Лев Троцкий - Советская республика и капиталистический мир. Часть II. Гражданская война
Старая армия развалилась у нас в условиях, когда жизнь нашей страны была потрясена до самых глубочайших своих экономических основ. Наша земледельческая страна, как известно, далеко не исчерпала своих сельскохозяйственных ресурсов, но ее железнодорожная сеть, весь аппарат ее транспорта и торгово-промышленной связи оказались разрушенными, и страна, таким образом, расчленена. У нас есть области, несказанно богатые продовольствием, и области, которые не выходят из мук и судорог голода. Продовольственная разруха, конечно, неблагоприятное условие для создания армии. Но это не все еще. После распада старой армии осталась жестокая ненависть к военщине. Старая армия, которая принесла невероятно тяжкие жертвы, знала только поражения, унижения, отступления, миллионы убитых и миллионы калек, миллиарды израсходованных сумм. Немудрено, если эта война оставила в народном сознании страшное отвращение к милитаризму, к военщине. И в этих-то условиях, товарищи, мы начали создавать армию. Если бы нам пришлось строить на свежей почве, тогда было бы больше с самого начала надежд и возможностей. Но нет, армию пришлось строить на почве, которая была покрыта грязью и кровью старой войны, на почве нужды и истощения, в обстановке, когда ненависть к войне и военщине охватывала миллионы и миллионы рабочих и крестьян. Вот почему очень многие, не только враги, но и друзья, говорили тогда, что опыт создания армии в ближайшие годы у нас в России не даст никаких результатов. Мы отвечали: «сомнениям места быть не может; ведь ни Германия, ни Франция, ни Англия не будут ждать десятилетий; стало быть, кто говорит, что русский народ не создаст для себя в ближайшие месяцы армию, тот тем самым говорит, что история ставит крест на русском народе и что его труп будет расклеван на части коршунами западно-европейского империализма».
Разумеется, Советская власть и та партия, которая стоит у власти, коммунистическая партия, не могли так смотреть на этот вопрос, не могли думать, что из этих усилий ничего не выйдет. Нет, мы не сомневались, что армия будет создана, как только она получит новую идею, новую нравственную основу. В этом, товарищи, вся суть.
Разумеется, армия представляет собою материальную организацию, сложенную до известной степени по своим внутренним законам и вооруженную теми орудиями техники, какие дает состояние общей промышленности и, в частности, состояние военно-технической науки. Но видеть в армии только упражняющихся, маневрирующих, сражающихся людей, т.-е. их тела, видеть только винтовки, пулеметы и орудия, значит армии не видеть, ибо все это только внешнее выражение другой, внутренней силы. Армия сильна, если она связана внутренней идеей. Советская власть сказала с первых дней установления нового рабоче-крестьянского строя, что, несмотря на страшные бедствия страны, несмотря на истощение и на всеобщее отвращение к военщине и войне, русские рабочие и крестьяне создадут армию в короткий срок, если почувствуют и поймут, что эта армия необходима для защиты самых основных завоеваний трудового народа, если эта идея пройдет через их сознание, если каждый мыслящий рабочий и крестьянин поймет, что армия, строить которую его призывают, есть его собственная армия.
Под этим углом зрения мы тогда оценивали и Брест-Литовский мир.[41] Мы его заключали, зная, что другого выхода нет, ибо силы у нас нет. Но в то же время мы говорили: на этом опыте каждый рабочий и крестьянин убедится, что Советская власть оказалась вынужденной идти на самые крайние уступки, для того чтобы завоевать хоть короткий отдых истощенному народу; и если после того как мы честно и открыто предложили всем народам мир, после того как мы пошли на тягчайшие уступки, – если после всего этого на нас будут нападать, то станет всем ясно, что армия нам необходима.
Это сознание на первых порах только постепенно овладевало трудовыми массами. Из вас многие прошли уже в прошлом через наши полки первого периода и помнят, что представляли собой эти полки в начале истекшего года. Полки были тогда чем-то вроде проходных ворот. Под лозунгом добровольчества в них входили, правда, отдельные рабочие, наиболее сознательные и мужественные. Но приходили и такие, которым просто негде было пристроиться, бывшие солдаты, не находившие применения для своих сил, нередко авантюристы, искатели легкой наживы… Это не были боевые единицы, и сколько раз случалось, что такой полк, пущенный в дело, рассыпался с первого момента. Нам указывали со всех сторон на невоинственное настроение масс. Даже некоторые старые военные специалисты, старые генералы, приходили к выводу, что русский народ вообще не воинственный народ, и что это обнаружилось снова на опыте прошлой войны. С другой стороны, указывали на практические препятствия: на отсутствие командного состава и, наконец, на отсутствие необходимого снабжения, особенно артиллерийского. И действительно, мы были урезаны со всех сторон и окружены препятствиями. Но когда рабочие и крестьяне были лицом к лицу поставлены перед опасностью полного подавления и расчленения Советской России, тогда явились и воля к созданию армии и та самая воинственность, относительно которой говорили, будто она не свойственна русскому народу.
В прошлом воинственность русского солдата, т.-е., главным образом, русского крестьянина, была пассивной, терпеливой, всевыносящей. Его брали из деревни, заключали в полк, муштровали, полк толкали в известном направлении, и солдат шел с полком, стрелял, рубил, колол, умирал… при чем каждый в отдельности не отдавал себе отчета, во имя чего и для чего он борется. Когда же солдат стал размышлять и критиковать, – он восстал, и старая армия исчезла. Чтобы ее воссоздать, нужны были новые идейные основы: нужно было, чтобы каждый солдат сознавал, для чего он сражается. Вот почему эта страшная угроза гибели явилась внешней предпосылкой для воссоздания нашей армии. Мы призвали лучших, самых передовых рабочих Петрограда и Москвы на все наши фронты в момент величайших наших бедствий, летом 1918 года, и таким наглядным путем мы заставили массы рабочих и крестьян понять, что тут дело идет о жизни и смерти нашей страны. После этого, приблизительно в августе 1918 года, наступил спасительный перелом, при чем этот перелом начался не в тылу (в тылу мы, товарищи, и сейчас еще очень отстали от фронта), – перелом начался на фронте.[42] Не те части, которые формировались более или менее спокойно, в казарменной обстановке, не они оказывались наиболее дисциплинированными и боеспособными, нет, а те части, которые слагались на фронте, непосредственно в огне, – после колебаний, отступлений, иногда панических, они быстро приобретали, под политическим руководством передовых самоотверженных пролетариев, необходимый внутренний закал.
Огромное значение нравственной идеи для создания армии было известно не только всем подлинным полководцам, но и всем военным писателям. Вы и в школьных учебниках прочитаете, что армия может быть крепкой, только пока она связана какой-либо большой идеей. Но эта мысль стала шаблоном старых военных учебников, и многие из профессоров, которые охотно повторяют фразу о том, что армия сильна нравственной идеей, своим духом, нередко не отдают себе отчета в том, что представляет собой нравственная идея, дух нынешней нашей армии. И поэтому, когда мы армию стали строить путем мобилизации, перейдя от добровольчества к обязательному набору, при чем изгнали из армии буржуазию и кулаков, некоторые из военных специалистов говорили нам, что такая армия не осуществима, ибо эта армия классовая, а нам нужна армия «общенародная».
Мы отвечали, что для общенародной армии нужна общенародная идея, а где у нас общенародная идея, которая способна была бы объединить сейчас наши красные полки с полками Колчака и Краснова? Краснов предавал Россию сперва союзникам, затем немцам, потом опять французам и англичанам. Колчак предает американцам, Щербачев – румынам и проч. Я спрашиваю, где та общая идея, которая способна одновременно вдохновить и ген. Краснова, и наших рабочих и крестьян-солдат? Такой нравственной идеи нет. Эти два лагеря разделены непримиримой классовой враждой. У каждой из этих двух армий, у красной и у белой, есть своя идея: у одной – нравственная идея освобождения, у другой – безнравственная идея порабощения. Но объединить их в одну общенародную армию немыслимо. Это мысль утопическая, ложная, химерическая.
Мы живем в эпоху, когда прочной и крепкой армией может быть только армия классовая, т.-е. армия трудящихся рабочих и крестьян, не эксплуатирующих чужого труда. Полное освобождение трудящихся их собственным вооруженным усилием есть та высоконравственная мысль, которая заложена в самый фундамент нашей армии. Всякие попытки создать армию на другой основе обнаруживают свою внутреннюю гнилость. Гетман Скоропадский, который, к счастью, относится уже к области прошлого, нашей классовой армии противопоставил свою армию, армию украинских хлеборобов, владеющих не менее, чем 25 десятинами земли. Он мобилизовал кулачье, буржуазию. А вот Учредительное Собрание – блаженной памяти – на Урале, в Уфе, в Сибири пыталось построить армию не на классовом принципе – всенародную армию.
