить по вкусу, кому какая больше нравится)».
