Рольф Майзингер - Секрет рисовальщика
Глаза говорящего закатились. Он несколько раз судорожно вздохнул и потерял сознание.
— Пусть отдохнет, — остановил майор Вороняна движением руки. — Это элементарная защитная реакция молодого и здорового организма.
В тот день мы обедали под открытым небом, соорудив навес из жердей и палаточного материала. Темой разговора была, разумеется, невероятная история, рассказанная Валерием.
— О так называемом «песчаном скате» мне и капитану Стрижу уже приходилось слышать, — взял слово майор Галкин. — Правда, до сегодняшнего дня в реальность таких существ верилось как-то с трудом.
— Да, — подхватил капитан, — мне и сейчас трудно в это поверить. Но факты свидетельствуют о том, что старые казахские и киргизские байки об опасном жителе Устюрта, скорее всего, имеют под собой реальную почву. Получается, что они не просто фольклорные преувеличения.
Я внимательно слушал их рассуждения и никак не мог отделаться от мысли, что слова «песчаный скат» тоже слышу не впервые. Как это обычно случается в таких случаях, я теперь уже ни о чем другом не мог и думать. Проклятые слова накрепко засели в моем мозгу, и я понимал, что пока не вспомню, где и когда я их слышал, уже не смогу успокоиться…
Глава 2
Это был самый первый наряд в моей солдатской жизни. И заступал я не куда-нибудь на кухню, а в караул на печально известную Самаркандскую гауптвахту. По-солдатски: на «губу». «Губа» эта славилась не только царившим на ней строгим режимом. Своей известностью она была в большей степени обязана другому факту. На пути к дисциплинарному батальону для многих проштрафившихся солдат из Туркестанского военного округа она служила первым этапом. Сюда не отправляли за самовольные отлучки из части или за употребление алкогольных напитков. Попавший на Самаркандскую гауптваху должен был «отличиться» по-особенному. В ее стенах обретали временный приют те, кто крупно воровал, у бивал и насиловал или долгие годы находился в бегах. Именно с таким вот беглым меня и свела судьба в том наряде. Звали этого тридцатичетырехлетнего по виду уставшего от жизни человека то ли Игорем, то ли Егором. Его одежда состояла из старого синего спортивного костюма с белыми лампасами и домашних стоптанных тапочек. На прогулку по небольшому квадратному двору ему разрешалось выходить только после того, как остальные обитатели «губы» были разведены по камерам. Как мне стало известно, он пребывал здесь уже больше двух недель. Его обитель — крохотная камера размером метр на два с половиной — не имела даже окна. На следующий день бедолагу должны были переводить отсюда. Однако никто не мог с точностью сказать куда.
— Эй, парень, — донеслись до моего слуха тихо сказанные слова.
Я стоял на вышке, царившей над тюремным двориком по другую сторону высокой массивной стены. Глянув по сторонам, я убедился, что нигде никого нет. Уже было решив, что мне это просто почудилось, я снова услышал голос. Только теперь он звучал несколько громче:
— Да это я тебя зову.
Я оглядел охраняемый мною двор. Заключенный стоял ко мне спиной и ковырял носком тапочка землю. Метрах в пяти от него, у противоположной стены, поблескивало зарешеченное окошко импровизированной столовой. Я присмотрелся и только здесь увидел в засиженном мухами стекле отражение «беглеца». Его отражение в упор смотрело на меня.
Убедившись, что я его вижу, он снова заговорил.
— Мне нельзя разговаривать с охраной, иначе запретят прогулки.
Я кивнул головой, давая понять, что все понял.
— У тебя спичек не найдется? — спросил заключенный.
В ответ я лишь отрицательно покачал головой.
— Вот дерьмо, — выругался он и тут же спросил: — Как тебя звать?
— А тебе зачем? — вопросом на вопрос ответил я.
— И то правда, — согласился тот.
Настроения разговаривать с ним у меня, честно признаться, не было. Да и лишних неприятностей не хотелось. Поэтому я просто отошел к противоположной стороне вышки. Сменять меня должны были только еще минут через сорок. И я стал размышлять, чем же себя занять.
— Поговори со мной, друг! — снова донеслось снизу.
Я неохотно шагнул из-под тени навеса:
— Мне тоже запрещено с тобой разговаривать.
Беглый зло сплюнул, а потом, видимо, чтобы успокоиться, несколько раз глубоко вздохнул.
— Ну, как хочешь, — все так же негромко произнес он. — Тогда я буду говорить сам с собой. Но только вслух.
Я пожал плечами. Он уселся на корточки под самой вышкой. Там имелась тень, и со стороны его поведение легко можно было объяснить.
— Прикинь, — снова обратился он ко мне, — еще бы три месяца — и уже никакой закон на меня бы не распространялся.
Я слушал, не совсем понимая, о чем это он.
— Четырнадцать лет и девять месяцев я успешно скрывался от сыскарей… И на тебе! Нашли.
От услышанного я чуть не упал с вышки. Я никак не мог поверить в такое. Чтобы почти пятнадцать лет находиться в бегах и в преддверии «за истечением срока давности» попасться! Да-а-а!!! Такое не каждый день встретишь. Я даже перегнулся через перила, чтобы воочию убедиться, что говорящий меня не разыгрывает. Но он меня не разыгрывал. Передо мной действительно находился величайший из неудачников. Мне стало откровенно жалко беднягу. Но что я-то мог сделать для него? Разве что терпеливо выслушать все его откровения…
Выяснилось, что через год службы из-за невероятных условий, вызванных царящей в части свирепой дедовщиной, парень решился-таки на побег. Из родных на гражданке у него к тому времени никого не осталось. В общем, круглый сирота. Скрываться он решил в Азии. По его мнению, здесь его только в последнюю очередь стали бы искать. (Я еще подумал, что вот, мол, эта самая очередь и подошла, подкралась незаметно… Ну прямо как в анекдоте!) Дальше несчастный поведал мне о своих долгих и трудных мытарствах по бескрайним просторам Азии. Как он перебирался с места на место на товарняках. Перебивался лишь тем, что можно было умыкнуть на бесчисленных базарах. Иногда ему улыбалась удача, и он, пусть на некоторое время, но все же обзаводился работой. Как через четыре года после побега прибыл в Нукус. А потом с группой рыбаков отправился на Каспий. Как на окраине Красноводска встретил девушку своей мечты. И уже пятью месяцами позже женился на ней, переехав со всей ее семьей в Каракалпакию. Как в восьмидесятом его чуть не обнаружили, и ему снова пришлось податься в бега. Только теперь уже с молодой женой и маленьким ребенком. В конце концов он забрался в богом забытые места где-то на западном побережье Арала. Там он прожил счастливые годы со своей супругой и тремя детьми. Пока год назад вся его семья не погибла при довольно странных обстоятельствах. Всему виной был… песчаный скат! Дослушать его у меня не вышло. Меня пришли сменять с поста. А несчастный беглец, видимо, даже не заметив, что его благодарного слушателя больше уже нет рядом, продолжал тихо разговаривать сам с собой.
Уже после того памятного караула я не раз вспоминал узника Самаркандской «губы» в старом спортивном костюме. И каждый раз поражался, насколько жестокой может быть к человеку его судьба. Вполне возможно, что именно после той страшной потери у беглеца больше не оставалось сил бороться. И он сдался. И по прошествии стольких лет был все же найден военной прокуратурой. Вот так, думал я, из-за какой-то дурацкой аварии на каком-то дурацком… песчаном откосе, может в корне измениться жизнь целой семьи.
Я хлопнул себя по лбу. Теперь все вставало на свои места. Получалось, что история, услышанная мною на Самаркандской «губе», могла быть напрямую связана с событиями последних дней. И никакая не авария была виновата в смерти семьи Егора-Игоря. Люди погибли не по вине песчаного ската, в смысле банальной неровности на местности. Вовсе нет! Неизвестное чудовище Устюртского плато, под названием «песчаный скат», унесло их невинные жизни!
Старший прапорщик Щеглицкий сделал удивленное выражение лица. Остальные ответили на это дружным хохотом. Я вынырнул из глубин своих воспоминаний и снова стал воспринимать окружающую меня действительность. Однако нить разговора я уже успел потерять. Поэтому совершенно не понимал, что в поведении прапора так развеселило моих товарищей.
— Однако я уверен, что никто не станет оспаривать тот факт, что ожог на лице геолога имеет совсем иное происхождение, — заговорил Щеглицкий.
— Куда же ты клонешь? — быстро спросил его Стриж.
— Это же, наверняка, не кислота была, — пояснил старший прапорщик. — А если нет, то что же тогда могло так разрушить мягкие ткани лица?
— Тепло, — коротко ответил капитан.
— Тепло? — переспросил Дятлов.
— Именно тепло. Этот ожог у него… от солнца.
— Не может быть! — удивился Щеглицкий. — Как же это могло произойти?
— А я вот сегодня с утреца, пока еще все спали, успел пробежаться, — начал издалека свое объяснение Стриж, — и довольно тщательно осмотрел то место, где, по словам старика, был найден Валерий. И как же вы думаете, что я там обнаружил?
