Владимир Попов - Очерк и публицистика. Журнал "Наш современник" № 2, 2012
Но разве кто-нибудь из мало-мальски ответственных политологов или даже политиков посягал на права украинского народа или на его выбор? По крайней мере, я таких не знаю. Однако повернув тему подобным образом, Путин в действительности поставил под сомнение аналогичные права той части населения полуострова, с которой не сочли нужным посчитаться при распаде СССР и, к сожалению, как было ясно из самого факта этого политического жонглёрства президента РФ, не намерены считаться и впредь. Столь же очевиден был и адресат этой речи — не украинский и уж тем более не русский народ, а западные партнёры, которым таким образом посылался соответствующий сигнал. И в таком свете дежурную официальную риторику на тему расширения НАТО трудно воспринимать иначе, как всего лишь дымовую завесу, прикрывающую неуклонное отступление на западном рубеже. Что, с учётом его исключительного значения во всей истории России, особого места некогда отгремевших здесь событий в ряду «святых воспоминаний», воспетых ещё 15-летним Пушкиным, невозможно расценить иначе, как отказ и от «Воспоминаний в Царском Селе». Как забвение блистательных имён, благоговейно поминавшихся «смуглым отроком»:
О громкий век военных споров,
Свидетель славы россиян!
Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов,
Потомки грозные славян,
Перуном Зевсовым победу похищали…
На протяжении всей своей творческой жизни Пушкин не раз возвращался к этому юношескому стихотворению, что говорит об осевом, принципиальном значении для него заявленной на заре жизни темы. Последняя редакция относится к 1829 году, и в ней ещё отчетливее проступил образ хранительного для России сонма её национальных героев, вне связи с которым нет исторической жизни народа. А великая тень Суворова вновь возникает под его пером в стихотворении, до сих пор возбуждающем бурю страстей. Том, где сегодня каждая строка бьёт мощным разрядом острейшей политической актуальности — и где вопрос о твёрдости выстаивания России на западном рубеже оборачивается вопросом о её конечной исторической судьбе. Так не подобает ли и нам теперь, когда «строй твердынь» откатился далеко на восток, вспомнить о Суворове? Тем более, что только что (будь то по старому или по новому стилю) миновавшее 220-летие заключения Ясского мира, столь много давшего России и так неразрывно связанного именно с его именем, вообще никак не было отмечено в стране — ни на государственном уровне, ни либеральной, ни даже патриотической печатью.
* * *Какая судьба! Ведь 200-летие пришлось как раз на первые недели после гибели СССР, что придало этой дате особый, траурный оттенок. Но тогда, в суете нового обустройства обрубков исчезнувшей великой страны было совсем не до юбилейных дат, особенно же несущих на себе отпечаток предосудительного «великодержавного шовинизма». Но вот и через 20 лет забвение, окутавшее тогда эту дату, не только не рассеялось, но даже ещё больше сгустилось, что особенно контрастно проступило на фоне шума и театральной пестроты, с которыми в истекшем году вспоминали об Итальянском походе, как особую заслугу русского полководца отметив, между прочим, спасение им «папского престола» от посягательств впавших в революционное безбожие французов («Независимая газета», 1 июня 2011 года). О том же, что по Ясскому миру Россия вернула себе земли, входившие ещё в состав Древнерусского государства, не вспомнил никто. Как и о том, что по его разрушении они продолжали жить русской жизнью, на протяжении почти шести веков сохраняя многие черты этой исчезнувшей славянской государственности (уже почти утраченные Москвой), не говоря уже о русском языке и православной вере.
Именно поэтому в 1791 году обитавшее здесь многоэтничное, но сложившееся на восточнославянской основе население вошло в состав Российской империи так, как входят в давно и не по своей воле покинутый, но не позабытый родной дом. В течение всех последующих, вплоть до распада ССР в декабре 1991 года, двухсот лет наполненных многим нелёгкими событиями, ни разу не обнаружив даже тени каких-либо намерений отделиться от «материнской земли» — России. Обо всём этом напоминает памятник великому полководцу на центральной площади столицы так до сих пор и не признанного, в том числе и Москвой, Приднестровья. Но ни один из руководителей постсоветской России не почтил его своим вниманием, как не сделал этого и патриарх Кирилл, в ходе своего недавнего пастырского визита на эту окраину бывшей империи миновавший Тирасполь, хотя посещение его предполагалось по предварительному плану поездки. Политически-конъюнктурный характер причин такого решения слишком очевиден для всякого, кто хоть сколько-нибудь следил за развитием событий вокруг непризнанной республики в преддверии недавно состоявшихся в ней президентских выборов. Но не только приднестровская паства, с трепетом и надеждой ожидавшая предстоятеля РПЦ, оказалась обойдена его вниманием — не удостоился ведь почтительного поклона и Суворов. Цветы патриархом были возложены не к конной статуе в центре Тирасполя, а к памятнику молдавскому господарю Штефану Великому в Кишинёве, при обстоятельствах опять-таки довольно курьёзных, на которых впрочем, не вижу необходимости останавливаться здесь.
Зато тем важнее напомнить, хотя бы вкратце, о значении выхода русской армии на Днестр, так прочно позабытый Россией сегодня. Значение это почти сразу же нашло выражение в цепочке крепостей, заложенных А. В. Суворовым — как, стоит напомнить, им же в 1787 году было начато строительство первых укреплений будущего Севастополя. В 1792 году на Днестре, прямо напротив тогда ещё турецких Бендер, была заложена крепость Средняя, вокруг которой и начал быстро складываться город, по тогдашней греческой моде нареченный Тирасполем (то есть Городом-на-Днестре). В следующем, 1793 году, на месте турецкой крепости Ени-Дунья (Новый Свет) была заложена другая русская крепость; под её прикрытием началось строительство порта и города, которому суждено было войти в историю под именем Одесса. А в 1796 году в Днестровском лимане, юго-западнее Одессы, появилась третья крепость, Хаджидерская, под защитой которой возникло поселение Овидиополь. Эта последняя из крепостей, заложенных Суворовым на новой границе России с Оттоманской империей, прикрывала Одессу и протянувшуюся за ней береговую полосу с юго-запада, обеспечивая безопасность новорождённого торгового порта. А он, прикрываемый военным портом Севастополем с Чёрного моря и «суворовскими» крепостями на Днестре, мог теперь обеспечивать хозяйственно-экономическое развитие получившего завершение Новороссийского края.
Ныне от всего этого столь умело и мощно выстроенного целого помимо Севастополя остался только ещё один кусочек земли, так же всё ещё преданный России и точно так же имеющий все права ставить вопрос о новом определении своего статуса. И это, конечно, Приднестровье, несмотря на полное и окончательное разрушение Новороссии, сохраняющее немалое геополитическое значение. Оно и было отмечено в ходе дискуссии, состоявшейся в парламенте Румынии 15 ноября 2011 года, то есть тогда, когда РФ удесятеряла своё давление на Тирасполь, с целью принудить его к реинтеграции в Молдову — в свой черёд, нескрываемо стремящуюся «реинтегрироваться» в Румынию. Один из выступавших напомнил: «Приднестровье было и остаётся территорией особого значения для Юго-Востока Европы и геополитического вектора в регионе» (ИА Регнум. www upmonitor.ru/news/russia). Но ведь территорией не меньшего значения оно исторически являлось и, казалось бы, должно было оставаться, особенно с учётом перспективы размещения в Румынии элементов системы ПРО, для Юго-Запада России. Однако сомнительно, чтобы руководство РФ осознавало это; в противном случае недюжинное упорство, проявляемое им в том, чтобы сломить Приднестровье, придётся считать уже не следствием недопонимания ситуации, но чем-то другим, для чего в русском языке давно существует вполне определённое имя.
Как бы то ни было, румынский парламент удостоил особой похвалы президента РФ Д. Медведева именно за его усердие в деле устранения с политической сцены «сурового промосковского лидера Игоря Смирнова», подчеркнув: «Президент России по сути подтвердил, что нынешняя ситуация в Приднестровье и позиция Игоря Смирнова препятствуют реинтеграции». «Промосковский лидер», к слову сказать, предложивший Москве разместить на территории республики всё то, что она сочтёт нужным разместить в ответ на появление ПРО на правом (пока ещё только на правом!) берегу Прута, оказался ей неугоден — это ли не вершина политического абсурда! Тем не менее, как выразилась молдавская газета «Тимпул», «Смирнов был „казнён“ при помощи прессы», — российской, разумеется. Соответственно, давление Запада на столь уступчивую Россию с целью принудить её к главному, то есть к изменению всего формата миротворческой операции на Днестре, усилилось; в награду же ей, как повелось ещё с горбачёвских времён, обещаются яркие фантики благосклонности «цивилизованного мира». А как иначе можно истолковать оскорбительные, я думаю, для любой по-настоящему суверенной, пусть и не претендующей на звание великой, страны намёки известного германского политика и политолога А. Рара, прозвучавшие ещё в конце 2010 года и, судя по дальнейшему развитию событий, и впрямь принятые во внимание российским руководством?
