Армен Гаспарян - Операция "Трест". Советская разведка против русской эимиграции. 1921-1937 гг.
Не знаю, как вам, но мне фашизм близок и психологически, и идейно.
Психологически — ибо он за действие и волевое напряжение в противоположность безволию и прекраснодушию парламентской демократии; идейно — ибо стоит он на национальной платформе и в то же время глубоко демократичен, ибо опирается на крестьянство. Во всяком случае, Муссолини для меня гораздо ближе Керенского или Авксентьева. Так называемый империализм итальянских фашистов — явление случайное, объяснимое избытком населения в стране и отсутствием хороших колоний, такое же случайное явление и сохранение монархии. Фашистское движение растет повсеместно в Европе, в особенности в Англии, и я думаю, что будущее принадлежит ему. Это не удивительно. Европа переживает кризис парламентских учреждений. Люди разочаровались в болтунах, не сумевших предотвратить войну и не умеющих организовать послевоенную жизнь. Фашизм не отрицает народного представительства, но требует от народных избранников не прекраснодушных речей, а действий и волевого напряжения. Парламент (у нас Советы) не должен мешать правительству в его созидательной работе бесконечными прениями и присущей всякому многолюдному собранию нерешительностью. Если за парламентом остается право контроля, то на него возлагаются и обязанности, он не должен быть безответственным и бездейственным учреждением. Керенским и Милюковым в фашизме нет места. Отсюда их ненависть к нему.
Но чтобы решить вопрос, по которому у вас возникли столь серьезные разногласия, надо быть на месте, а не здесь. Достаточно ли уже накоплено сил ? Каково их количество ? Какова степень их организованности и дисциплины?Какова окружающая среда? Каково общее положение? Я не могу ответить на эти вопросы. Добросовестность позволяет только поставить их. А ведь в ответах все дело. К сожалению, почта от вас ответов этих не содержит. «Эволюция» тут ни при чем, короткие удары тоже. И боже сохрани контактировать с монархистами: уже не говоря о том,что гусь свинье не товарищ, они непременно и нарочно вас провалят. Я знаю это по опыту.
Очень хорошо, что возникают смелые планы. Это свидетельствует о росте и организации, и настроений. Но лучше — «осторожнее на поворотах». Лучше семь раз примерить и один раз отрезать. Говорю еще раз: для решения конкретного, чисто практического у меня нет достаточных данных, и я прошу подождать, если вы хотите считаться с моим мнением. Сейчас могу сказать только одно и как результат всей моей предшествующей работы: если организация выросла настолько, что в ее среде наблюдается непреодолимое активное настроение, надо, как я уже советовал, выделять людей с таким настроением в отдельные группы с точным посильным заданием и поставить их в такие условия работы, чтобы их провал не повлек за собой провала общего, всей организации в целом. Еще могу сказать: лучше даже и это сделать возможно позднее...»
Получив это письмо, чекисты убедились: Савинков крепко захватил наживку. Теперь только роковая случайность могла сорвать операцию. Но она в планы Лубянки не входила...
Глава 6. Начало конца
Савинков был уже морально готов бросить все и ехать в Россию, помогать «Либеральным демократам» свергать большевиков. Однако он поставил условие: приехать за ним должен был лично Павловский. Подобный поворот дела категорически не устраивал чекистов. Они прекрасно понимали, что полковник спит и видит, как бы сбежать с ненавистной ему Лубянки и спасти своего вождя. Поэтому был придуман хитроумный план. Якобы Павловский, которого начало тяготить безделье в Москве, бросил все дела и поехал на юг России. Устраивать очередное ограбление банка. Во время экспроприации ценностей он был
тяжело ранен в грудь и в пах. Врачи чудом спасли его жизнь, и, разумеется, в таком состоянии полковник не может приехать за Савинковым. Он и ходить-то не может. Говорит с трудом. Но короткое письмо написать сподобился, чтобы вождь не сомневался — все в порядке, произошла досадная оплошность: «На-конец и я дождался того, что всегда случается после слишком большого везения.
Я всегда удивлялся: как это меня еще земля держит ? Последняя торговая операция не удалась; мы понесли небольшие убытки. К счастью, особо тяжелых по качеству потерь мы не понесли, и ярмарка, я уверен в этом, пополнит наши временные убытки с лихвой. Одно мне неприятно — поездка на эту последнюю неудачную экспроприацию приковала меня к постели. Я заболел, начал было поправляться, но тут какое-то осложнение с сухожилием, и врач говорит, что придется проваляться долго. Такая бездеятельность еще хуже, чем соответствующая для меня смерть.
Все это очень печально, так как это не только нарушает мою работу здесь, но и не дает возможности ехать к вам лично.
Самое главное — страшно досадно, что я временно выбыл из строя и прикован к кровати в самое нужное время.
Все уж из состава главной конторы привыкли к этой мысли, и для дела Ваш приезд необходим. Я, конечно, не говорил бы этого, не отдавая себе полного отчета в своих словах.
И за Ваше здоровье, и за успех торговли во главе с Вами я спокоен, а потому буду тихо лежать в постели, ощущая Вас здесь».
Савинков был шокирован. Казалось, что он вот-вот упадет в обморок. Сама мысль о том, что с Павловским может что-то случиться, никогда не приходила ему в голову Недаром же он с пафосом любил говорить: «У большевиков руки коротки дотянуться до таких боевиков, как мы с Сержем». Теперь вот выяснилось, что слова пророчеством не стали.
Он долго колебался. Сначала решил, что «Либеральные демократы» — провокация Лубянки. Но быстро отогнал от себя эту мысль. Взял себя в руки. И еще раз все внимательно обдумал.
Все письма членов «Союза защиты Родины и свободы» рисовали радужную картину. И об этом нельзя забывать. И каждый день, проведенный Савинковым не в России, усиливает сомнение в его полезности для антибольшевистского подполья в Москве. Он прекрасно понимает, что ни Павловский, ни тем более Шешеня ничего полезного для будущей победы над Советами не сделают. Рядовые исполнители, только и всего. А между тем вопрос свержения коммунистов — первоочередной для Савинкова. Он знает, что его основные организации в России разгромлены. Хорошо хоть этого не знают те, кто дает ему деньги. Но могут ведь и узнать! Поэтому «Либеральные демократы» — панацея от всех возможных бед! Не говоря уже о том, что это прямая дорога на политический олимп...
Савинков не мог не принять столь нужное для Москвы решение: ехать в Россию. Больше терять время было нельзя. Зашел поговорить напоследок с Владимиром Бурцевым, написал прощальные письма всем близким и знакомым. В них не было предчувствия фатальной ошибки. Скорее, наоборот, они были полны счастья, что он едет бороться. Сопровождать его в этой поездке вызвался Александр Диренталь вместе со своей женой Любовью. Она вела дневник, который и позволяет с удивительной точностью восстановить последние минуты жизни Бориса Савинкова на свободе.
«15 августа.
На крестьянской телеге сложены чемоданы. Мы идем за ней следом. Ноги наши вымочены росой. Сияет луна. Она сияет так ярко, что можно подумать, что это день, а не ночь, если бы не полная тишина. Только скрипят колеса. Больше ни звука, хотя деревня недалеко. Холодно. Мы жадно пьем свежий воздух — воздух России. Россия в нескольких шагах от нас, впереди.
Мы выехали в Россию по настоянию Сергея Павловского. Он должен был приехать за нами в Париж. Но он был ранен при нападении на большевистский поезд и вместо себя прислал Андрея Павловича и Фомичева.
Мы идем быстро, в полном молчании. За каждым кустом, может быть, прячется пограничник, из-за каждого дерева может щелкнуть винтовка. Вот налево зашевелилось что-то. Потом направо. И вдруг всюду — спереди, сзади и наверху ■— шумы, шорохи и тяжелое хлопанье крыльев. Звери и птицы.
Пролетела сова. Это третий предостерегающий знак: утром разбилось зеркало и сегодня пятница — дурной день.
Мы идем уже больше часа, но усталости нет. Мы идем то полями, то лесом. Граница вьется, и мы мало удаляемся от нее. Но вот в перелеске тарантас и подвода. Лошади крупные.
До Минска нам предстоит сделать 35 верст.
Деревня. Лают собаки. Потом поля, перелески, опять поля, снова деревня. И опьяняющий воздух. А в голове одна мысль: поля — Россия, леса — Россия, деревни — тоже Россия. Мы счастливы —мыу себя.
Высоко над соснами вспыхнул красноватый огонь. Что это? Сигнал ?Нет, это Марс. Но он сверкает, как никогда.
